Папина дочка

Владимир умер 19 июня на гастролях в Екатеринбурге от обширного инфаркта. В номере гостиницы, на руках у дочери. «Ещё два часа назад папа сидел вместе со мной и веселился, и вдруг его не стало», — с горечью вспоминает Маша.

Мы говорили с Машей о смелости и мужестве. О том, что заставило её продолжить дело отца. О тюменской публике, цирковой славе и многом другом.

Как не упасть в лужу

— Каким было ваше цирковое детство, Мария?

— Мне повезло быть одной из тех детей, кого не заставляли выполнять трюки и выступать. Меня никуда не тянули, не принуждали и не уговаривали. Я всего добивалась сама. Так получалось, что со мной в коллективе постоянно были ребята постарше, которые умели делать то, чего я не могла. Естественно, было не по себе. Как так: они умеют, а я — нет?!

Первое моё выступление было в четыре года, в клоунской репризе. Тогда я уже умела крутить хула-хуп и садиться на шпагат. Потом участвовала во многих представлениях и шоу, была принцессой, снегурочкой…

А серьёзно заниматься воздушной гимнастикой начала в 12 лет. Подошла тогда к папе и заявила: «Так больше продолжаться не может: мне уже 12, а я ничего не умею! И тогда он нанял мне педагога.

— Страшно было выступать в первый раз?

— В четыре года к этому относишься как к игре. В первую очередь ты ребёнок и мало ещё что понимаешь в том, чего стоит или не стоит бояться.

Как-то перед выступлением в Японии я, 4-летняя, упала в лужу и испачкала белую футболку с рекламой цирка. Тогда я могла просто не выйти на манеж! Но меня быстро переодели. Смешно, но тогда впервые возникло чувство ответственности. Страх, что сорвешь выступление.

— С кем из родителей вы проводили больше времени и к кому больше тянулись?

— Родители оба работали в одном номере. И поэтому тратили на меня одинаковое время. Папа — руководитель, мама — его партнёр. Но я всегда была папиной дочкой. Мне было очень важно, что папа скажет, как посмотрит и что обо мне подумает. Он был единственным человеком, перед которым мне было стыдно за то, что неидеальна. Но отец во мне души не чаял. Ну а мама всегда была и будет хорошей подругой, с которой можно поделиться своими секретами.

Каждая моя травма, каждое падение… Я вставала и продолжала работать дальше только потому, что рядом был папа. Оттого, наверное, сейчас и сложно. И хотя в этот момент он наблюдает за нами сверху, его физического присутствия мне сильно не хватает.

— У «папиной дочки» были привилегии?

— Конечно, были! Я человек открытый и никогда не стеснялась своего статуса. Например, я могла опоздать на репетицию, сделать номер и уйти раньше всех. При этом работала всегда на уровне других ребят. Не хуже. Из-за этого даже были конфликты. Особенно в 16 лет, когда эмоции кипят. Но детство прошло и недопонимание исчезло.

Как делать номер без отца?

— Отец сильно переживал за вас, когда вы выполняли трюк?

— Конечно! И не только за меня. Это началось ещё с нашего выпуска. Точнее, с экзамена: мы показывали номер оценочной комиссии, которая решала, быть номеру или не быть. Папа репетировал с нами — 14-, 16- и 18-летними ребятами — два года. Мы все были его детьми.
На всех наших выступлениях папа вставал за ареной и внимательно наблюдал за номером. И если мы что-то делали не так — тут же объяснял наши ошибки. Сразу же, пока мы были в воздухе! После этого трюк можно было повторить без проблем.

Естественно, мы привыкли к такой поддержке. Но однажды нам пришлось отработать два выступления вообще без отца. Мы все жутко боялись, были в панике: «Как мы будем делать номер? А если что-то пойдёт не так?» Но всё прошло отлично…

— У вас с отцом были конфликты?

— И конфликты, и срывы, и непонимание. Но проходили они легко и заканчивались довольно быстро. Мой отец был очень эмоциональным — и очень справедливым.

Однажды он не разговаривал со мной просто потому, что ему приснилось, будто я курю! Весь день понять не могла — что случилось? Перебрала все свои проступки и ошибки, а оказалось, что для папы достаточно было простого сна, чтобы на меня обидеться. Простой мысли, что я могу это допустить!

Отец заранее не любил всех моих парней. Сначала говорил: «Какой он хороший, из него получится замечательный муж!»… А потом, когда я начинала встречаться, мог перестать с ним здороваться.

— Был такой мужчина, которого отец принял?

— Да, это был Женя, мой жених. Мы знакомы уже 8 лет. Я скрывала наши отношения от папы до победного конца. Но рассказать всё-таки пришлось, когда я решилась переехать к Жене. Ранним утром, чтобы никого не разбудить, я тихонько собирала вещи. Вдруг в комнату входит папа и, не обращая внимания на беспорядок, спрашивает спросонья: «Что это ты сняла свою любимую икону?» — и вешает её на место.

«Пап, я к Жене переезжаю!» — сказала я. Он ругнулся, быстро вышел из комнаты, взял дрель и начал сверлить стену, что-то громко переставлять и переворачивать. Когда папин пыл немного утих, к нам домой пришёл Женя и сообщил отцу: «Я её забираю». Папу чуть кондратий не хватил!

Но на самом деле отец принял Женю почти сразу. Гораздо сложнее ему было отпустить меня. Папа до последнего думал, что я цирковой ребёнок и буду питаться только сосисками да пельменями.

Эту девочку не брать!

— Маша, я знаю, что вы хотели поступать во ВГИК. Как получилось, что выбрали цирк, а не кино?

— Поступала туда с папиной подачи. Один его знакомый, связанный с этим университетом, посоветовал ему: «Твоей дочери в театральное надо! Что, мол, она у тебя в этом цирке пропадает?»

И папа нанял мне педагога. Мы занимались с ним каждый день на протяжении 2-3 месяцев.
При поступлении меня завалил преподаватель из комиссии. Все члены комиссии были за меня, но один упёрся: «Мне она не нравится, и всё тут!» У меня был жуткий стресс. Я знала, что выступила хорошо. И только спустя два года узнала, что не поступила из-за папы. Он через своих друзей позвонил во ВГИК и сказал: «Вот эту девочку ни в коем случае не брать! У неё премьера в цирке».

Пусть. Всё, что ни делается, — к лучшему. После неудачного поступления я целый год проработала в цирке на Цветном бульваре, затем мы с труппой ездили в Корею, Америку, Японию. У меня появился сольный номер «Чайка». А что было бы, если б я поступила? Совмещать учёбу и цирк почти невозможно: и то, и то отнимает много времени.

— После смерти отца вы продолжили гастроли…

— Да, причём довольно быстро. Папа умер 19 июня, а 30-го числа, после похорон и пары репетиций, мы продолжили выступать. Я понимала, что если сейчас не начать работать, то номера больше не будет. Это всё равно, что артист упал бы в воздухе, не сделав трюк с первого раза. Нужно повторить попытку, иначе страх переборет артиста, и он никогда больше не вернётся к номеру.

— Но вы не растерялись и возглавили номер отца…

— Ещё до его смерти я часто слышала от коллег или знакомых уверенное мнение, что продолжу дело отца. Но никогда не думала, что возьму на себя такую ответственность, стану командовать взрослыми мужчинами. Я всегда хотела завести семью и детей, хотела создавать домашний уют, а не проживать в цирке всю свою жизнь.

Когда умер папа — я тогда не сразу пришла в себя — до меня дошли слухи, что я не смогу удержать номер и Гарамовых больше не существует. Это было оскорбительно. Я, в конце концов, папина дочка! Номер должен был сохраниться. Это не обсуждалось.

На следующий день после смерти отца я вылетела из Екатеринбурга в Москву, к руководству Московского цирка на Цветном бульваре и попросила их, чтобы мне дали шанс. Все начальники знают меня с семи лет, но в тот момент засомневались: девушка, 24 года, только что умер отец. О каком шансе может идти речь? Но я сумела найти нужные слова. И с Божьей помощью у нас всё получается.

Воздух не прощает ошибок

— После того, как вы стали руководителем номера, отношения с труппой изменились?

— Да, но не сильно. В основном всё спокойно. Иногда, конечно, возникает какое-то недопонимание или вспыхивают мелкие конфликты. Я же теперь руководитель, а не простая девчонка из труппы. И парням приходится считаться с моими указаниями, хоть это и нелегко.
В какой-то момент я поняла, что теряю близкую дружбу. Теперь я не всё могу им рассказать, они не всем со мной поделятся. Мы уже не можем проводить время так, как раньше. Но это лишь временные трудности.

А сейчас мне нужно показывать себя исключительно как сильную личность, как бойца. А если я выйду на улицу со слезами на глазах, то кто в меня поверит?

— Вы жёсткий руководитель?

— Нет, но я очень эмоциональна. На репетициях могу и рявкнуть, или проявить свой характер. Но зачастую стараюсь держаться. Если я начну кричать на кого-то, то вряд ли мои коллеги меня правильно поймут.

— Ещё до смерти отца вы заявляли, что собираетесь оставить цирк. Теперь вы с цирком до конца?

— Теперь точно до конца! И не сожалею о своём решении ни секунды. У меня колоссальная поддержка от ребят, мы одна большая семья. Путь даже и с мелкими, как во всякой семье, ссорами. Теперь это мой номер, и мне хочется сделать его ещё мощнее.

Я счастлива, что номер будет существовать. И что я продолжу в нём работать. Пускай личная жизнь временно откладывается. Я всё равно считаю, что ничего не потеряла. И даже наоборот: очень много приобрела. Теперь у меня есть колоссальная возможность проявить себя в качестве самостоятельного артиста. Доказать, что я не просто дочка руководителя, а самая настоящая Маша Гарамова!

— Как думаете, ваши дети продолжат цирковую династию?

— Никогда не пущу их в цирк! Пусть учатся, ищут себя, занимаются чем-нибудь другим. Да, в советские времена цирк открывал дорогу за границу, позволял хорошо заработать, привезти красивую одежду или новую технику. Сейчас «цирковой» престиж уже не тот. Даже мне иногда неудобно представляться артистом цирка. Многие думают: мол, не хватило мозгов поступить в институт. Хотя это не так: у нас трудятся умные и интересные люди. А цирк — это просто их стихия.

Жизнь артиста цирка — это постоянные гастроли, изматывающий график. Например, в Японии за полтора месяца нам надо было провести 100 выступлений. По три дня подряд в каждом городе. Выступления по три раза в день. Твой выходной — это переезд из одного города в другой. За такой тур мы получили 300 тысяч рублей, а я из-за этого слегла в больницу.

— Перед выступлениями вы волнуетесь?

— Постоянно. Это, наверное, не очень хорошо. Для меня каждый выход на манеж как первый. А когда не стало папы и я стала руководителем номера, появилась дополнительная ответственность. Я должна показывать позитивный пример. Поэтому перед каждым выходом теперь волнуюсь вдвойне.

На номер всегда нужно выходить собранным. В полёте думать только о трюке. Иначе есть шанс неправильно приземлиться и сломать себе позвоночник. Или попросту сорваться. Воздух не прощает ошибок.

— Вам, Мария, понравился наш город?

— Да, я чувствую себя здесь абсолютно комфортно. Мы с мамой уже успели пройтись по местным магазинам, сходили в кино. Мы живём в уютной, чистой и светлой квартире, а не в гостинице с тараканами и общим санузлом. Нам дают время репетировать. Правда, Тюмень мне показалась довольно дорогим городом. Цены на рынке и в магазине особенно не отличаются. Сэкономить здесь можно разве что в паре-тройке супермаркетов.

— Какие впечатления после выступлений под куполом тюменского цирка?

— Мне очень понравились ваши зрители. Это совершенно не избалованная, очень благодарная и радушная публика. Порой просто безумная! Я давно не встречала такой поразительной реакции от зрителей. Тюменцы принимают нас на ура и ценят то, что мы делаем. Видят, что мы рискуем, и благодарят нас за номер. После выступления мы полны сил, потому что от зала идёт колоссальная отдача. Это безумно приятно. Недавно две маленькие девочки принесли мне цветы и воодушевлённо произнесли: «Нам безумно понравился ваш номер!» Я чуть не прослезилась.