«То не ветер ветку клонит…»

В День Победы самаровские вдовушки всегда собирались в доме Коневых. Почему именно у них? Скорее всего, инициатором таких поминальных посиделок выступила сама хозяйка дома Наталья Васильевна — женщина строгих нравов, трудолюбивая, мудрая и надёжная. За это и уважали её все в Самарово. А может, бабёнкам просто хотелось забыть про свои горькие мысли — вспомнить о том, каким гостеприимным и радостно шумливым был этот дом до войны? Когда встречал гостей на пороге Михаил Антонович Конев. Абсолютный трезвенник, он умел хорошо угостить и развеселить любую компанию…

К угощению вдов Наталья Васильевна начинала готовиться примерно за полгода до встречи. Семья её выживала за счет своего хозяйства. Вот она и выкраивала денежки за проданное молоко на покупку к столу конфет-подушечек типа «Дунькина радость», муки… А какой стол без рыбного пирога? Накануне встречи заводила большую квашню, пирог в длину больше метра выпекала в русской печи. Получалось у неё угостить. Не получалось развеселить. Запоют бабы даже самую беспечальную песню, глядишь, а глаза уже на мокром месте. И голоса их уже не друг друга поддерживают… Рвётся куда-то в высоту голос и обрывается тихим стоном: выходит, не докричался, раз молчит небо…

Наталья умела таить свою боль в себе. Выполняла мужнину просьбу: быть сильной. Незадолго до своей смерти она покается младшему сыну, 11-летнему Юре, в своей «излишней суровости». И добавит:

— А папка твой был очень добрым. Я, бывало, расшумлюсь-раскипячусь, а он переждёт мой накал, а потом спросит с улыбкой: «Ну что, товарищ начальник, ты закончила выступать?» Подумаю: «А зачем выступала-то?» Что бы ни говорили чужие люди, ты, сынок, знай: я очень благодарна судьбе за то, что она свела меня с твоим отцом.

Вот это мамино «свидетельство» да страничка весточки с фронта — всё, что досталось «в наследство» от отца Юрию Михайловичу Коневу — известному в наших краях человеку: профессору, депутату областной Думы.

То письмо отца с фронта Юрий и его старшие братья — Владимир, Михаил не раз переписывали для себя — на память:

«Ну а теперь, милая Тасичка (Наталья — Таля — Тасичка? По понятным только ему соображениям Михаил Конев добавил к имени жены буковку «с». Может, от слова «счастье»? — Н.Т.), пишите, не забывайте меня. Хотя бы одно письмо получить от вас, узнать о здоровье и жизни вашей. Милая Тася, пиши, как с дровами и сеном, получаешь ли пособие и помогают ли тебе сельпо и военкомат? Если не помогают, то я буду здесь ходатайствовать через свою часть. Наша часть по Среднему Дону отличилась. За это и получила звание — ударная Гвардейская часть, а поэтому мы, не щадя своих сил, сражаемся с врагом, а в тылу не должны забывать наши семьи. Ну пока остаюсь жив, здоров. Ваш папка. Целую вас крепко-крепко. Адрес мой: ППС № 2566, часть 26, пульвзвод 1-й роты».

Я «пробила» эту полевую почту на сайте обобщенной базы потерь в годы Великой Отечественной «Мемориал». И нашла, что командир пулемётного расчёта Михаил Антонович Конев, 1904 года рождения, призванный на войну 6 мая 1942 года, пропал без вести в мае 1943-го.

В мае 43-го на Северском Донце, где довелось воевать красноармейцу Коневу, прошедшему через ад Сталинграда и Керчи, горела каменная земля. Что уж там говорить о её защитниках и освободителях, состоящих из крови и плоти… Обгоревших, искромсанных пулями на куски опознавать было просто некогда. Поэтому и списывали их в пропавшие без вести.

Юрий Михайлович видел своего отца только на фотографии, запечатлевшей еще довоенные образы супругов Коневых. Умиротворение на их лицах… А в жизни всё было не так.

Без любви выходила замуж за Михаила Наталья. Это потом она сердцем прочувствует правильность поговорки «Стерпится — слюбится». Но это «потом» давало время вершить свои неблаговидные дела тому, кто во время сватовства был оскорблён её не-ожиданным отказом. Это по его ложному доносу в феврале 1941-го был арестован Михаил Антонович Конев, который занимал довольно ответственный пост в системе кооперации. Как отличного специалиста своего дела его переводили с одного места на другое, где предстояло «наладить работу должным образом».

В памятном массовыми арестами 1937-м Михаила Конева назначили заведующим базами Самаровской горпотребкооперации. Вскоре «куда надо» на него полетело обвинение в крупных хищениях. Люди догадывались, что инициатором этих обвинений был тот самый, отвергнутый во время сватовства. Но разрывать единственную рубаху, бить себя в грудь: «Я не виноват!», Михаил не стал: понадеялся на правосудие. В феврале 1941-го его арестовали. И конфисковали имущество, в числе которого значились: «юбка-поднизка, кальсоны мадеполамовые, рейтузы женские, тесьма вышитая — два метра, чулки женские». Вот — основное богатство семьи, где в то время подрастало двое сыновей (детей было больше — восемь, но не всем суждено было выжить).

В октябре 41-го суд полностью оправдал Михаила Конева. Вместе с имуществом ему было возвращено и предложение принять под свое руководство базы. Понимание того, что Тюменский Север будет кормить фронт, сулило бронь от призыва на фронт. «Он отказался и от того, и от другого», — напишет в своих воспоминаниях об отце старший сын супругов Коневых Михаил, который впоследствии стал первым секретарём Сургутского горкома партии.

Явиться на свет самому младшему сыну Коневых Юрию помог случай. В октябре 1941-го «заблокировало» льдами Иртыш, призванные на фронт, не добравшись до Омского призывного пункта, возвратились домой на лыжах… В августе 1942-го родился Юра. Через пять месяцев после того, как ушёл на фронт отец.

Михаил Антонович спрашивал у своей Тасички про дрова, сено… Управиться с этим делом ей помогли сыновья. Трудолюбивыми подрастали ребята: умели и косить, и сено скирдовать, и рыбачить, и о дровах позаботиться… Отец успел их многому научить.

— Мама не верила казенным бумагам, — рассказывает Юрий Михайлович, — продолжала надеяться на встречу с отцом. Потому что, это я знаю точно, любила его… И эта любовь помогала ей выжить не только во время войны, когда хлеб по граммулькам выдавали, когда последним его кусочком делились с ребятишками из блокадного Ленинграда. Любая мать может представить: как это — оторвать от своего дитя, от себя — для другого — чужого…

«В одну зиму (цитирую воспоминание М. Конева, опубликованное в июльском номере журнала «Югра» за 1996 год. — Н.Т.) в нашей семье случилось несчастье. Когда стог во дворе был сметан, а вершила его всегда мама сама, кто-то поставил вилы возле стога. Спускаясь с него, мама напоролась на вилы. Острый деревянный рог вошёл в пах и упёрся в кость…»

В 1954-м, когда не стало Натальи Васильевны, Михаилу было 20 лет, Владимиру — 17, а Юрию — 11. Главным домоуправляющим стал средний сын Коневых. Пацан ещё совсем… Но как-то враз самаровцы начали величать его Владимиром Михайловичем: за хозяйскую сметливость, умение любое дело довести до ума. Все братья Коневы встали на ноги. Все получили образование, все вышли в люди.

— Благодаря тому, — объясняет Юрий Михайлович, — что мы не должны были «подвести» отца-фронтовика. Благодаря тому, что с раннего детства были приучены к труду. Мы должны были быть стойкими и сильными, как наши родители.

…Они не могли сдержать своих слёз только тогда, когда пели: «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит…» Тогда стонало сердечко. И дрожало, как осенний лист. Потому что они — люди. Из плоти и крови.

Обгоревших, искромсанных пулями на куски опознавать было просто некогда. Поэтому и списывали их в пропавшие без вести.