Музыка фиолетовых жирафов

Без руля и ветрил

Строение сразу обращает на себя внимание. Стоит на пригорке, гордо выпятив могучую мозаичную «грудь». Хантымансийцы поэтично окрестили его «парусом». И правда, очень похоже. Кажется этот «фрегат» вот-вот отчалит от здешнего берега и унесётся в необозримые дали.

Геннадий Степанович пожимает плечами: парус так парус... Красивый образ. Сам художник предпочитает сравнивать формы галереи с мольбертом, за которым он проводит всё своё время. Чтобы открывать новые горизонты, ему не нужны ни корабли, ни самолёты, ни автомобили. Хватает собственной фантазии.

— Воображение — самая быстрая машина, — говорит Райшев.

— А я уж подумала, вы начали путешествовать, — киваю на фиолетовых жирафов, тянущих башенные шеи с нового полотна мастера.

— Нет... — смеётся Геннадий Степанович. — Это пусть Ястржембский (Сергей Ястржембский, дипломат, кинодокументалист. — И.Т.) путешествует. А я не собираюсь.

Извлечение звуков

Он бережно берёт картину в руки:

— Видите, как жирафы выстроены? Это музицирование в пространстве!

Райшев замечает музыку во всём. И каждая его работа звучит по-своему. Картины из серии «Ритмы бегущих облаков» тоже музыка. Потому что «облака — это движущиеся аккорды». «Югорская легенда» (остров в океане времени, населённый народом ханты) и та смузицирована. Художник сравнивает фигурки людей, изображённые в определённом порядке, с нотами. А саму работу — с партитурой.

— Вот, — выбрасывает он ладонь вперёд, — здесь кукушка, и там кукушка. У них разное колористическое состояние и разный звук. Музыка богата в своих проявлениях. Звук, проходя через человека, приобретает цвет. И появляются сюжеты, — Геннадий Степанович подносит ко лбу указательный палец, — всё по воле нашего «компьютера».

Райшев сам по себе тонкий музыкальный инструмент, настроенный на извлечение звуков природы, животного мира, народных голосов. У него и рыбы не молчат — сообщают зрителю, в каком мелодичном пространстве они живут.

За прошедший год связь художника с музыкой укрепилась настолько, что тишина, которая присуща музейным помещениям, в галерее попряталась по углам. Началось с того, что с творчеством Райшева познакомился художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев. Вдохновлённый произведениями хантыйского мастера дирижёр предложил организовать выставку в «Мариинке». Договорились на октябрь 2012 года. За несколько месяцев до события сотрудники галереи-мастерской решили представить будущую выездную экспозицию жителям Ханты-Мансийска. Назвали её «Музыкальное приношение» и пригласили на открытие музыкантов из местного филиала Гнесинки. С тех пор здесь прошёл уже не один концерт. Звучание живой музыки в стенах галереи стало традицией.

Его пространство

Мозаичное полотно, которое украшает фасад галереи-мастерской, выполнено по эскизу Райшева и является самой масштабной его работой. Народный художник России Сергей Горяев проектировал здание, ориентируясь на личность творца и его пространственное видение.

— У мозаики нет наименования, — сообщает Геннадий Степанович. — Журналисты назвали её «Моя Сибирь» и, в общем-то, верно угадали суть. Это действительно моя земля, моё пространство...

Мы стоим в залитой солнцем мастерской среди новых картин, прислонённых к стенам.

— Успели за год обжиться здесь? — спрашиваю художника.

— Как видите, — обводит он рукой свои работы, — успел испачкать всё что можно.

Из угла одним глазом на нас поглядывает нарисованный Райшев. Это автопортрет.

— Достаточно условный, — объясняет стоящий рядом оригинал. — Пол-лица означает, что формой управляет свет. В классическом варианте эта сторона была бы затенённая. А я сделал её светлой. У меня все работы содержат свет.

— Что ж, пойдёмте наверх, — приглашает он. — Будет неожиданность.

С площадки третьего этажа вхожу в экспозиционный зал и зажмуриваюсь. Потом открываю один глаз. И несколько минут стою с «засвеченной» половиной лица, как Райшев на портрете.

— Да, тут слишком много света, — кивает художник с довольной улыбкой, и я следом за ним задираю голову, чтобы разглядеть грандиозную стеклянную крышу.

— Здесь находится постоянная экспозиция «Пространство и время», — продолжает Геннадий Степанович. — Она состоит из национальных идей русского народа и народа ханты. Вот ханты-мансийская земля и её люди. Рядом два богатыря, которые должны охранять землю. А это «Российская песня». Помните, «На муромской дорожке стояли три сосны»? У меня, как видите, осталась одна. Но её никто шибко за сосну не признаёт. Говорят: «Что это такое?»

— И почему она розовая? — добавляю.

Художник терпеливо объясняет:

— Сосна имеет отношение к розовости и оранжевости. Но это не просто сосна. Этот символ высоты! Дерево, на которое люди ориентируются. В этой части зала сплошь российские мотивы: баня, поле, гармонист, пароход...

— Пароход похож на утку... — замечает мой коллега с фотоаппаратом.

— Свободные формы дают возможность фантазировать, — добродушно соглашается Райшев. — Вы обращали внимание, что предметы в пространстве видоизменяются? Пароход уходит вдаль и постепенно уменьшается, словно вытягивается. Попадая в новые условия, предмет становится иным.

— Вы тоже в прошлом году оказались в новом пространстве, — ловлю его на слове. — Что изменилось?

— Формат картин, их величина и моё отношение к цвету, — без заминки «выстреливает» Геннадий Степанович. — Пока жил в закутке, мои работы казались мне большими, а здесь они стали маленькими. Всё меняется в связи с обстоятельствами...

— Вы счастливы?

— Думаю, любой художник был бы счастлив иметь такое пространство для работы. Почему ко мне это пришло? Наверное, потому, что я всю жизнь занимался одним и тем же делом. Просто люди не могли этого не заметить.

— Галерея просторная. Три этажа плюс этаж цокольный. А какова общая площадь здания? И сколько здесь поместилось ваших работ?

Художник окидывает рассеянным взглядом экспозиционный зал и беспомощно разводит руками:

— Не могу сказать... Спросите лучше у Натальи Николаевны, может, она знает?

Со счёту сбились...

Спускаемся назад, в мастерскую, где нас ждёт Наталья Фёдорова, заведующая отделом творческого наследия Райшева.

— Вон какие кипы эскизов успел накидать, — указывая на стол, говорит она про Геннадия Степановича. — Каждый день приносит по нескольку штук. Делает их вечером, ночью. А днём из десяти эскизов пишет три-четыре работы. В крайнем случае, одну-две. Это уж обязательно. Совсем не писать ему нельзя — для здоровья вредно.

Помолчав, она добавляет с улыбкой:

— У нас в связи с этим большие проблемы...

Райшев стоит в сторонке. Помалкивает. Невысокого роста, хрупкий, в седой бородке. Он похож на лесовичка, который не понимает, зачем ему, взрастившему лес, считать, сколько в нём деревьев?

— Я тоже не скажу, какова площадь здания, — признаётся Наталья Николаевна. — А сколько работ? Ой! Одних только живописных не меньше 10 тысяч! А если вместе с графикой считать, около 20 тысяч единиц хранения будет...

— Это те картины, которые находятся в Ханты-Мансийске?

— Да!

— А в целом?

— Никто не знает... — нарушив молчание, обречённо говорит плодовитый художник.

Фёдорова продолжает:

— Из Карпинска прошлым летом привезли партию, из Тюмени — несколько ящиков. Это же всё нужно где-то разместить. Внизу у нас зал графики, зал ранней живописи и ретроспекция старой мастерской. Мы задействовали все стены. И холлы тоже. Конференц-зал сделали выставочным. Мест для хранения недостаточно. Да-да! Не удивляйтесь. При самой мастерской — два хранилища. Туда отправляются свежие работы. Но ведь завезено колоссальное количество картин! Поэтому нынче мы оборудовали ещё два небольших помещения и сейчас плотно загружаем их. Этим летом запланирована вторая поездка в Карпинск...

— Я подсчитал: там ещё 600 с лишним работ, — снова подаёт голос Геннадий Степанович.

— В Екатеринбурге с давних-предавних времён лежат картины, — добавляет Наталья Николаевна.

Элитное учреждение для всех слоёв населения

— Райшев — художник феноменальной творческой работоспособности, — горячо объясняет Фёдорова. — В истории искусства таких мало. На Западе — Пикассо, он тоже был плодовит. Так у него в Барселоне пять музеев! И в Париже один! А у нас? Сколько возникало вопросов, когда строилось здание! И в чиновничьей, и в художественной среде. Мол, не много ли будет для одного художника? Я считаю, что экс-губернатор Александр Филипенко совершил подвиг. Он взял на себя ответственность и выстроил галерею для Райшева!

Впервые речь о галерее-мастерской зашла в 1988 году после того, как в Свердловске и Тюмени прошли крупные выставки художника. Именно тогда его искусство было признано значительным. Но всерьёз идею начали обсуждать пять лет спустя, когда Филипенко утвердил решение о строительстве.

Мастерскую возвели в 1996 году. К 2005-му она стала «мала» для Райшева. Решили строить новый дом. Геннадий Степанович вместе со своими работами временно переехал в Музей геологии, нефти и газа. Потом квартировал в художественной галерее Фонда поколений. Пока, наконец, не заселился в это «парусное» здание на пригорке.

— У нас элитное учреждение, — безо всякой напыщенности говорит (просто констатирует факт) Наталья Фёдорова. — Но Геннадий Степанович настолько открытый человек и художник открытый, что к нам приходят самые разные посетители. Дети, студенты... Ну и всевозможные VIP-гости, конечно. Недавно представитель ЮНЕСКО полдня по галерее ходил. Признался, что давно хотел побывать здесь, но не мог застать Райшева. Так что этот дом — знаковое место для Ханты-Мансийска. Художественные музеи есть в каждом городе, а галерею, где работает художник такого масштаба, где ещё найдёшь?

Геннадий Райшев — живописец и график, член Союза художников России, заслуженный деятель культуры Ханты-Мансийского округа.

Фото Игоря Дементьева.