Юрий Шафраник: «В России нужно вновь воспитывать чувство собственника»

Клуб-7, объединяющий руководителей ведущих масс-медиа региона, подвел итоги минувшего года. В номинации «Лицо эпохи» победителем назван Юрий Шафраник.

№30 (5472)
22.02.2012
Андрей Фатеев

Эксперты не прогадали. Наш земляк Юрий Шафраник прошел, что называется, по самому острию перемен. Участник большой битвы за тюменскую нефть: от рядового слесаря на Самотлоре дослужился до нефтяного генерала в Лангепасе. Председатель первого демократического областного совета народных депутатов, губернатор тогда еще единой Тюменской области. Соавтор поистине исторического закона «О недрах». Министр топлива и энергетики России, отец-основатель Тюменской нефтяной и прочих вертикально-интегрированных нефтяных компаний страны... Он и сегодня в самой гуще событий.

По острию перемен

— Юрий Константинович, признайтесь, сложно быть лицом эпохи?

— Скорее, неожиданно. Почетное звание заставило изрядно задуматься. Не о себе. О таких, как Шафраник. О людях моего поколения, на судьбе которых отразились сразу несколько великих эпох. Прежде всего послевоенные годы. Еще свежи были воспоминания о коллективизации, войне... Ты пацаном на покосе ли, дома через рассказы фронтовиков, колхозников воспринимаешь ту еще жизнь. Из прошлого. Отлично помню в 1961-м, когда Гагарина отправили в космос, очереди за кукурузной мукой, стояли в них сутками. В деревне-то! Затем колоссальный проект освоения Западной Сибири, о котором трудно говорить без придыхания. А чего стоит поистине революционная эра 1990-х?! Сейчас назревает новая эпоха...

— В 1990-е необычайную популярность обрела древняя мудрость: «Не дай вам Бог родиться в эпоху перемен!» Вам пришлось не то что родиться, а жизнь пройти по острию этих самых перемен...

— По своей натуре я борец. И вне борьбы, динамики просто не представляю жизни.

— И это говорит человек, готовящийся отметить свой 60-летний юбилей?

— Почему бы и нет?! В моем мироощущении мало что изменилось... Хотя отец и сказал недавно: «Что же получается: мой сын уже старичок?» Время мчит неумолимо. В память врезалось, как ребенком, лет четырех, стараюсь помочь отцу — он тогда полностью перестраивал родительский дом, мы как раз ждали прибавления в семействе. И вот я таскаю большие саманные кирпичи. Тяжело, а в голове толь одна мысль: как помочь старшим.

Воспоминания из детства

— Лет в семь я получил собственную косу. Буквально светился гордостью: отец выбирает мне литовку, везет в бригаду. Помню даже перебранку мужиков: чего там пацан траву мнет! А я пытаюсь доказать им свою пользу. Пусть руки в кровь, но доказал: накосил копну, поставил ее в стороночке. Уже в 10 лет получил первую официальную зарплату — 33 рубля... Каждый день был расписан по минутам. Родители работают, значит, скот на мне. Надо еще и уроки выучить, и в футбол-хоккей с парнями сыграть. Из школы я вышел со сложившимся пониманием: через не могу можно достичь нужного результата.

— О, мечты! Хотел стать морским офицером. Моря в глаза не видел, но знал про него, кажется, все. По книгам, естественно.

— Из трех тюменских вузов — мед, пед и «индус» — я выбрал последний. Документы подал на самую модную по тем временам специальность — «автоматика и телемеханика».

— Действительно, моднее специальности не существовало. Конкурс — сумасшедший. К тому же ребята после армии имели льготы. Мне не оставалось ничего иного, как три экзамена сдать на пятерки. И я получил эти пятерки. Благо, с восьмого класса, учась в Карасуле, занимался в заочной школе при мехмате Новосибирского госуниверситета, выполнял задания, ездил на олимпиады... В институте после первого курса затосковал, а к пятому курсу (диплом я писал в нашем вычислительном центре, работал на новой ЭВМ «Минск-32») окончательно понял: не мое это — копаться в схемах! Мне хотелось иного.

В поисках стези

— На распределении предлагали работу от Перми до Иркутска: от телефонной связи до вычислительных центров. И только три места на весь наш выпуск были в Главтюменнефтегаз. Туда и распределился, прекрасно осознавая роль этой организации. В Нижневартовске, он как раз получил статус города, проходил практику. И собственными глазами увидел весь размах разворачивающейся стройки. Начальник главка Виктор Муравленко — для нас словно небожитель! — регулярно встречался со студентами. Он же возглавлял и государственную экзаменационную комиссию. К тому же на пятом курсе я женился. Татьяна была родом из Вартовска. Попал к связистам, первый месяц тянул кабели, а в свободное время бегал по конторам главка. Когда оценил расстановку сил, пошел на прием к Роману Кузоваткину. Начальник НГДУ «Нижневартовскнефть» — царь и бог в Нижневартовске! — лично принимал на работу специалистов. Так я стал слесарем-механиком на промысле. С тех пор моя стезя была определена.

— Я попал в свою стихию. Хотя и жили мы на подселении, и дочку я каждое утро таскал через весь город в садик, продираясь по непролазной грязи в болотниках. Много учился: вновь поступил в родной «индус», заочно постигал технологию разработки месторождений. Тогда был огромный кадровый голод, и к молодежи пристально приглядывались, обкатывали на серьезных делах. Ежегодно устраивали семинары и конференции, собирая лучших в Тюмени. После одной такой конференции Виктор Муравленко собрал в своем кабинете председателей советов молодых специалистов всех НГДУ и часа два беседовал с нами. Видно было: делает он это не для галочки, а действительно хочет, чтобы мы прониклись значимостью и масштабностью проекта, осознали свою роль и задачу.

— Осознал. Нас, молодых, не боялись бросать на освоение новых районов. Скажем, меня, 27-летнего нефтяника, прошедшего школу Самотлора, поставили начальником центральной инженерно-технологической службы вновь образованного НГДУ «Урьевнефть». Я отвечал за бурение, обустройство, добычу... Ответственность — непомерная. Жизнь шла на пределе возможностей, и если чуть не выдержал, сдали нервишки, то привет. В «Урьевнефти» за несколько лет сменились шесть начальников. Я стал седьмым. И дошел до «генералов». Само дело толкало тебя вперед и вверх. При этом никого из нас не щадили. Уже тогда я думал, что не может так продолжаться вечно. И оказался прав. Тот производственный темп оказался непосильным для экономики страны.

Большая политика

— Почему же в 1990-м вы так резко свернули со своей стези, с головой окунувшись в большую политику? Почему не сняли свою кандидатуру на выборах председателя Тюменского областного совета народных депутатов?

— Это было непростое решение. Принял его, руководствуясь рядом причин. Во-первых, в декабре 1989-го произошла смена руководства обкома КПСС. Область находилась как бы на таком кадровом перепутье. Явно уже чувствовалось, что с партийной властью что-то произойдет, да она как бы уже была и не у власти — по крайней мере, на территории области. А нового тогда еще ничего не зарождалось. Это был такой переломный момент. И гражданская позиция меня тогда подтолкнула к принятию решения не снимать свою кандидатуру на выборах. И не потому, что я считал себя равноценной заменой бывшим руководителям области, а потому, что отдавал себе отчет в том, что нельзя в такой переломный момент пускать область в «свободное плаванье».

— Помните свои первые ощущения на новом месте?

— Вокруг — сплошное броуновское движение. В столице — полнейшая растерянность. Страна разваливается. А я по природе максималист и люблю во всем системность. Мы приступили к выработке концепции перехода области на принципы самоуправления в условиях формирования рыночной экономики. Тюменский облсовет впервые в стране заговорил о платности недропользования, получении добывающими регионами доли от нефти и газа, создании крупных компаний на базе союзной собственности, формировании новых компаний на базе разведанных и неразведанных ресурсов. Концепция легла в основу программы перехода Тюменской области к рынку, мы стали готовить федеральные законы. Все это на фоне разброда и шатаний, сепаратистских тенденций, проходящих на Севере митингов и голодовок, приближающегося ГКЧП.

— К слову, в дни путча вы встали на сторону молодого российского правительства... Вскоре Борис Ельцин назначил вас главой администрации Тюменской области.

— Уже в феврале 1992-го Верховный Совет принял закон «О недрах». Будучи губернатором, я возглавлял комиссию по внесению его в парламент. Этот закон позволил тюменцам 1990-е и начало 2000-х прожить гораздо лучше своих соседей. С каждой тонны нефти областной и окружные бюджеты автоматом получали свою — и весьма приличную! — долю. С Герхардом Шредером, премьер-министром Нижней Саксонии, я подписал крупнейшее соглашение. Нам, единственному российскому региону, Германия открыла кредитно-бартерную линию на миллиард немецких марок! На эти деньги можно было переоснастить большинство предприятий, позволив им на равных конкурировать с иностранными производителями. Подписали прямые соглашения с Шотландией, канадской провинцией Альберта. Буквально из ничего — на средства голландского правительства — под Заводоуковском появился тепличный комплекс «РИТЗА». Провели в Тюмени учредительное собрание Союза нефтегазопромышленников России. Создали административный совет Тюменской области, на сессиях всех трех Советов народных депутатов подтвердив его легитимность. Это позволило нам не скатиться на тропу войны. Административный совет должен был продвигать стратегию развития большой Тюменской области.

Полный коллапс

— Почему же вы расстались с родным регионом? У вас был прочный авторитет, доброжелательное отношение тюменцев...

— Когда президент три раза кряду предлагает стать федеральным министром — невозможно отказаться от предложения. Кстати, пост министра топлива и энергетики оставался вакантным целых семь месяцев. В Минтопэнерго скидали функции восьми развалившихся советских министерств. Для начала надо было наладить хоть какое-то управление. Денег нет, платежи рухнули, а страну надо снабжать электричеством, нефтью, газом, углем, чтобы люди не замерзли. Все стоят в очередь за квотами. Как в 1989-м шахтеры начали забастовки, так не могут из них выйти... День министра топлива и энергетики на протяжении нескольких лет начинался в 7 утра и завершался в 10 часов вечера. И то только потому, что надо было добраться до дома и немного поспать, чтобы с утра вновь отправиться в бой.

— Воевать приходилось?

— Еще как! Ведь нефтяные потоки, зачастую криминальные, контролировали серьезные люди. Мы лишали их миллиардов.

— Все как у Александра Блока: «И вечный бой! Покой нам только снится»...

— И в этих условиях, изо дня в день решая сиюминутные проблемы, нам удалось по каждой отрасли не просто выработать концепцию развития, а быстро и целенаправленно — в жуткой борьбе! — начать их двигать. Мы провели целую революцию в традиционно планово-убыточной угольной промышленности, сделав ее рентабельной. Но прежде мы остановили 140 шахт, высвободили 300 тысяч шахтеров! Да я про каждую шахту могу рассказать такое!.. А возьмите нефтянку. Добычу нефти в стране Советов курировало одно министерство, переработкой занималось другое, сбытом — третье. Мы выстроили вертикально-интегрированные компании, поскольку я понимал: в противном случае нас ожидает полный коллапс.

Страна абсурда

— В 1995-м — 1 апреля! — мы подписали у президента указ «О первоочередных мерах по совершенствованию деятельности нефтяных компаний». О нем редко вспоминают, а он ключевой. До этого нефтяные компании были рыхлыми холдингами: дунь —и развалятся. Они управляли пакетами акций добывающих, перерабатывающих, сбытовых предприятий. Отбери пакет — и нет холдинга. А мы указом передали им право собственности (компании перешли на единую акцию), лицензии на участки недр, доступ к экспорту. Доходило до абсурда: нефть экспортировали всевозможные фирмочки, которые росчерком пера учреждали в министерстве внешних экономических связей, а тот же «ЛУКОЙЛ» не имел такого доступа. Да одно это наше решение — повод для расстрела!

— Все-таки я был не один. Реформы и решения нам удалось провести потому, что в Госдуму первого созыва пришли здравомысляшие люди. Я сам в 1993-м избрался в Совет Федерации от Ханты-Мансийского автономного округа. Мы получили поддержку правительства Виктора Черномырдина. Если бы по нашему пути пошли другие министерства, то многие отрасли не оказались бы сегодня в таком упадке. Почему в 1990-е мы, имею в виду государство, не отдали сельхозпроизводителям всю переработку? Я не идеализирую — было бы всякое, но в основе мы запустили бы правильный механизм. Это позволило бы уже тогда выстроить жизнеспособные аграрные холдинги. Тот же Миннефтегазстрой мог стать мировой корпорацией, всю Африку с Южной Америкой, наверное, перестроил бы, пока не было заказов в России.

Развилки судьбы

— Не хотелось бы переписать пару-тройку страниц из своей жизни?

— Думаю, только ужасная трагедия за спиной может заставить человека переписать часть своей жизни...

— Но существуют же какие-то развилки...

— Развилки возникают регулярно, это факт. Конечно, я «копаюсь» в своем прошлом, стараюсь оценить события и самого себя в этих событиях. Такой вот постоянный самоанализ, чтобы в дальнейшем поступать, на мой взгляд, более правильно.

— Уйдя из министерства, вы вполне могли остаться в правительстве, заняться большой политикой...

— Мог. Я имел все шансы сохраниться и как министр, если бы вел себя более сдержанно и, на взгляд влиятельных людей, более разумно. Ну, зачем мне одному было плыть против течения? Ребята-олигархи решили все поделить, президент уже дал отмашку. А Шафраник настаивает на своем: 51% акций не отдадим никому. Я внес в правительство проект постановления о сохранении контрольных пакетов акций всех энергетических компаний у государства. Моя точка зрения не совпала с общей тенденцией. Вот вам и развилка. Необходимо было выбирать. И я выбрал — ушел из министерства по собственному желанию. Восемь лет отдав политике, я нутром чувствовал: наступает не мое время — период дележки. Ну не могу я делить! Мне создавать надо. Юрий Лужков предложил неплохой вариант: создать для Москвы — с нуля! — Центральную топливную компанию. Здесь несколько лет мечтали об этом, но у них не получалось. Я согласился.

— И уже через пару лет журнал «Эксперт» включил ЦТК в число самых эффективных и прибыльных компаний страны...

— Сразу появились — опять-таки — влиятельные люди (я не хотел бы сейчас называть их фамилии), которые решили прибрать компанию к рукам. Вот вам очередной сюжет для триллера и новая развилка. Мы явно расходились в понимании стратегии развития компании. Поэтому в январе 2001-го я ушел из ЦТК вместе со всей командой менеджеров. И принял окончательное решение: заниматься только чистым инвестиционным бизнесом, в основном за рубежом, поскольку наш инвестклимат благоприятным пока не назовешь. Что касается развилок, всякий раз ты сдаешь на них экзамен. И от того, насколько успешно сдал его, ты формируешь самого себя.

Расстрельный список

— Не обидно, что не попали на верхние строчки списка «Форбс»? Наверняка имели для этого все возможности.

— Хороший вопрос! Все эти списки — они как расстрельные... Естественно, я мог выйти из власти, имея за плечами нефтяную компанию и миллиардное состояние. Но не вышел. Я искренне считал и считаю: нельзя такие компании отдавать в личную собственность. В крайнем случае, говорил я, давайте раздадим акции ветеранам, пенсионерам... Мечтал я не о деньгах. Начиная с института, когда каждое лето вкалывал в стройотрядах, моя семья всегда была обеспечена по потребностям. Мне хотелось реализовать себя как профессионала, рулить большими проектами. Поэтому с самого начала 1990-х пытался продвинуть идею: наряду с пятью-шестью нефтяными холдингами должны быть сотни, тысячи частных компаний, которые бы занимались разработкой сложных месторождений, реанимировали заброшенные скважины.

— Не так давно премьер-министр Владимир Путин предложил с 2013 года обложить владельцев дорогих домов и машин дополнительным налогом — на богатство. Восстановит ли это социальную справедливость?

— Я соглашусь здесь с Анатолием Чубайсом, который сказал: «Сколько сейчас с богатых ни бери, народ не поверит, что ты взял правильно». Попробуй в нашей стране оцени: что правильно, а что нет. Налог на сверхпотребление, наверное, нужен. Но одним налогом от народа не откупишься. Да и не это главное. Прежде всего в обществе необходимо создать культ людей-созидателей. Например, чтобы СМИ пели осанну не стяжателям-нуворишам, а тем, кто реально полезен себе, семье, обществу и стране. И если в различные ответственные комиссии станут приглашать только таких людей, то это тоже будет оздоровлять общественное сознание. Но пока у нас все далеко не так.

— Последние годы на самом высшем уровне много говорят о чиновничьем беспределе...

— Этот беспредел идет от того, что понятие собственности в нашей стране не святое. О коллективизации мало кто помнит. А вот совершенно похабнейший раздел общенародной собственности, которая оказалась в руках нескольких десятков человек, проходил у всех на глазах. И что мы хотим увидеть теперь? Я приведу несколько примеров. В Ираке повесили Саддама Хусейна, а сегодняшний президент страны Джаляль Талабани — мудрейший политик! — платит одному из сбежавших племянников диктатора за аренду дворца. Понимаете, насколько для них святое слово — «собственность»! Или наша международная группа компаний «СоюзНефтеГаз» вложил в Алжире 850 миллионов долларов и открыла в центре Сахары три великих месторождения? Сразу нашлись силы, которые захотели, чтобы мы «поделились с ними удачей». Возникли проблемы с чиновниками. Однако никто при этом не зарится на миллионы, относясь — почти как к святым! — к людям, которые принесли в пустыню деньги. Пока такое же отношение к собственности не возникнет в России, она останется, можно сказать, экономической пустыней без необходимых инвестиций.

— Накануне президентских выборов Владимир Путин предложил обсудить вызовы, стоящие перед нашей страной...

— Едва ли не самый главный вызов — нефтяной. По оценкам российского Института энергетической стратегии, а также организации стран-экспортеров нефти ОПЕК, спрос на жидкое топливо с 88 миллионов баррелей в день в 2010-м поднимется до 92-93 миллионов баррелей в 2015-м. Однако в период до 2020 года мы не получим такого прямого финансового эффекта, как в предыдущее десятилетие. Объемы добычи в России не увеличатся. не увеличится и экспорт. При этом промысловые затраты (в том числе на технику и технологии) не только постоянно растут, но уже, можно сказать, подпирают. Поэтому зарабатывать надо на создании и поставке технологий и оборудования. Всем нам необходимо научиться по-умному распоряжаться имеющимися ресурсами. Возьмите тот же Штокман, на его обустройство потребуются десятки миллиардов долларов. Если заказы уйдут за границу, у нас мало что останется — разве только налоги. Необходимо создать такие механизмы, чтобы через нефтяные заказы именно в нашей стране поднять науку, развить самые инновационные производства. Других возможностей для рывка у России просто нет.