Плен и свобода Владимира Шарпатова

О чем его стихи? О том, что всегда было важно для русского человека: о родной земле, о судьбе человека и страны, о друзьях и врагах, о том, чему нельзя изменить.
Родные места увидены взглядом человека, многое на свете повидавшего и пережившего. Взору открывалось «немало чудных городов» — и это вызывало ностальгию:

Я видел острые соборы
И парки, полные цветов.
Тянуло в русские просторы,
Хотелось ягод и грибов.

Родина — это яркие краски земли, воды и неба, неповторимый вкус воздуха:

Мне весна подарила
Свой зеленый рассвет…
Течет лазурная Илеть,
Воскресла церковь на пригорке…
Озноб озер — лазурь до дна…
Мне этим воздухом взахлеб
Не надышаться, не напиться.

И на этой зелёной земле, покрытой «ковром цветенья», доживает век родительский дом — «пристань детства». «Седой карниз под мшистой крышей», «крыльца прогнившие ступени и вросший в землю старый хлев», ослепшие от дождей окна (лишь во сне можно увидеть за ними улыбку матери) напоминают о времени начала жизни — времени интересном, тяжелом, неласковом.

Варили суп. Один на всех.
Крапивный.
Без мяса, круп. Зеленый
и противный…
Шли поезда с Илети,
пятясь задом.
На них звезда с крестом
больничным рядом.
Бинты и кровь. Белее снега
лица…

А еще — первое ощущение несправедливости.

Мы ничего не понимали,
Ревели в маленький кулак,
Когда средь ночи угоняли
Отцов в безжалостный ГУЛАГ.

Выросших детей ждали другие беды: «Мы — дети «чёрной пятилетки», сироты — мачехи-страны».
Ощущение сиротства возникало и в плену. Больше года российские летчики провели в Кандагаре, напрасно ожидая помощи от своего государства.
Шарпатов писал стихи и там. В созданной в первые дни плена «Неволе» появляется образ «призрачной птицы» — свободы, лишение которой способно отнять надежду:

И каждый прошлый день
так ярок,
И каждый будущий — беда!

В других стихах первых дней неволи — воспоминания о родине, мечты о том времени, когда афганские будни станут прошлым.

Сердце пойманною птицей
Бьёт по клетке по грудной,
И мерещится зарницей
Край зелёный, край родной
(«Плен»).

Мы вспомним дни, как долго
ждали
Любую весточку извне
В чужом для нас Афганистане,
В бетонном высохшем дворе
(«На мотив из к/ф «Тишина»).

Свобода была обретена, но долгие дни плена навечно впечатались в память.

Я помнить буду до конца
Тот год, как самый страшный
сон.
Как пот ручьем стекал с лица
И жёг от гнева в горле ком.
(«Память»).

В испепеляющей пустыне,
В прицелах взглядов
и стволов
Я просыпаюсь и поныне,
Как вечный узник
страшных снов
(«Мои друзья — моя опора»).

Ему довелось столкнуться и с ложью, и с предательством, и с непониманием. Он не собирается ни забывать, ни прощать: «Всё помню, знаю, не молчу». Он понимает, что «стоять и выстоять непросто», но это единственный вариант.
А еще Владимир Шарпатов пишет о лётчиках — «хозяевах сини», об их полётах к югу и северу. Пишет легко и ярко.

Осколки от Испании,
Базальтовый пейзаж.
Сегодня в «Гран Канарии»
Гуляет экипаж.
Испанки загорелые,
Точёные тела,
А мы, как простынь, белые...
Такие вот дела!
(«Гран Канария»).

Опять сегодня нам в Саббету,
Где санитарные снега,
Где твердь земли в бинты
одета —
Полосок санного следа.
Там ни куста, ни горизонта,
Магнитных бурь цветной
карниз,
Там буровые нефтефронта
Штыками в небо поднялись
(«Полёт в Саббету»).

А самый грустный полёт — последний, после которого наступает вечное расставание «уставшего пилота» и его «Ила».

Всё с тобой испытав,
Мы закончим полёт.
Ты — уйдешь в переплав,
Я — откуда никто
никогда не вернет!

Но о последнем полёте думать не хочется, да и не надо. Настоящий лётчик всегда остается лётчиком, помнящим, что такое «бездна под ногами, синь над головой», и имеющим право сказать:

«К испытаниям готовы,
И надёжен самолёт».

Владимир Шарпатов всегда был готов к испытаниям. Разговаривая с этим человеком, строгим, собранным, сдержанно улыбчивым, легко взбегающим — взлетающим — по высокой лестнице, понимаешь: не случайно именно ему выпало тяжелейшее испытание — и не случайно он его выдержал.
Он мощная личность. Он герой. Он пилот. Он поэт.

 

В.Шарпатов

Не только к Богу

Спаси нас, Боже,
от ненастья,
Спаси от смерча и пурги,
Спаси от краденого счастья
И от несчастья сбереги.
Спаси от хилого здоровья,
Спаси от силушки дурной,
Спаси от гадкого злословья —
Не наяву, а за спиной!
От нищеты спаси духовной,
Спаси от зависти глухой,
Спаси от алчности
греховной
И от компании блатной.
Спаси от временного друга,
Спаси от дружбы по нужде,
Спаси от замкнутого круга,
От умиленья во вражде!
Спаси от труса в лихолетье,
Спаси от мелочных забот,
Спаси от войн на белом свете
И распрям всем закончи
счет!
Спаси от глупости и лени,
Спаси от пьянства
напролёт,
Спаси от рабства
на коленях,
Спаси меня и мой народ!
Спаси от жадности
безмерной,
Спаси от черствости
людской,
Спаси от власти непомерной
И от привычки воровской!
Спаси во всём! Спаси нас, Боже!
Спаси на целый грешный век!
И не забудь спросить
нас тоже:
«Чего ты стоишь,
ЧЕЛОВЕК?!»