Рижский ОМОН. 20 лет назад

Это потом в Доме Советов будет пресс-конференция, посвященная передислокации рижского ОМОНа в Тюмень. Город встретил их настороженно: неужели у нас будет введено чрезвычайное положение (а предпосылки были)? Неужели омоновцы, известные своей военной бесцеремонностью по отношению ко всем, с их точки зрения, подозрительным гражданам, станут курсировать по городским улицам? Будут хватать всех, у кого нет с собой документов? Обыскивать посетителей ресторанов?

Рафаэль Гольдберг, заместитель редактора «Тюменских известий» той поры, писал: «Первые шаги омоновцев на тюменской земле вызвали шквал слухов. Слухи наложились на то представление о рижском отряде, которое уже было сформировано прессой. Тогда мы попросили о пресс-конференции. Надеялись на ней развеять то, что могло быть на руку структурам, которым ОМОН опасен, — мафиози, хулиганам, спекулянтам».

Начальник УВД тогда сообщил, что ОМОН как самостоятельное подразделение расформирован, что идет персональный отбор людей в тюменский отряд, который действует под контролем областного УВД. «ОМОН — большая сила, — писал Рафаэль Соломонович. — И, вероятно, дислокация отряда в Тюмени оправданна. Но превращать его в орудие тотального террора вряд ли имеет смысл. Даже если исходить из интересов самих омоновцев. В ходе пресс-конференции капитан Валерий Бровкин, бывший начальник штаба ОМОНа, несколько раз повторил: «Политикой мы больше не хотим заниматься. Да, омоновцы — профессионалы, нацеленные на борьбу. Но... они должны понять, что живут не во вражеском окружении, не на оккупированной территории. Что кроме идеологических и иных установок они обязаны чтить Закон».

Чуть раньше этого официального разговора «Тюменские известия» поручили мне поговорить... с женской половиной рижского ОМОНа. С теми, кто готовит обеды, нянчится с детьми, стирает, ждет мужей с заданий и при этом имеет свой взгляд на происходящее.

«И вот мы сидим под развешанными детскими колготками и трусиками и ведем разговор о житье-бытье. Их четверо — Анита Герасименко, Лилия Лактионова, Марина Сапожникова, Мария Чачава. Начинаю беседу с самого трудного, на мой взгляд, вопроса: «Как вы относитесь к работе своих мужей?»

Анита Герасименко:

— Все, что делают, правильно.

Лилия Лактионова:

— Мы, наверное, просто должны терпеливо ждать их с работы.

— Но ведь это страшно...

А.Г.:

— К этому привыкаешь. Первые полгода, может, и страшно, а потом привыкаешь. Просто есть такая работа. И надо верить своему мужу.

— А как вы относитесь к этому шуму вокруг ОМОНа?

А.Г.:

— У нас в Латвии? У нас шум был вокруг ОМОНа, но когда мы уезжали, люди бежали за нами с цветами и плакали. Это пресса латышская писала одно, а люди приходили на базу ОМОНа, просили, чтобы ребята держались. Соседи у нас были и латыши, и евреи, и русские. И они считали, что работа есть работа.

Женщины признавались, что им было нелегко срываться с родных мест и ехать неизвестно куда, неизвестно зачем и на сколько. Они живут в пионерском лагере, где нет ни горячей воды, ни отопления, нет возможности готовить, и они питаются все вместе. У многих от такой пищи, погоды, перемены климата заболели дети. Но они благодарны, что есть крыша над головой и что они в этом пригородном лесу могут отдохнуть от того нервного напряжения, которое уже стало частью жизни.

Мы не могли обойти такую тему, как работа омоновцев в Тюмени, и я спросила: знают ли жены, что будут делать здесь их мужья?

Мария Чачава:

— Как работали, только без политики. Во-первых, здесь нет такого политического напряжения. Во-вторых, они в политику добровольно не шли. Их втянули. Первым ударом для них, по-моему, было то, что правительство предало ОМОН. Правительство Латышской республики. Как предают людей — так и их.

Они заняли свою твердую позицию, отказались присягать Латвийской Республике. Наши ребята сказали, что присягали Конституции СССР и второй раз присягать кому-то другому не будут. С этого началось. А коммунистическая партия, лидеры подхватили ОМОН, потому что он был удобен, он — сила. И получилось, что ОМОН — в оппозиции демократии. Он был не нужен Латвийской Республике, потому что отстаивал законы Союза.

— Вы не пытались уговорить мужей бросить эту работу там и найти что-то другое?

Л.Л.:

— В то время было заведено очень много уголовных дел, и если ты увольнялся из ОМОНа, тебя моментально арестовывали. Ребята, которые уволились весной, уже давным-давно сидят. Омоновцы, которые учились в высших учебных заведениях, еще осенью были отчислены по политическим мотивам. У нас в университете разнюхали — и жен отчислили вместе с мужьями...»

Когда интервью закончилось, мы поменялись ролями, и рижанки спрашивали меня про резиновые сапоги, талоны на продукты, морозы зимой. Помню, с Марией Чачавой мы договорились, что на мой адрес ей пришлют посылку с вещами.

С женской половиной ОМОНа мы встречались еще раз. Прошло время, а они все еще жили коммуной. Только уже не в пионерском лагере, а в гостинице «Колос». Они шли на интервью без желания — устали от неустроенности быта, от пустых полок магазинов, от неисполнившихся ожиданий, от уголовного преследования бойцов рижского ОМОНа. И мне были понятны их эмоции, их нер-возность. Ведь мы жили в одной рвавшейся на части стране и изо всех сил старались оградить своё семейное гнездышко от невзгод. Потому что пока творится История, проходит молодость, вырастают дети, стареют родители — идет своим ходом неповторимая человеческая жизнь. Та, которая для иных политиков ничто по сравнению с их амбициями.

Первые шаги омоновцев на тюменской земле вызвали шквал слухов. Слухи наложились на то представление о рижском отряде, которое уже было сформировано прессой.