Муза на огороде

Какая жизнь — такие песни

«Прожито, сроблено, все угроблено», — так говорит о своей жизни 81-летняя бабушка из Ильинки Зинаида Чеканова. Она немногословна. Но когда запоет, держись! В селе ее все знают как знатную песенницу.

В детстве Зинаида Дмитриевна сама освоила три музыкальных инструмента: гармошку, балалайку и гитару. Пытливой девчонкой была, наблюдательной. Вспоминает:

— Сосед-гармонист, бывало, позовет: «Айда, садись рядышком». И заиграет. Потом дядя Алексей приехал, мамин брат с Севера. Тоже с гармошкой. Деревня вся собиралась около нашего дома.

Вот так сойдутся вместе: поют старинные песни. И печали забываются. И болезни отступают. Сегодня те песни почти никто не помнит. Чеканова тоже с возрастом некоторые слова забывать стала. А раньше столько куплетов в голове держала, что не было нужды бумагу марать.

Галина Литвиненко, еще одна голосистая ильинская певунья, называет Зинаиду Дмитриевну не иначе как хранительницей песенного наследия. Чтоб мы не подумали, что это пустые слова, рассказывает:

— К нам приезжала фольклорно-этнографическая экспедиция из Сургута. С Зиночкой работали. Признали уникальным человеком.

Чеканова только хмыкает. Ей странно, что ее в такие годы до сих пор не оставляют в покое. То этнографы явятся, то журналисты. Однако по всему видно: гостям она рада. Все порывается пельменей сварить. Но мы просим ее остаться. А Литвиненко требует, чтобы Зинаида Дмитриевна взяла в руки гармошку.

— Она 30 лет была запевалой в фольклорном коллективе «Ильинская веселуха», — продолжает рекламной скороговоркой Галина Михайловна. — Участвовала, вон, я вижу, там дипломчик, в конкурсах «Играй, гармонь». Вспомни, Зиночка, какие песни ты исполняла?

— Ну а какие вам надо? — буркает Чеканова, немного осерчавшая на нас за то, что мы не пустили ее на кухню. Но сердится, похоже, не всерьез, потому что, подавшись вперед, тут же запевает:

Кончил-кончил курс науки

И в дом роди-и-тельской

попа-а-л.

Э-э... проси-и-л отца-а

благослов-е-е-нье-е,

Ко-о-оторое мне-е отец

да не да-а-ал.

— Так получилось, что в семье брат полюбил родную сестру, — Литвиненко прерывает песню, готовую затянуться надолго. — Он всегда следовал за ней, к любви ее склонял. Но в один момент в комнату заходит отец. Так, Зина?

Та кивает и досказывает душещипательную историю:

Глаза его заблистали.

Он бросил взор свой на детей.

«Ох, вы дети, мои дети,

зачем пролили кровь мою?

Тебя я, доченька, прощаю.

А тебя, сыночек, никогда.

Тебя я, доченька, повешу,

а сына в каторгу сошлю».

— Вот такого характера песни, — подытоживает Галина Михайловна. — Возможно, они привезены из Черниговской губернии Зиниными предками. У Зины была сестра, тоже гармонистка. По деревенским компаниям они ходили и песни пели такие, что вот и Лилии Васильевне Дёминой было интересно. Вы знаете такую? Она в Тюмени фольклорным ансамблем «Росстань» руководит. А вот давай, Зиночка, еще «Ехали солдаты со службы домой». Я тебе подпою.

Е-е-хали солда-а-ты-ы

Со-о службы домо-о-ой.

На плечах пого-о-оны-ы,

На гру-у-ди кресты-ы!

Е-ха-а-ли доро-о-жка-ай,

Ро-о-дитель идё-о-от.

Здоро-ово, папа-а-аша!

Как до-о-ма семья-а-а?

Семья, слава бо-о-огу,

Прибавилася-а-а!

— Ну, можно не продолжать, — руководит процессом Литвиненко. — Семья прибавилась. Жинка молодая ребеночка родила. Не от мужа. Он, в общем, подъезжает к дому. Стоят мать, жена. Сын с коня соскочил, сабля заблестела в руках. Мама сказала: «Прости, сын, жену». «Тебя, мать, прощаю, жену — никогда». Слетела головка с неверной жены...

— Какие кровожадные песни, — замечаю я.

— замечаю я.

— Такова была жизнь, — разводит руками Галина Михайловна. Она, чувствуется, вошла во вкус: — А эту вот, Зиночка, — «Катя-Катерина, купеческая дочь»? Хоть один куплет помнишь?

— Забыла уже, — посматривая в сторону кухни, отмахивается Чеканова.

— Ну, как это? — огорчается Литвиненко, виновато глядя на мигающий красным глазком диктофон.

Зинаида Дмитриевна убирает с колен гармошку. Вспоминает прожитое:

— После третьего класса я пошла работать. Меня сразу в ясли послали. Нянечкой была, поварихой, заведующей. Потом на тракторе выучилась...

— Зиночка, ты еще не сказала, что работала со скотинушкой, — напоминает Литвиненко и поясняет нам: — Она перед пенсией была ветсанитаром.

— Отдыха не знала, с работы явлюсь, уж зовут: «Тетя Зина!» То теленок захворает, то корова объестся. Ночь-полночь, а идешь... У самой дома пятеро детей!

Зинаида Чеканова и сейчас не позволяет себе расслабляться. Зимой, в Крещение, окунается в прорубь, какой бы мороз не стоял на улице. А летом ее ждет огород — три сотки. Тут, как говорится, не потопаешь — не полопаешь. Деревенских жителей грядки кормят.

Удовольствие дарить подарки

К 73-летней Анне Балашовой входишь в дом, а попадаешь на выставку. Повсюду вышитые крестиком ковры и гладью — подушки, кружевные салфетки, шали, пончо, мастерски вывязанные обычным крючком цветы, фигурки людей, животных, сказочных персонажей. Все вместе они составляют постоянную экспозицию, время от времени пополняемую другими произведениями домашнего искусства.

Анна Алексеевна не скрывает, что вдохновение на нее снизошло сразу после того, как она вышла на пенсию. «Чем-то заниматься надо было», — поясняет. Училась сама. По журналам. Из желания дом украсить и друзьям красивую вещицу подарить. «Им удовольствие и мне в том числе», — улыбается.

Маленькая комната с низким потолком вся уставлена вязаными игрушками. Хозяйка берет на себя роль экскурсовода:

— Вот гусиха и гусенок. Вот — домовой. Это зайчиха с морковкой, девчата с цветочками...

— А это парни, да? — пытаюсь угадать.

— Нет, — мрачнеет Анна Алексеевна, — тоже девчата. Лица у меня никак не получаются. И так и этак пробую. Но не нравится мне. Буду еще стараться. Все равно добьюсь результата!

— Лебедей вот сделала, — переключает наше внимание Балашова. — Сначала этих, потом тех, а следом вон этих. По-разному напридумывала. Так уже не рада! Все просят и просят.

— Кто просит?

— Ну, люди-то...

Анна Алексеевна — широкая душа. Односельчане это знают. И щедрость ее распространяется не только на соседей. Балашова — активный участник Дней музейных дарителей. Ее изделия есть в Ильинском, Казанском, Ишимском музеях. В папке на тесемках мастерица хранит грамоты и благодарственные письма. Вот документ, говорящий о том, что Анна Алексеевна стала победителем в номинации «Самый разнообразный дар музею», а вот официальное «спасибо» от районного краеведческого музея «за вклад в сохранение историко-культурного наследия». Есть еще бумага с выставки «Мастера Казанского края» — «за большой вклад в развитие уникального достояния декоративно-прикладного искусства и радость, подаренную своим творчеством».

— А до наступления вязального периода чем вы занимались? — интересуюсь.

— Молочно-товарной фермой заведовала 15 лет. Столько же была заведующей сливотделением, где молоко перерабатывали. Зарабатывать деньги начала в 13 лет. Худенькая да маленькая пришла к председателю колхоза. На пороге встала: «Александр Данилович, примите меня на работу». А он выпрямился: «Да куда же я тебя поставлю?» Направил в детский сад в старшую группу. Воспитателем. Это сейчас берут только с образованием. А тогда-то, Господи!

Семь классов и вечерняя школа — вот и вся ее наука. Учиться дальше не пошла. На деревне в цене рабочие руки. Анна Алексеевна ходила за овечками и телятами, работала дояркой. В 27 лет ее сделали учетчицей на ферме. А через год назначили бригадиром.

— Мне поначалу командовать неудобно было, — признается Балашова. — Все думала: скажут, что соплячка какая-то указания дает.

Но командовала («куда деваться-то!»). И слушались ее («раньше люди послушнее были»).

— Такая карьера хорошей считалась?

— Ну, в то время в деревне! Хорошей, конечно!

Трудовые заслуги бригадирши были отмечены значками победителя соцсоревнований и орденом Трудового Красного Знамени.

— За долгую трудовую жизнь что кроме грамот и значков заработали? — спрашиваю, оглядывая нехитрое убранство старенького дома.

— Уважение, — не раздумывая, отвечает Анна Алексеевна. — Случись по новой мне родиться, я бы не желала ничем другим заниматься.

Летом у рукодельницы остается меньше времени на творчество. Ведь Балашова держит целых три (!) огорода. Первый — огуречник. Во втором растут картошка, морковка и свекла. Третий огород — бывший птичник. Там сейчас зреют капуста и помидоры.

Анну Алексеевну и ее мужа приусадебный участок здорово выручает. Благодаря грядкам на столе у пенсионеров полно разносолов. На пенсию-то не прокормишься. А так...

— Хва-а-тает! — уверяют. — Еще и детям, внукам, правнукам помогаем.

Война, прицеп и синий лён

Любовь Леонтьевна Рябцева стихи начала писать, когда ее постигла утрата. Умер муж, и она осталась совсем одна. В доме стало пусто, тихо, одиноко. И тогда Любовь Леонтьевна начала вспоминать, что было в ее жизни хорошего.

— Однажды, — рассказывает она, — у нас в совхозе посеяли полоску льна. Муж вернулся с работы, зовет: «Люба, поедем смотреть, как лён цветет!» Хоть и жили в деревне, а льна-то не видали. Вспоминала я, как мы с ним первый улей завели, как он любил, чтоб я ему пела про платок — голубой лоскуток...

Печаль сердца обернулась вдохновением. И написала Рябцева свое первое стихотворение о том, как хотела бы она быть рядом с любимым:

Пела б про платок с каймою

И про синий лён,

И о том, как я тебя любила,

И о том, как ты в меня влюблен.

С тех пор прошло 12 лет. Любовь Леонтьевна стала местной знаменитостью. О ней не раз писали в местных газетах. Она принимала участие в поэтических конкурсах. Шесть лет назад ее стихотворение об отце появилось на страницах «Проталины», литературного приложения «Тюменских известий».

— Родилась я в 1941 году 26 июля. За день до этого папу забрали на фронт, — повествует о своей непростой судьбе Рябцева. — Мама умерла, когда мне было всего 5 месяцев. А в 1944 году пришла похоронка на отца. Воспитывались мы с братом Толей у тетушки. Дядя тогда тоже был на войне.

Яков Васильевич Васильев, родной брат Любиной мамы, вернулся домой в 1947-м. Односельчане пришли поприветствовать солдата. Людей набилась полная изба. Люба сунула нос в двери, и боязно ей стало. Она тихой мышкой прошмыгнула к печи, забралась наверх, задернула занавеску и уснула. А утром проснулась — блинами пахнет. «Что за праздник?» — удивилась. — «Любавка, айда к столу!» — позвала тетя.

Любовь Леонтьевна вспоминает волнующий момент, и голос ее подрагивает, хоть с той поры прошло шестьдесят с лишним лет:

— Подошла к столу, дядя взял меня на колени да и говорит: «Ой, дочка, какая ты у меня большая выросла»... Я долгое время не знала, что дядя с тетей не мои родители. И никто мне в деревне не говорил. А когда я училась в 4-м классе, приехала бабушка из Хабаровска, привезла рисованые портреты отца и матери. Папа сам рисовал. Тогда мне и сказали...

Девочка узнала, что ее отец был знатным кузнецом. Слыл красавцем и человеком творческим. Обладал талантом художника, имел великолепный голос, да и в танце любого мог за пояс заткнуть. Много лет спустя Рябцева выяснила, что Леонтий Тимофеевич Кошкаров похоронен в Новгородском районе Кировоград-ской области. Побывать на могиле отца ей не довелось.

— Я окончила семь классов, — продолжает Любовь Леонтьевна. — Было желание и дальше учиться. Но... в те годы плохо жили. Ни одежды, ни питания. Тетя сказала: «Иди и работай». Я пошла на прицеп. Тракторист управлял трактором, а прицепщик следил за глубиной вспашки, за тем, не кончилось ли зерно. В зиму шла на ферму доить коров.

Рябцева делает паузу и, устремив взгляд куда-то вдаль, читает на память:

На рассвете рано

трактористы встали,

Трактора заправили,

завтрак поджидали.

Повариха Нина

каши наварила

И ведро большое

чаю вскипятила.

Чай лесной, душистый,

пьешь — душа горит,

Да на работу надо,

трактор тарахтит.

Стихотворение длиннющее, как борозда, за которой когда-то присматривала юная прицепщица. Заканчивается оно так:

Ломоточек хлеба

круто посолила,

На душе приятно:

я его растила...

Эти слова сочинительница произносит торжественно, с улыбкой победителя. Десятилетия прошли, а сладкое чувство, возникающее, когда берешь в руки горбушку, за которую бился целое лето с утра до ночи, до сих пор живо. Тот хлеб казался ей самым вкусным на свете.

Между тем желание вырваться из деревни не отпускало девчонку. Она написала заявление с просьбой отпустить ее в город на учебу. Председатель колхоза держать не стал. Люба уехала в Петропавловск. Но учиться ей так и не пришлось. Зато посчастливилось устроиться на хлебокомбинат, где «хлеба белого наелась досыта». Потом она вышла замуж. И с мужем-агрономом вновь вернулась к деревенской жизни. Муж работал управляющим одного из совхозных отделений. Любовь Леонтьевна заведовала столовой.

Когда родного человека не стало, Рябцева пришла в клуб «Ветеран», влилась в певческий коллектив «Ильинская веселуха». В то время сельский ансамбль ездил «на гастроли» по югу Тюменской области, принимал участие в различных фестивалях и конкурсах. Есть что вспомнить: чудесные были деньки. Жаль, остались в прошлом.

Но Любовь Леонтьевна научилась не унывать. Она продолжает слагать стихи, которые «все из жизни»...

30 лет Зинаида Чеканова была запевалой в фольклорном коллективе «Ильинская веселуха». В классе Любовь Рябцева узнала, кто ее настоящие родители.
А через много лет выяснила, что ее отец похоронен в Кировоградской области.
В 28 лет Анна Балашова стала бригадиром на колхозной ферме.