Времена года. Времена жизни…

«Бабушка рядышком с дедушкой…»

Бриллиантовая свадьба, отметить которую к смущенным виновникам торжества пришли родные, — хороший повод вернуться в историю шестидесятилетней давности. Задать вопросы — волнующие правнуков: «А как вы познакомились?», жизненно важный для внуков и детей: «Как умудриться не растерять любовь с годами?», «Как сохранить в семье лад, взаимопонимание?» Но спросить об этом — заставить вспомнить Полину Гордеевну и Юрия Михайловича всю их жизнь — с раннего детства. Значит, разволновать… В большой семье Чучмай это не принято.

Вместо нравоучений и передачи богатого личного опыта невеста с солидным стажем пересказывает анекдот, что прочитала буквально накануне её с Юрой торжественного чествования, которое состоялось 22 октября в тюменском Дворце бракосочетания. «Значит, у одного грузина спрашивают: «Неужели за долгую совместную жизнь ему ни разу не хотелось развестись с женой?» Он отвечает: «Развестись — нет! Но за-рэ-зать…» Последние слова утопают во всеобщем хохоте. Так смеются люди, которые уверены: ни к ним, ни к их близким эта шутка не имеет никакого отношения.

Конечно, и у Полины Гордеевны с Юрием Михайловичем случались в жизни ссоры.

— По поводу чего? — осмелилась полюбопытствовать.

Причины с лёту припомнить не могут.

— Наверное, — предполагает глава семейства, — мы ссорились, когда моя благоверная меня учиться заставляла. Она ведь у нас — кто? Учитель от Бога — отличник народного просвещения и РСФСР, и СССР, а сколько раз её народ депутатом районного Совета избирал! Я же долгое время был неучем, простым работягой.

Взглянув на фотографию, запечатлевшую молодого токаря-инструментальщика Тюменского завода автотракторного электрооборудования Юрия Чучмая, предполагаю:

— Жена наверняка ревновала такого красавца?

— Не без этого, — признается Полина Гордеевна. — Хоть он серьёзных поводов не давал. Я ревновала его, потому что любила.

— Голубушка, а куда это чувство делось у вас в настоящий момент? — интересуется Юрий Михайлович.

Ладонь жены гладит его плечо: «Успокойся, всё, как было тогда, когда встретились он и она».

Она…

…Родом из села Кермись Шацкого района Московской области. Так значится в метриках. Заполнены в них и другие графы — отец, мать… Но папу своего Полина не помнит: его не стало, когда она была ещё совсем крохой. А мама… Она умерла, когда Полюшке исполнилось 12 лет, в 1941-м. Закутав младшую сестрёнку Полинки в одеяло, отчим ушёл жениться в третий раз. А падчерицу он решил отправить в семью сестры её родного отца, сосланную в Казахстан. Деньги на билет для девочки отчим нашёл только до Кызыл-Орды. А может, он и вовсе не представлял себе казахстанских просторов, считал, что Кызыл-Орда и Алма-Ата — одно и то же. А может, судьба этого ребёнка его просто не волновала? Доехала Поля со знакомым отчима до оплаченной станции, а дальше…

— Теперь добирайся одна. Уж как-нибудь… — посочувствовал попутчик.

Тем же поездом, но уже без билета она ехала в эту самую Алма-Ату, где её ждали бабушка, которую Полинка называла «старенькой мамой», четверо двоюродных братьев и сестёр, тётушка Ульяна и её муж — виновник ссылки, сын мелкого лавочника, имевший на момент раскулачивания корову и лошадь. Девочке повезло: в одном вагоне с ней — «зайчонком» ехали вполне «легальные» герои сражений на озере Хасан. Они заступились за маленькую безбилетницу, когда проводник пытался высадить её из поезда… До нужной станции Полина доехала 15 июня 1941 года. За шесть дней до войны.

Великая Отечественная опять «перебуторила» жизнь семьи её тёти. Опальное семейство выслали в Джамбульскую область — в Чуйский район, колхоз «Моюн-кум». Что обозначает это название, Полина Гордеевна не знает. Но в её памяти этот «Моюн-кум» — многонациональное поселение: сюда были сосланы немцы, чеченцы, кабардинцы, осетины. Как и тётина семья, все они ютились в бараках и кутались в разное тряпье, ведь весь их скарб составляло только то, что удалось прихватить с собой из дома. По сути дела, в чём были одеты в жаркой летней Алма-Ате, в том и встретили осень и зиму…

В свой «очередной» шестой класс Полинка пошла учиться только поздней осенью 1942-го. Раньше совесть не позволила: стыдно было чувствовать себя нахлебницей. Пошла трудиться в колхоз. А потом уже вошло в привычку: приступать к учёбе тогда, когда на полях всё убрано. Добровольно «урезанный» учебный год не сказался на знаниях. В аттестате о среднем образовании были почти одни пятёрки.

Он…

Юрий Чучмай прибыл в Моюн-Кум в 1948-м. Приехал, чтобы повидаться с мамой, сестрой и младшим братом, которых не видел 10 лет. Все эти годы он мыкался по детдомам — от Сибири до Львова. Видел войну в лицо, прятался от бомбёжек. «Перемогал», кажется, так звучит русское «терпел» по-украински…

Его детство закончилось в 1937-м. Когда он, мальчишка, которому шёл девятый год, и даже его младшие сестрёнка Нина и брат Вовка получили клеймо — «отпрыски врага народа». Таких «клейменых» ребятишек в их родной Юшале стало вдруг так много после того, как враз арестовали 16 молодых мужчин-работяг — вальщиков леса, трактористов, железнодорожников, «сколотивших», оказывается, антисоветскую группировку. Детей Михаила Чучмая и его жену Анастасию сразу же выселили из дома. Долго они ходили по улице… Еще вчера каждый житель Юшалы спешил засвидетельствовать своё почтение учительнице Анастасии Михайловне, кланялся ей за версту. А тут вдруг все стали отводить глаза в сторону. В общем, семья вынуждена была переехать в Тюмень, где в своей избушке жила мама Анастасии Чучмай. Но её дома не оказалась. Не появилась она и на следующий день, и на следующую неделю… Все попытки «новоселов» хоть что-то узнать об исчезнувшей бесследно ни к чему не привели. Соседи «ничего не видели, не слышали, не знали». И горе-переселенцы сами начали обустраивать свою жизнь. Учительнице посчастливилось устроиться на работу в тепличное хозяйство. Однако проработала она там недолго. Осенней ночью 1938-го в их избушку постучали, вошедшие мужчины без каких-либо объяснений перевернули всё вверх дном, распороли перину. Ничего не нашли, но Анастасию Михайловну всё равно забрали.

Через много лет Юра узнает, что маму осудили «на 5 лет, плюс 3 года без права переписки и выезда» по навету соседки, которая якобы слышала, как Анастасия критиковала жизнь, не похожую на ту, что показывают в кинофильмах. «Да некогда нам было ходить в кино», — только и смогла сказать в свое «оправдание» женщина.

После ареста мамы за старшего в семье остался 10-летний Юра. Он бегал на занятия в 26-ю тюменскую школу, а после уроков воспитывал сестру и брата. Не подчинялись: плакали и просили кушать. И тогда мальчишка решился «загнать» соседям по дешёвке бабушкин полушубок. Растроганные соседи посоветовали мальчику обратиться за помощью в гороно. Оттуда пришла комиссия, и детей «расфасовали» по сиротским учреждениям. Младший Вова оказался в парфёновском приюте для малолетних, а Нину с Юрой отправили в омский детский дом.

Два раза убегал мальчишка из этого детдома: хотелось узнать, стоит ли на месте бабушкина избушка, ждет ли их… Первый раз удалось добраться до Тобольска, второй раз перепутал поезда: вместо вывески «станция Тюмень» за окном вагона проплывал «Челябинск». Не расстроился, поддался уговорам студентов из Харькова, которые обещали его кормить и прятать на третьей полке за багажом, отправился в тёплые края — на Украину. С Харьковского вокзала студенты разошлись по домам. А его встретил милиционер…

…Из детского дома города Люботин, что на Украине, он тоже сбежал. Решил махнуть в Крым, где, пацаны рассказывали, «протянешь руку — и рви виноград сколько душе угодно». Добрался до Евпатории — и снова попал в милицейский приемник. Сопровождающий ребятишек в детский дом оказался очень добрым человеком: покупал «бегункам» мороженое, пирожки. Очень не хотелось его подводить, но тройка смельчаков всё-таки рискнула сбежать. И это был далеко не последний Юрин побег. В список интересующих его географических точек Тюмень уже не входила.

— Теперь часто сетуют на то, что у молодежи отняли «идеал». У нашего поколения идеалом был пионер Павлик Морозов… С него брали пример. Сознание было перековеркано: стыдились родителей — «врагов народа», «бежали» от правдивых воспоминаний, боялись людского презрения, придумывали себе героические биографии. И только потом стало стыдно за себя, — признается Юрий Михайлович.

Очередное путешествие закончилось для него плачевно. В полном смысле этого слова: Юра засорил угольной пылью глаза, и когда милиционеры сняли его с поезда, то отправили уже не в приёмник, а в медпункт. Оттуда — в дебальцевский трахоматозный диспансер. Все времена суток для прооперированных превратились в сплошную ночь. Вот в этой кромешной темени и прозвучал необычный по силе и продолжительности гром, который был на самом деле гулом армады немецких самолётов, летевших бомбить Киев. Очень скоро койки в диспансере стали занимать раненые бойцы Красной армии. Один из них подарил Юре «испанку» — пилотку с кисточкой. Подарил на память: прооперированных «гражданских глазников» было решено эвакуировать в тыл. «Испанка» вселила в пацана отвагу: он решил ехать на войну… Его снимали с одного эшелона, он пересаживался на другой. Поезд, который увозил его из Таганрога в Ростов, оказался счастливым. Он только-только успел отъехать от станции, как в город вошли немцы. В 1943-м, после очередной попытки «рвануть на фронт», милиция сняла Юру с поезда и отправила в Западно-Казахстанскую область, в колхоз «Приуральный». «Ничейного пацана» приютил инвалид войны, заведующий молочно-товарной фермой Александр Иванович Пидкуйко. Он определил Юру в пастухи дойного гурта из 500 коров и растолковал мальчишке «что-то такое» про жизнь, после чего тот усомнился в правильности ярлыка «враг народа». И подростку захотелось побывать в родных местах. Побитый войной и жизнью, дядя Саша Пидкуйко поспособствовал: правление колхоза выхлопотало Юре разрешение на право проезда до Тюмени, купило билет.

В той же избушке за Тюменкой его встретила бабушка Маша.

— Ты где была?

Сначала прозвучал вздох — тяжкий, горький, с хрипотцой, за которым Мария Сухих пыталась скрыть внутренние рыдания.

— Отбывала срок.

— За что?

— За то, что папке твоему — моему, выходит, зятю решила сделать подарок. Купила Мише перчатки. А перчатки те оказались ворованными…

— Так ты же не виновата!!! — пытался успокоить бабушку внук.

— И папка твой не виноват, и мамка… Только как это доказать?!

Лишь несколько десятилетий спустя сосед Юрия Михайловича по даче, полковник КГБ в отставке, сделает запрос «куда надо» и выяснится, что муж и жена Чучмай репрессированы были необоснованно и что они реабилитированы. Михаил Чучмай — посмертно, потому что умер 19 мая 1946-го от гнойного плеврита. А Анастасия…

Невероятно, но факт: после 5 лет обязательного заключения, «выйдя» на следующую пятилетку, во время которой ей не разрешалось переписываться с родными и покидать место своего поселения в Республике Коми, женщине удалось уговорить руководство комендатуры отпустить её на несколько дней для того, чтобы найти детей.

— Начальство рисковало. А мама, похоже, — говорит Юрий Михайлович, — бежала впереди паровоза: надо было успеть вернуться в положенный срок. Иначе?.. Чудо свершилось: ей удалось отыскать Нину и Володю. Об этом мне рассказала при встрече бабушка.

Семья воссоединилась только в 1948-м. В Моюн-Куме. Здесь и произошла первая встреча Юрия с подружкой его сестры — Полиной.

«У того ли села Карачарово…», или Рецепты семейного счастья

— Полина Гордеевна, вспомните: ну, вот увидели вы его… Внутри что-то ёкнуло — подсказало, что это и есть ваш будущий муж?

— Ещё как ёкнуло! Только вот мой суженый оказался «ряженым»: он предпочитал гулять с другими барышнями. Ну, — Полина Гордеевна делает строгий взгляд в сторону мужа (а в глазах пляшут весёлые «бесенята». — Н.Т.), — давай рассказывай журналисту всю правду, как на духу! Икается тебе конюшня, куда девки за тобой гурьбой бегали?!

— Дак к тебе-то я боялся подойти! — в свою очередь нешуточно возмущается Юрий Михайлович. — Красавица и такая неприступная, гордая! Потом, когда ты уехала из Моюн-Кума, пришлось просить Нину о содействии — о разрешении хотя бы передавать тебе приветы.

Передавать приветы она разрешила. Только вот куда их адресовать? К тому времени Полина экстерном окончила Джамбульское педучилище, перебралась к старшей сестре Анне в Горьков-скую область, где окончила учительский институт. Фронтовичка Анюта Юношева сама отыскала младшую свою сестрёнку Полину и «передала» за неё репрессированному тёткиному мужу все льготы, положенные ей, добровольно ушедшей на войну: 7 соток земли под огороды, 20 кг сахара. Дядька был несказанно рад!

Хвала тому писарю, который ошибся — перепутал Муромский район, где в селе Степаньково трудилась завучем семилетней школы Полина Юношева, с Мурманском. За счёт времени, отпущенного отличнику военной службы Юрию Чучмаю на дорогу, увеличилось число их свиданий.

— «У того ли села Карачарово…» — лукаво улыбнувшись (видимо, вспомнила о чём-то своём), цитирует былину учитель русского языка и литературы Полина Гордеевна Чучмай. Выдержав паузу, она торжественно объявляет: «Юра заслужил отпуск отличной службой, высокими спортивными достижениями. А служил он в разведроте знаменитой Береславо-Хинганской бригады». Ну, — обращается она к мужу, — расскажи, что ты там во время службы изобрёл?

— Приставку, чтоб пулемёт стрелял с движущегося мотоцикла не в «молоко». К нам тогда в часть должна была приехать высокая проверка, вот и пришлось немного пошевелить мозгами, брат Вовка помог нарисовать чертежи, а осуществили мы свою задумку на моем родном тюменском заводе — автотракторного электрооборудования.

— И тебе дали премию, — подсказывает жена.

— Но она ж до меня не дошла — испарилась, когда наш легендарный фронтовик, командир роты Хаджа Абубакиров провожал восторженных членов комиссии. На руки мне пришёл потом только патент о рацизобретении, — «оправдывается» муж.

А мне поясняет: «Поля никогда не считала при мне деньги. Не упрекала за то, что мог бы получать и больше. Единственное, за что она меня ругала, так это за образование. И заставила-таки окончить вечернюю школу, настояла на том, чтобы я получил образование в высшей профсоюзной школе ВЦСПС по специальности «Экономист по труду», после чего мне представилась возможность трудиться в Тюменском областном совете профсоюзов, возглавлять областной совет по туризму. А Полина моя работала учителем, завучем, директором школ №　10 и №　38 Тюмени, избиралась председателем горкома профсоюза работников просвещения, трудилась заместителем заведующего тюменским гороно. Рядом со мной женщина — удивительного терпения, поразительной кротости и яростная противница… остановки в своём развитии хотя бы на час. Она вытащила меня в люди. Она подарила мне счастье — чувствовать себя главой семейства.

— Мужчина не должен хлопать дверью — уходить от решения житейских проблем, он обязан быть ответственным за всё, что происходит в его маленькой ячейке общества. Вот, — говорит Полина Гордеевна, — и все требования, которые я смогла сформулировать и озвучить Юре, когда выходила за него замуж. «Чтоб не пил, не курил, чтоб цветы всегда дарил…» До этого он сам додумался. А руки золотые, смекалка и великое трудолюбие передались ему в наследство от родителей.

…Удел учительских детей — блаженствовать на руках мамы, умудряющейся писать при этом поурочный план: ты не ограничен размерами перевёрнутой табуретки, охраняющей каждый твой шаг, ты можешь заглянуть в страну знаний.

Полина Гордеевна строчит план, а малолетний сын Владислав тычет пальчик в портрет дяденьки из учебника под названием «Литература».

— Это — кто? — любопытствует он.

— Писатель Горький, — не отвлекаясь от писанины, отвечает Полина Гордеевна.

Мальчик лизнул «картинку»: «Неправда, он — не горький!»

Традиционное «Горько!» кричали на 60-летии совместной жизни супругам Чучмай двое детей, пять внуков, двое правнуков. И выпивали бокал, в который сама жизнь плеснула любви, накапала нежности, добавила доброты и не поскупилась на горькое терпение.