Письма из будущего

Передай Зое, что скоро, когда папа вместе с другими папами выгонит и победит врагов, все вы вернетесь домой, в Пушкин. Ирочке моей славной старшей передай, что я теперь играю не на рояле, а на других инструментах. Как мама? Не скучай, Мусенька, не скучайте все! Потерпите, и слаще будет свидание и возвращение».

Удивительная вещь — людские письма. Казалось бы, просто слова, в определенном порядке положенные на бумагу. А сколько в них может быть чувства, над которыми не властно ни время, ни войны! Листки, лежащие передо мной — всего их чуть меньше сорока, — исписаны ровным красивым почерком. Немудрено, что они истрепались и пожелтели, ведь этим письмам почти семьдесят лет. Их автор — Дмитрий Антонович — родился в семье подполковника Радынского 12 декабря 1898 года в Варшаве. По некоторым сведениям, отец Дмитрия — Антон Ипполитович — состоял в должности статского советника при дворе Николая II. Крестными у новорожденного выступили окружной интендант Варшавского военного округа генерал Александр Федорович Бальц и некая баронесса по имени Надежда Кистер. К сожалению, никаких данных о матери Дмитрия Антоновича не сохранилось. Но известно, что он окончил Кадетский корпус, а в годы революции юнкером защищал Зимний дворец. В советской действительности Радынский-младший нашел себя в музыке. Семейные хроники свидетельствуют, что долгое время он работал тапером в ленинградских областных кинотеатрах. Пока не началась война...

«Мусенька» — это супруга Дмитрия Антоновича. Она работала художником на крупнейшей в советской стране кинофабрике «Ленфильм». Потомки Радынских рассказывают, что Мария Павловна была из благородных. Окончила Смольный институт, знала несколько языков. К тому же имела незаурядный талант живописца: ее работы вошли в собрание лучших российских анимационных мультфильмов.

Дом Радынских в Пушкине под Ленинградом считался своеобразным культурным центром, здесь бывали многие из музыкантов и известных работников киноиндустрии, входившие в круг близких друзей семьи. Приближение немецких войск заставило Дмитрия Антоновича разлучиться с родными. Мария Павловна, ее мама и трое детей — Ирочка, Зоя и Миша — отправились в эвакуацию. На пятый день после отъезда родных глава семейства ушел в народное ополчение. О дальнейшем вы прочтете в письмах Д.Радынского, приведенных ниже с сохранением стиля и орфографии.

...Пишу в вагоне на пути в Пушкин. Квартира наша будет под «двойной» броней, как площадь эвакуированных (Вас) и как площадь призванного в Армию (меня). О последнем я передам удостоверение в домохозяйство и постараюсь также выслать тебе документ, что призван в армию. ...Вероятно, ты уже из газет знаешь, что в Ленобласти введена карточная система. ...Не верь слухам всяким. Кормят меня в части хорошо, сытно, так что я только горюю: сыты ли вы? Пиши, Мусенька, о себе все откровенно, не замалчивай.

18 июля

...Я нахожусь в хороших условиях — кормят (не знаю карточек), сплю на мягкой кровати с простыней, наволочкой и одеялом. Обучаюсь военному делу. В отношении дальнейшего, конечно, ничего не известно определенного. Одно могу сказать, что если надо будет выполнять свой гражданский долг — то буду его выполнять. А сейчас разницы особой между фронтом и тылом нет.

21 июля

...Вот уже одиннадцатый день, как вы уехали и я, узнав только ваш адрес, фактически еще не знаю толком: как вы устроились (да и вообще устроились ли?), есть ли какие перспективы пребывания на новом месте? Несколько открыток ваших с пути — очень кратки и не дают мне ответов на эти вопросы. ...Имей в виду, что в письмах моих возможны и перерывы, так что не беспокойся. ...Пока я буду в Ленинграде. Настроение, прямо скажу, озлобленное на немцев и я рад принять посильное участие в их изгнании. Сейчас нельзя оставаться в стороне. В конце концов, свободная и мирная жизнь наша в наших же руках — надо уничтожать тех, кто этому мешает. Вы все, попав в Ржаной Полом (населенный пункт в Просницком районе Кировской области. — Прим. авт.), уже испытываете на себе тяготы войны. Разве же я могу сидеть, сложа руки?

24 июля (вечер)

...На службе у меня большие перемены. На работе остались одни женщины, старики и несколько руководящих работников. Большинство же мужчин — кто призван, кто откомандирован, кто сам пошел на фронт. Сейчас все это очень нужно. Я бодро и с верою смотрю в будущее. Настроение боевое, единственно только о вас беспокоюсь и думаю. Но на военной службе день у меня занят и поэтому я не ощущаю того скверного чувства одиночества, когда вечера и ночи проводил в Пушкине после работы и это одиночество меня очень давило. Теперь я все время на людях, занятых одною целеустремленностью, которая важна для всех: для страны, для Ленин-града, для меня... Я заковался немного в душе... Как будто отложил на некоторое время свои личные интересы и стараюсь не будоражить их... Это мне удается в отношении самого себя, своего «я». Но только, повторяю, о вас я думаю и беспокоюсь. Я лично готов пойти на какие угодно испытания и лишения, с радостью принесу обществу и стране пользу — там, где с меня эту пользу общество и страна спрашивает. Причем, я уверен в счастливом исходе (бывает же такая убежденная уверенность!). Только вы все — предмет моей заботы, оставшейся от прежней, мирной жизни.

24 июля (вечер)

...И неужели вы сейчас сидите без хлеба? Вот что делает война! Сколько лишений и трудностей сопряжено с вашим переездом. Правда, все же это лучше, чем, если бы вы остались. «Гости» были уже в Пушкине и даже оставили, правда, безрезультатную, память. Ведь это на пути к Ленинграду чего всегда опасался я. Придется потерпеть — ведь не надолго же это!

Что же детки — озорничают? Пригрози им от меня, что останутся в Вятке. Бедные вы мои. Только военная служба меня как-то уравновешивает, и я стараюсь отогнать тревожную тоску и грусть. Если бы не это, я бы умер с тоски...Сейчас хотя бы занят делом, которое всем нам нужно. Большинство занято тем же. Испытали за городом боевое крещение... (оставшаяся часть письма вымарана черным. — Прим. авт.)

26 июля

...Наконец-то я получил от тебя заказное письмо, датированное 16 июля, — первое твое письмо, из которого могу узнать кое-что о первых днях вашего переселения. Меня огорчает и беспокоит больше всего то, что в колхозе ты не найдешь, конечно, себе мало-мальски подходящей работы. Хотя в свое время с мамой ты как будто и мечтала о сельской идиллии, но в реальности вряд ли это удовлетворит тебя, привыкшую к интеллектуальному труду. К тому же колхозная работа требует навыка, и сможете ли вы (даже втроем, считая Ирочку) с ней справиться, так чтобы она вам дала что-то ощутимое в смысле заработка? Правда, в Ленинграде и Пушкине все трудоспособные служащие, не находящиеся в рядах Армии или на оборонной работе, выполняют регулярные и длительные трудовые повинности (по физической работе). Во многих случаях эта работа сопряжена с лишениями, трудностями, походной жизнью и даже риском. Причем условия таких командировок заставляют почувствовать всех, что идет война.

Крепко всех целую. Любящий всем сердцем папа, Дима.

28 июля

...Это седьмое мое письмо, которое я пишу уже на более-менее уточненный адрес. Мусенька, через три дня моя контора вышлет тебе деньги — мою зарплату. Конечно, 160-180 руб. за полмесяца это очень мало, что меня очень волнует. ...Сам Ленинград пока еще выходит «сухим из воды», ты в газетах, наверное, читала, что немцы с 20 по 26 июля совершили 12 безуспешных налетов. Пожалуй, нужно еще выждать некоторое время до перелома, которого здесь все ждут и который, несомненно, должен быть в благоприятную для нас сторону. Советую списаться с Ленфильмом (со Шмидтом что ли). Может, по истечении некоторого времени это пригодится в отношении твоего возвращения. Мусенька, не тоскуй очень, возьми себя в руки, займись больше детьми, из-за которых мы с тобой и затеяли всю эвакуацию.

31 июля

Мусенька, я все же из двух твоих писем не очень ясно представляю себе ваше положение. Во-первых, ты не пишешь как у тебя с деньгами. Во-вторых, ты пишешь о каком-то своем начальстве в Просницах. Что это за начальство? Какого рода связь у тебя с колхозом? Считается ли ваша работа трудоднями, получаете ли вы за работу только хлеб или как-то иначе? Все это мне интересно крайне. Это плохо, что нет сахара, масла и других видов продуктов. Сообщи, может, на базарах можно что-то достать? Завтра контора высылает тебе мою зарплату. Хоть бы скорее она до тебя дошла! Мусенька, пиши подробно обо всем. Постараюсь точно выяснить и по возможности сделать посылку и еще что-либо. Может, вам швейную машинку послать малой скоростью? Не грустите, дорогие. Конечно же, мы увидимся и заживем, как прежде.

1 августа

...Стараюсь писать чаще. Сегодня получил отпуск от начальства с 15-00 до 23-00 и, пользуясь случаем, побывал на службе. В конторе почти все мужчины ушли в армию или в народное ополчение. Получил зарплату, зашел на почту и сделал перевод на твое имя. Послал 180 рублей. Это за вторую половину июля. Себе я оставил на табачок. Кварплата (не беспокойся) обеспечена. Мусенька, меня больше всего волнует, что у тебя упадок духа. Отгоняй от себя это! Верь, что все это скоро пройдет. Сейчас нет семей, не затронутых войной. Иные еще в худшем положении.

2 августа 1941 г

Милая, дорогая Мусенька! Получил еще твое письмо, в котором ты пишешь относительно моего поступления в армию. Ты ошибаешься, между прочим, я пошел добровольцем. Я направлен учреждением и поэтому за мной сохраняется мой средний заработок. Более подробно я не могу тебе сообщить ничего. Одно скажу, очутившись в армии, я понял, что ничем не выделяюсь среди других, а только должен выполнить свою обязанность перед страной. Поэтому я не впал в уныние и наоборот чувствую бодрость и глубокую ненависть к врагу. Когда люди истребляют друг друга — это страшное безвременье, в которое нам всем пришлось попасть.

4 августа

Милая моя Ирочка! Пиши, как ты живешь, как мама и детвора-малыши? Не горюй, моя хорошая, все будет хорошо! Гитлеру скоро будет карачун! Я все учусь военному делу. В 6 часов утра встаю. Потом зарядка и в 7 завтрак. Потом 6 часов уроки всякие. Потом перерыв на обед и снова уроки. В 19-00 ужин. После — лекция или политзанятия. В 22-00 «прогулка» в строю. В 23-00 отбой. В последние дни стали ездить на учебную стрельбу за город или на учебные тактические занятия, где нас учат воевать. Я оказался хорошим стрелком. Почти все мои выстрелы на 100, 200 и 300 метров попадают в цель. Так что фашистам от меня несдобровать! Буду как снайпер. Ирочка, горько мне, что в своих летах ты попала в такое беспокойное время. Но ты не унывай, будь утешением маме..

5 августа

Милая и дорогая Мусенька! Как будто у меня намечаются кое какие формальные перемены. Зачислен я в войска НКВД по Ленинградской области. На службе по этому случаю начислят двухнедельное пособие и, хотя из него вычтут за несколько дней использованного отпуска, все же я получу дополнительно некоторое количество денег, которые смогу выслать тебе. Если дадут однодневный отпуск, постараюсь отправить посылку с посудой и еще с чем-нибудь. К сожалению, карточек (продовольственных) я не имею и поэтому не могу получить сахара. Да и продовольствие вообще нельзя переслать. Как же вы, бедные, без сахара? Ирочка писала, что можно достать мед. Как, удается ли вам это?

Гитлер уже скоро свернет себе шею. И я даже думаю, что в этом ему поможет сам германский народ. Наше отступление на фронтах кончилось. Частичные его успехи не имеют значения. Начало приостановки гитлеровской сволочи — начало краха самого Гитлера! Вот ты увидишь!

...Примерно раз в неделю меня отпускают на полдня. Я тогда бываю дома, но мне так тяжелы эти посещения. В квартире все также как было. Даже два Ирочкиных платья каких-то висят на сетке Зайкиной кровати. Если положение прояснится в смысле безопасности, может, не надо будет вам и задерживаться в Кирове. Целую тебя крепко миллионы раз.

13 августа

...Пошел второй месяц, как мы разъехались. Пока я продолжаю учиться, как бить врага. И хотел бы услышать от тебя слова поощрения и напутствия на тот случай, если мне придется получить боевое крещение. Помнишь ли ты в «Войне и мир» Толстого, как провожал старик Болконский своего сына — князя Андрея, когда тот ехал в армию? Он сказал ему: «Если ты погибнешь, мне будет тебя жаль, а если ты окажешься трусом — мне будет стыдно...» Теперешняя война мобилизовала, привлекла всех, весь народ на борьбу с врагом. Только при этом условии возможна победа и его изгнание. Я морально буду чувствовать себя крепче, если буду знать и чувствовать, что ты согласна с высказанной Болконским мыслью...

15 августа

...Я очень был обрадован, узнав, что ты довольна новым помещением и хозяевами. Напиши подробнее: что за комната, размеры, приспособленность к холодам и т.д. Очень меня еще беспокоит вопрос с деньгами. Я послал тебе за вторую половину июля 180 рублей зарплаты еще 1-го августа. Выходит, и на седьмой день ты денег не получила... Это уже плохо.

...Нахожусь я в истребительном батальоне в качестве бойца, т.е. рядовой состав, что вполне соответствует и требованиям обстоятельств и моему желанию. Это часть по ликвидации вражеских парашютистов, если бы таковые появились на подступах к городу. Все еще обучаюсь военному делу с соответствующим уклоном. Настроение неизменно приподнятое и бодрое, только беспокоюсь о вашем житье-бытье. Что дети, что мама? Ирочке скажи, чтобы не грустила. Пусть она помнит, что папа принимает участие в борьбе с врагом, в борьбе за справедливость и лучшее будущее. В великой борьбе, какой еще не бывало в истории. Но я верю в радость будущего. Мусенька, оставляю пол-листа бумаги чистой для ответа мне...

18 августа

... Меня глубоко обеспокоило твое сообщение о ваших затруднениях. Тем более, что ранее ты мне их не представляла в таких красках. Исходя из этих затруднений, ты ставишь вопрос о вашем возвращении в Ленин-град. Родная моя, Мусенька! Можешь ли ты сомневаться в моем самом горячем желании, чтобы это случилось? Как это ни грустно, но я не могу сейчас считать возможным это сделать.

20 августа

...Вероятно, ты читала сводки Информбюро за последние дни. К этому добавлю, что обстоятельства заставили еще многих уехать. С продуктами здесь сейчас совсем не так как было. Отсюда вывод: пока нельзя ставить вопрос о возвращении. Не верь слухам. Лично я в хороших условиях: режим, питание, пребывания частые на воздухе (на учебных занятиях за городом) даже подправили меня, хотя и нахожусь в «работе» весь день. Пока посылаю тебе удостоверение на всякий случай. Не удивляйся и не понимай его буквально, я уже писал тебе, что был командирован своим учреждением. Вообще же вопрос обо мне (и мне подобных) еще неясен. Моего звания — технический интендант I ранга — от меня не снимали, и снять не могу. Пока числюсь бойцом. Удостоверение береги, может пригодиться и тебе и мне. Льготы и преимущества (в отношении квартиры, дров, устройства на работу и т.п.) оно должно тебе создавать. ...Впереди, может быть, еще большие испытания ожидают нас. Надо быть готовым ко всему, на то и война.

22 августа

...Меня перевели в Колпино. Как долго я буду здесь — не знаю. Сегодня мы только еще устраиваемся. Война под Ленинградом. Ты, вероятно, читала обращение Ворошилова. Верь и мужайся, что все будет хорошо.

27 августа

...Приспосабливаюсь, как могу. Успел отправить тебе 350 рублей денег и два письма. ...23 августа уезжают все ленфильмовцы в Алма-Ату. Может быть, и тебе подумать о переезде? Все же лучше работать по специальности и хоть сносно зарабатывать (и для этого потерпеть еще раз дорожные неудобства), чем работать в колхозе и не иметь дальнейших перспектив. Правда, подумай об этом, Мусенька.

4 сентября

...Не уверен, что дойдет до тебя это письмо, однако пишу, не теряя надежды. Веду кочевой образ жизни, правда, все в тех же пределах. Свободного времени мало, но здоров и т.д., так что не беспокойся. Плохо с папиросами только. Надеюсь, числа 20-го получить и выслать тебе денег. Как с Ленфильмом? Как ни трудно, но думаю, лучше бы тебе хлопотать и двигаться туда, если в Кирове нет работы. Фабрика должна тебе помочь материально с выездом... Что-то мои милые, родные дети? Что мама?

10 сентября

...Скоро месяц как ничего не знаю о вас. По видимому еще не один месяц вам придется быть в эвакуации. Здесь пока (под Ленинградом) школы не работают. Из Пушкина не имею известий, хотя нахожусь в 12 километрах от него. Старайся поддерживать связь со многими, может, пригодится. Только бы почта не подвела... Меня убивает мысль: что, если ты еще не получила денег? Обо мне не беспокойся. Целую несчетно.

18 сентября

...Враг в 20 километрах от города. Он получает громадный урон и сильнейший отпор. Полная уверенность, что он здесь сломает зубы — о всех нас... Я вообще верю в счастье! Я воочию вижу, что в сплоченности залог этого счастья, залог нашей победы. Мы все русские — не можем не понимать, что обстоятельства диктуют нам необходимость сплоченно и активно участвовать в отпоре врагу. Мы, Мусенька, заслужим после этого свое счастье, и как радостна будет наша встреча!

Как мои обожаемые дети? Не забыли ли они обо мне? Как мамино здоровье? Не скрывай от меня ничего. Пока кончаю письмо, надо идти в наряд.

28 сентября

...Из газет ты знаешь о налетах на город. Сам я здоров, служба, хотя и нелегкая, стала для меня спасением от тоски. Хотя фактически мое местонахождение и подступы к Ленинграду одно и то же. Походность моей жизни связана с постоянным пребыванием в верхней одежде, выполнением своими силами разных хозяйственных надобностей (стирки, починки и т.п.) По 12 часов в сутки бываю занят непосредственно на «боевых» заданиях, суть которых заключается в охране. Взрослые привыкают ко всему, а вот на остающихся здесь детей я всегда смотрю с сожалением — бедные малютки подвергаются всем превратностям военной жизни. Ни за что, ни про что.

7 октября

...Через три дня исполнится ровно три месяца, как я расстался с тобою и со всеми родными и милыми мне. Как сейчас помню вашу отправку и последние взгляды, которыми мы обменялись уже через окно вагона. Вся любовь моя к тебе, к детям, к маме — я ее храню в душе своей, глубоко, глубоко — в этом ты можешь не сомневаться. Но я боюсь вызывать эти воспоминания, они подтачивают мои нервы и силы, необходимые для преодоления разлуки, наших горестей и невзгод.

О Ленинграде ты знаешь из газет и радио. Могу сообщить еще о частных случаях и фактах. Двое моих сослуживцев после бомбежки поселились в помещении конторы (причем остались в том, что было на них во время службы). Их дома разрушены. Еще трое моих сослуживцев сейчас живут в Ленин-граде, от семей своих отрезаны. Это счастье, что вы в безопасности.

16 октября

Написал своему директору просьбу в выдаче единовременного пособия на приобретение вами обуви и кое-чего теплого носильного. Обратился с заявлением в Кировский областной Совет народных депутатов трудящихся — с вопросом об урегулировании снабжения семей военнослужащих, эвакуированных к тому же на новое место. ...Мусенька, ты спрашиваешь, встретимся ли мы? Ну, зачем выдвигать такие вопросы? Почему мы можем не встретиться? Наоборот, я вполне уверен, что мы переживем все несчастья и превратности, которые нам несет война.

20 ноября

Милая, родная моя! Сегодня получил твое письмо. Я и наши друзья беспрестанно думаем о тебе. Идет лишь пятый месяц войны — такой огромной! Но лично я настроен так, что к весне ожидаю итогов. А итог будет один — конец врагу! Еще раз крепись, Мусенька, моя родная, поверь мне, мы дождемся счастливой встречи.

26 ноября

...Сегодня мне вдруг захотелось дать волю некоторым воспоминаниям. Последние дни, проведенные нами вместе... Проводы вас 10 июля... Вернувшись домой тогда со станции, я сразу почувствовал все свое одиночество. Убрался в квартире, спрятал всю мелочь, все игрушки и провел вечер у Головковых и Коцюбинских поочередно. Ночь не спал. А на следующий день работа в конторе не спасла меня от тоски. Так я провел пять дней, питаясь чаем и булкой... 16-го очутился на военной службе. Определенные задачи, перемена обстановки, занятость во времени, снятие заботы о собственном пропитании и т.п. привели меня в некоторое равновесие. Я стал жить в казармах. Нас учили военному делу, раз в неделю отпускали на несколько часов домой. В таких случаях я посещал Пушкин, свою контору. Вывести из вещей мне почти ничего не пришлось. Последний раз я был там 16 августа. На балконе цвели цветы и выросли два крупных, зеленых еще помидора. 21 августа я покинул Ленинград. Писал письма, но никто из наших друзей не подавал признаков жизни. Вскоре я узнал о гибели жены Мандрикова... Первое время я служил под Колпиным и Славянкой. Издали в 11-12 километрах я видел наш родной городок... С 14 по 17 сентября он был непрерывно охвачен огнем, а вскоре пришла весть, что Пушкин захвачен врагом. Как ты знаешь из газет, кольцо вокруг Ленинграда сужалось врагом, город становился фронтом. Все население мобилизовалось — либо с оружием, либо по специальным оборонным заданиям. Город стал лагерем. Когда 22 октября я получил увольнительную на несколько часов, воочию увидел перемену в жизни Ленинграда. Несмотря, однако, на опасности и лишения, связанные с блокадой, я нашел население достаточно выдержанным и мужественным, деловитым и сосредоточенным. Мусенька, пиши мне, пиши всем — надо бодриться во имя нашей грядущей встречи, во имя наших детей. Крепко всех целую и обнимаю. Любящий всем сердцем папа и Дима.

Это последнее сохранившееся письмо Дмитрия Антоновича. В январе 1942-го боец-доброволец войск НКВД Дмитрий Радынский умер в одном из ленинградских военных госпиталей. Скрытые им подробности прифронтовой жизни стали известны семье позже. В частности, то, что пишущий о безбедном существовании, сытости и уюте Дмитрий Антонович умер от истощения. Семья Радынских жила в Кировской области еще долго и лишь после войны переехала в Ленинабад (Марию Павловну пригласили художником на ткацкую фабрику. Она проработала там до 78 лет и умерла в 1993-м).

Но история супружеской пары на этом не окончилась. По счастливой случайности письма Дмитрия Антоновича не были утрачены. Тот факт, что фронтовые письма Дмитрия Антоновича сохранились, открылся случайно: шестиклассникам одной из школ Ноябрьска дали задание «полистать» биографии своих предков. Исторический кружок давно и увлеченно постигал генеалогию, а в тот момент ученики как раз собирали материалы о событиях Великой Отечественной войны, коснувшихся их семей. Осенью в числе прочих находок в руках руководителя кружка Людмилы Алексеевны Губаревой оказалась поистине уникальная находка — фронтовые письма и несколько карандашных рисунков. Первые принадлежали перу прадеда одной из учениц — Насти Радынской. Вторые — прабабушке. То и другое ребята передавали из рук в руки почти с благоговением. Письма читали всем коллективом, оплакивая чуть ли не каждую строчку удивительно трогательной, совершенно не пафосной истории простых человеческих отношений. Понимали, феномен этих писем не только в необычности жизненной ситуации, в которой они написаны. И не в трагичности судьбы автора. В то время никто еще не мог предположить, что строчки, выведенные рукой представителя дворянского сословия, могут служить свидетельством силы духа поколения, вынесшего на своих плечах революцию, Вторую мировую войну и готового отдать, если понадобится, саму жизнь во имя освобождения Родины.