Виктор Кульчихин: "Забудьте то, что было. Жить надо настоящим!"

Завтра рабочие, инженеры, прочие создатели вездесущих машин, еще недавно советские, а ныне российские, отмечают свой профессиональный праздник — День машиностроителя. Как живет и чем дышит поистине стержневая отрасль? Об этом наш разговор с президентом ассоциации машиностроителей Тюменской области, генеральным директором крупнейшего в регионе объединения “Тюменские моторостроители” Виктором Кульчихиным.
— Виктор Григорьевич, накануне вашего профессионального праздника не могу не задать избитый вопрос: что значит машиностроение для Тюмени?
— В нашу ассоциацию машиностроителей входит 25 заводов, двадцать один из них — в Тюмени. Здесь работают порядка 15 тысяч человек. Все они получают зарплату, кормят семьи...
— Но это крохотные заводики. Если собрать их воедино, то все они, наверное, потеряются в цехе какого-нибудь “Уралмаша”, “Курганмаша”, прочего города-завода...
— Ты не прав! “Уралмаш” давно раздробился, и десятков тысяч рабочих там нет. На “Курганмаше” работают тысяч пять от силы. Не стоит относиться к тем заводам, памятуя исключительно об историческом прошлом. Скажем, производственная площадь “Тюменских моторостроителей”, где ты сейчас находишься, — порядка 220 тысяч квадратных метров. Да, площадь “Курганмашзавода” — за миллион квадратов — впятеро больше! Но здания и сооружения там не востребованы. Представь, что надо платить налог на имущество, за свет, тепло... Это никто не унесет. (фото2)Цеха отключают, и они холодные стоят. Нельзя так сравнивать.
А теперь, коли начали, вернемся к Тюмени. Тюмень, хочешь ты или нет, столица нефтяного края. Именно сюда денежные северяне приезжают поступать в вузы, лечиться, отдыхать в санаториях, здесь они покупают квартиры. Нефтяники и газовики закупают на наших заводах оборудование. Эти связи с каждым годом все крепче связывают север и юг области. Вроде и границы открываются, а количество заказов, объемы производства растут. Если в прошлом году прирост составил 10-20 процентов, то нынче закончим с плюсом в 25-30 процентов. О чем это говорит? О том, что потенциал наших взаимоотношений повышается. И его дальше развивать надо. Ведь если не машиностроение, то что еще? А у нас взамен и дать пока нечего.
— Если говорить о “Тюменских моторостроителях”, вы достигли уже уровня 1980-х?
— Зачем тебе это?
— Перекинуть мостик из прошлого в настоящее.
(фото3)— Несколько лет назад мы устроили выездное заседание нашей ассоциации в Кургане. И директора заводов, которые нас встречали, словно сговорившись, рассказывали о том...
— ...как хорошо они жили раньше.
— О том, что они делали. О сотнях пушек, ракет, танков. Стою и думаю: ну зачем мне это надо? Вы покажите, чем дышите сегодня. Забудьте все, что было... Я на этот завод пришел в 1972-м, с 1990-го — генеральный директор. Я для себя уже все перечеркнул и забыл, а ты все еще пытаешься увязать: было и стало. Тогда и сейчас были совершенно разные цели и задачи. Ну как, например, моторный завод появился? В Тюмени ведь настоящей промышленности тогда не было.
— По большому счету нет.
— А как жилье в городе строить, энергетику развивать? Где инженерные кадры брать? Ответ лежал на поверхности: соседние Свердловск, Омск, Курган за счет ВПК росли как на дрожжах. Поэтому надо было повыше руку поднять и громко сказать: мы тоже хотим на войну работать! С 1957 года Тюменский совнархоз пробивал идею посадить у себя крупное оборонное предприятие. Но только Борису Щербине удалось воплотить тайный замысел в жизнь. В июне 1962-го Совмин СССР принял решение о строительстве в Тюмени завода авиационных двигателей. Под это сразу повалили государственные деньги. Специалисты съезжались со всей страны в надежде скорого получения жилья. К слову, и я по этой же причине в свое время променял Омск на Тюмень.
Завод построил десятки домов на Рижской, Севастопольской, Пермякова, Текстильной. Сотни квартир в них передавались городу. Учебный комбинат, общежития, детские сады, спорткомплекс... Все возводилось на деньги моторного. Как и первая троллейбусная линия от завода до музея. Появлялись новые улицы — Механическая, Горького, Воровского, Моторостроителей, затем целый Восточный микрорайон. Идеология была совершенно справедливой: развивать завод, а заодно истребовать средства для развития города. Задумок было через край — от строительства собственного Дворца спорта до прокладки скоростного трамвая... Плюнь и забудь! Когда мы вышли на перестройку, военная продукция у нас составляла 90 процентов. Для меня интереснее другое: как выкручивались из той ситуации. Мы создали все новое. У нас ничего сейчас нет для войны. Поэтому соль не в том, что было раньше...
— ...а в том, что будет завтра.
— Не только. В том, что есть сегодня. Если ты пойдешь по заводу, то нищих и убогих не найдешь. Здесь все получают приличные деньги, здесь прекрасные бытовые условия. Но если ты встретишься с нашим ветераном...
— Он будет жаловаться...
— Ностальгия дает о себе знать. Мне и самому через несколько лет шестьдесят. Мы видим себя в прошлом, вспоминаем, как ходили на демонстрации, как дружно жили и пили водку на Новый год у соседей. Сейчас нас разделила... не жизнь — обстоятельства жизни. Вот все говорят: дорого в столовой! Я взял свою зарплату в 130 рублей, когда пришел на завод сменным мастером, и 60 копеек за комплексный обед, составил пропорцию. И сравнил сегодняшнюю зарплату рабочего с нынешней стоимостью обеда. Обед теперь дешевле, но в столовую стало ходить гораздо меньше людей. Потому что другие жизненные обстоятельства.
Во времена не столь отдаленные мне хороший урок преподала директор золотого магазина, попросившая поторговать на территории завода. Мы тогда работягам три месяца зарплату не могли выплатить, они вполне справедливо жаловались на безденежье, а она за три дня унесла двухмесячную зарплату всего завода. Такова психология человека! Воспоминания о прошлом не бьются с настоящим. У нас очень много молодежи. Год назад они организовали ансамбль, мы закупили инструменты. Поют теперь на самых разных вечерах. Про спорт я вообще молчу, соревноваться с нами бесполезно. За прошлый год заняли первые места во всех городских соревнованиях. Это сегодняшняя молодежь, которая радуется жизни. А вот вчерашняя молодежь, наши ветераны... у них сплошное ностальжи идет.
— Совсем недавно вы возили рабочих на завод даже из Казахстана.
— Вахтовики в Тюмени есть и будут. Причем чем больше растет производство, тем больше вахтовиков. Ты крути вокруг головой. В те же торговые центры надо продавцов и консультантов. “Schlumberger” только на заводе кормит более двухсот человек, а еще учебный центр создает. “Bentec” планирует набрать три сотни спецов. Мы сами развиваем производство, а рабочих нужной квалификации — пятого-шестого разряда — в регионе нет. Но они есть в Свердловской, Омской, Курганской областях. Именно оттуда к нам ездят порядка 80 профессионалов. Даже гостиницу при заводе держим.
— Но в ближайших к нам регионах тоже развивается производство.
— Такими темпами, как у нас, производство нигде не развивается. В Тюмени мы самое крупное предприятие: по площади, объемам производства, численности персонала, насыщенности технологиями, любому другому показателю. Вместе с тем мы гораздо меньше машиностроительных гигантов Екатеринбурга или Омска. И слава Богу! Тем директорам, я их очень хорошо знаю, не завидую. Огромные корпуса физически не обслужить. У наших соседей в десятки раз больше территории. Не занять их уже никогда! Современное оборудование позволяет на меньшей площади и в сжатые сроки выпускать большее количество продукции лучшего качества.
Обрати внимание на саму идеологию нашего развития. Зарубежные и отечественные фирмы помогают нам освоить доселе незагруженные площади и цеха, арендуя их или выкупая. Но выкупай не выкупай, они очень плотно сотрудничают с нами. Здесь общая энергосистема, десятки километров трубопроводов, оптико-волоконная связь, железная и автомобильные дороги, питьевая и техническая вода, собственные очистные сооружения, пожарная часть. И, что немаловажно, совместная работа, поставки...
—... “железа”.
— ...железа, деталей, чего угодно. Любые житейские мелочи! У “Schlumberger”, например, нет в Тюмени механообработки. Комплектующие для своих погружных насосов они заказывают у нас. “Bentec Drrilling & Oilfield Systems” желает производить буровые. Что такое буровая? Добрая тысяча тонн металла!
— Настоящие буровые в Тюмени?
— Самые настоящие! Они считаются лучшими в мире! С их помощью “KCA Deutag Drrilling”, вместе с “Bentec” входящая в состав британской “Abbot Group”, по заказу нефтяников будет бурить и обустраивать скважины... Представляешь, сколько на эти установки надо лебедок, гидравлики, грузоподъемных механизмов, генераторов! Когда мы первый раз пробежались с немцами по заводу, у нас сразу начали загибаться пальцы: чего можно делать на месте, чтобы не возить железо из Германии.
Следующий момент. У “Schlumberger” американская система качества, я уж молчу про дюймы и мили. Мы вынуждены были закупить американские стандарты, теперь стыкуем с ними европейские стандарты, по которым работают “Тюменские моторостроители”. Наши конструкторы общаются со специалистами “Schlumberger” на английском. То же самое начинается с “Bentec”. Но что мы все про великое?! Чего стоит наша “Тюмень-Фехта”, совместно с немецкой “Big Dutchman” производящая современнейшие комплексы для птицефабрик!
— Это уже зарекомендовавшее себя предприятие.
— Работает седьмой год, едва ли не круглые сутки. Возглавляет его Виктор Шрайнер, толковый парень. У него заказами уже будущий год расписан. Обслуживает всю Россию. Птицеводство сейчас на подъеме... “Газтурбосервис” — совместное предприятие с “Газпромом” и украинской “Зарей”, сообща ремонтируем газотурбинные двигатели газоперекачивающих станций. Осваиваем выпуск новых агрегатов. Завод сцеплений ежемесячно производит свыше 30 тысяч сцеплений практически ко всем видам автомобилей. Завод новой техники специализируется на нефтепромысловом оборудовании. “Тюменские авиадвигатели”, завод оснастки, торговый дом... Целая группа компаний, руководителям которых предоставлена значительная свобода действий.
— Не проще ли было управлять единым производственным комплексом?
— Не проще. Когда управляешь тысячами людей, весьма не просто заставить руководителей среднего звена четко выполнять свою работу. Как правило, пропадает инициатива. Поэтому с самого начала мы пошли на выделение из состава завода отдельных предприятий, директора которых несут полную ответственность перед своими коллективами и акционерами за работу производства. Одновременно они получили более широкий круг полномочий, став первыми руководителями. Само время подтвердило жизнеспособность такой структуры управления, большинство директоров остались на своих местах, и лишь немногие ушли, не справившись с возросшей нагрузкой.
Структура “Тюменских моторостроителей” прозрачна. Здесь четкие тарифы. Договоры регламентируют все взаимоотношения, вплоть до уборки внутризаводских дорог. По сути, “Тюменские моторостроители” представляют собой действующую модель технопарка. Здесь существуют практически все технологии — лазерные, плазменные, какие только придумаешь! Немудрено, что на нашей территории нашли приют самые разные производства. Здесь обрабатывают дерево, выпускают пластиковые окна. Даже конфеты торговой марки “Квартет” и те производят на первом этаже прежней заводской столовой.
— Почему же тогда тюменские заводы, постепенно съезжающие из центра города, предпочитают обустраиваться в чистом поле, а не на готовой площадке? Вы, наверное, обсуждали эту тему на заседании ассоциации.
— Не только. Это очень деликатная тема. Встречался не так давно с директором одного переезжающего завода, говорю: не переноси ты весь завод на новое место, не воссоздавай его один к одному с тем, что было. Токарное, прочие сопутствующие производства, они есть. Делай лишь то, что никто, кроме тебя, не сможет, причем гораздо дешевле. Нет, собственник против: куда деть все эти станки, пусть старые, но зато свои, вдруг пригодятся? В результате переехали к черту на кулички. Земля чужая, воды нет, электроэнергии нет, станками заполонили не только цех, но и окрестности.
— Неужели в чистом поле построить завод дешевле, чем на готовой площадке? Неужели наши машиностроители глупее иностранных?
— Не глупее. Но у иностранцев есть достаточные свободные средства. Они сразу приходят, оценивают и вкладывают. Нашим сначала надо былые убытки погасить. Ведь многие заводики работают на грани рентабельности. А для переезда нужны немалые деньги. Где их взять? Сходи в банк, тебе как загнут под 20 процентов годовых! Мало не покажется, если учесть, что переезд затягивается на два-три года. При этом ты закладываешь весь завод, у хозяина есть шанс навсегда попрощаться с собственностью. Поэтому ищут какой-нибудь ангар или склад подешевле, берут его в аренду. И медленно, на корячках пытаются наладить производство. Сидение жопой на своей собственности, ее охрана до добра не доводят. Значительная часть этих заводов обречена. Они обязаны будут умереть!
— С чего вдруг вы такой кровожадный по отношению к своим коллегам?
— Это естественный процесс, а не желание кого-либо угробить. Во всем мире продукция из железа, особенно высокоточная, стоит бешеных бабок. А у нас до сих пор массивная железная болванка стоит дороже компрессорных лопаток для двигателей. Это беда России! Скажем, заказывают нефтяники фонтанную арматуру для работы на Крайнем Севере. Сделали все как полагается, из холодостойкой стали, провели подобающую термообработку, отправили нефтяникам. Нет, говорят, у вас дорого. Разместили заказ на другом заводе, а после жалуются: в Тюмени ничего качественно сделать не могут. Но если ты придешь к ним на тендер и предложишь качественную продукцию, они купят самую дешевую, говно, одним словом.
До той поры, пока на рынке присутствуют предприятия, которые гонят халтуру, стремясь выжить любой ценой, цена “железа” не поднимется на мировой уровень. А для нас, работающих со сложными технологическими процессами, эти цены просто убийственны. Рано или поздно халтурщики непременно умрут. Они держатся на плаву со времен перестройки, продавая за бесценок труд, нарушая финансовое, налоговое законодательство, используя неизвестно какого качества металл. Ну сколько еще ждать? Несколько лет, не больше.
— Нередко новое время пытаются сравнивать с советским периодом. “Тюменские моторостроители” уже вернулись к своим доперестроечным цифрам?
— Все-то тебя тянет в прошлое. Раньше электроэнергия, бензин стоили копейки, и когда ты начинаешь сравнивать, то придешь к тому, что и стоимость машиностроительной продукции была мизерная. И потом, только за последние лет десять железо подорожало раз в двадцать. Ну и как оно было раньше? Да не привести к единому знаменателю.
— Как же тогда сравнивают?
— Не зря же говорят: “Есть ложь, грубая ложь и есть статистика”.
— Ну а если сравнить по количеству рабочих?
— Опять вопрос! Вот ты записывай. Максимально на заводе работали до 7,5 тысячи человек. Вот слово “завод” сказал, а теперь минусуй! У нас было свое подсобное хозяйство, целая деревня. Куда мы его сейчас отнесем? Человек пятьсот числилось в штате. У нас было 11 детских комбинатов, три ЖКО. Сколько там работало? У нас был строительный цех, который и заводские корпуса, и жилье строил. Там еще человек 600. Так как мы выпускали военную продукцию, у нас в белых халатах сидели 600 девочек-контролеров, которые только тем и занимались, что все мерили. И когда начнешь минусовать, выйдешь на цифру максимум в четыре тысячи. К слову, похожая арифметика получается и по другим заводам страны. Сегодня через проходную “Тюменских моторостроителей” ежедневно проходит по три тысячи человек.
— А если в металле сравнить, в изделиях...
— Вот работают два завода, у одного объем на миллиард, у другого — вдвое меньше, хотя работающих больше. Начинаешь разбираться: оказывается, лидер лишь покупает готовые агрегаты, ставит их, и все это идет в цену. Единственный путь для сравнения — нормочасы трудозатрат. Но сейчас их не на всех предприятиях правильно нормируют, да и система оплаты труда поломалась. Если брать конкретно наш завод, то по объему перерабатываемого железа и трудозатрат мы делали больше. Здесь еще очень интересная тема. Ты на Западе представляешь ситуацию, чтобы рабочий после смены поехал копать картошку на даче? Он так навкалывается у станка, что сил нет. Остается лишь расслабляться за кружечкой пива. У нас же на работе, особенно сейчас, никто не выкладывается.
— Последнее время много говорят о создании авиадвигательной корпорации вокруг столичного “Салюта”, о развитии отечественного авиадвигателестроения. Вы этот кусок для себя уже навсегда потеряли?
— Подобный вопрос мне задавал и наш губернатор Владимир Якушев. Ну что, мол, у нас с авиацией? Я говорю: ее нет и уже не будет. За весь 2006 год четыре авиационных завода страны поставили заказчикам семь магистральных самолетов пяти типов! До этого было и того меньше. Еще восемь российских заводов выпустили два десятка легких самолетов и 99 вертолетов восемнадцати типов различных модификаций. И сколько, спрашивается, двигателей для них поставили авиационные заводы? Чтобы выпускать качественный двигатель, счет должен идти на многие сотни. Штучные изделия — вообще ни о чем. Причем все нынешние российские двигатели — изобретение 1970-х. Потом, создание корпорации — это красиво только на бумаге. Объединение разбросанных по всей стране заводов с различной структурой производства — нелегкий труд.
— Чем же занимаются сегодня “Тюменские авиадвигатели”?
— Мы продолжаем выпуск авиационных двигателей для Ан-24, Ан-26, а также для Ан-32, что эксплуатировала еще наша Красная Армия. Но это капля в море: 15-20 штук в год.
— В ближайшие годы “аннушки” спишут. И все? Вы закроете цех и попрощаетесь со своим славным авиационным прошлым? А о подъемно-маршевых двигателях для палубных самолетов, форсажных трубах истребителей СУ и МИГ, ракетных двигателях для противовоздушных, противоракетных и противокорабельных комплексов, крылатых ракет будут напоминать лишь экспонаты в заводском музее?
— Остановись. Во-первых, выпуск оборонной продукции мы прекратили еще в 1992-м. И заметь, не от хорошей жизни. Государство оставило нас без гроша в кармане, бросив на произвол судьбы. Пять лет мы убили, чтобы найти достойную замену ракетам. С тех пор не делаем для армии ни болта, ни гайки. А во-вторых, ты видел двигатель по перекачке газа? Это чисто авиационный двигатель.
— Судовой двигатель.
— Да какая, к черту, разница. Все это газотурбинные двигатели. Разница между ними в весе. Если подойдешь к авиационному двигателю, особенно вертикального взлета и посадки, что уже пятнадцать лет болтается у нас на сборке, — он такой тонкий, изящный. Судовой двигатель жестче, массивнее, сделан из толстого железа. Ведь чем жестче конструкция двигателя, тем больше у него ресурс. А все параметры, особенно проточная часть, — одинаковы. Везде авиационные технологии, шестеренки, лопатки. Да, железо толще, но точность та же! И не надо цепляться за авиацию. Кстати, в Тюмени мало кто и знает, что мы работали на эту самую авиацию.
Одновременно “Тюменские авиадвигатели”, крупнейшее наше предприятие, где трудятся 900 человек, начинает делать очень сложные вентиляторы для охлаждения двигателей электровоза — лопатки и все как полагается. Испытали сцепки для вагонов метро. С “Трансмашхолдингом” обкатали уже полдюжины изделий. Планируем и дальше развивать сотрудничество с железной дорогой. Каждые три-четыре месяца затаскиваем на завод новые изделия. Но в машиностроении не все так быстро. На постановку — от чертежей до серийного производства — месяцев восемь уходит. Ведь заказчик должен еще и испытать опытные образцы.
— Лет десять назад вы буквально крыли матом промышленную политику в стране. Ситуация изменилась к лучшему?
— Ты прямо хочешь, чтобы статья у тебя получилась антиправительственная... Промышленной политики как не было, так и нет. Прежде всего, должны быть созданы финансовые условия для развития. Представь себе: ты — француз, я — русский, мы оба покупаем в Германии по станку за миллион евро. В России эдаких не делают! Ты везешь его домой, включаешь — и зарабатываешь деньги. Мне же помимо огромных транспортных и прочих накладных расходов приходится сразу же уплатить таможне 10 процентов за ввоз оборудования да налоговой службе 18 процентов НДС и 2,2 процента — налог на имущество.
Я еще не начал работать, а родное государство уже стрясло тридцать с лишним процентов от стоимости оборудования. К тому же в нашем банке за кредит с меня возьмут 18-20 процентов годовых, а с француза — 3-4 процента. Вот и конкурируй после этого с европейцами. Казалось бы, если я покупаю станок, развивая производство, снимите с него все налоги. Еще что-то придумайте. Ну дайте кредит под 2 процента. Ведь машиностроение очень инертное производство. Даже если правительство примет вдруг какие-то революционные решения, первый результат станет очевиден года через полтора, не раньше.
— За счет чего же тогда столь динамично развиваются тюменские машиностроители?
— В основном за счет собственных возможностей каждого конкретного предприятия. И поддержки со стороны региональной власти. Наиболее действенна компенсация двух третей процентной ставки по банковским кредитам и лизинговым операциям. Безусловно, повышает конкурентоспособность тюменцев по сравнению с теми же свердловчанами и восьмипроцентная компенсация от стоимости заказанного у нас оборудования, что правительство области выплачивает нефтяникам и газовикам. С Владимиром Якушевым у нас сложились очень открытые отношения: область нужна заводу, а завод нужен области. Однако следует понимать, что и губернатор не всесилен, выше головы, как говорится, не прыгнешь.
— Виктор Григорьевич, будущее тюменского машиностроения в надежных руках? Или старая гвардия уйдет — и хана заводам?
— Не надо драматизировать ситуацию! Уйдут, мол, Сашка Кореляков, Гена Торопов, Толя Петровский, и все крякнет. Ничего подобного! У нас, например, создана управляющая компания, в ней рулят молодые ребята. То же самое происходит и на других заводах. Во главе всех частных компаний стоят наемные менеджеры. И дело собственников, акционеров следить за тем, чтобы они развивали вверенное им хозяйство, приумножая прибыль. Так живет весь цивилизованный мир. А мы чем хуже?