ДЕВОЧКИ ГАДАЛИ...

Кто сказал, что чешское стекло дороже заводопетровского? Не сказал и не скажет...
Был когда-то на песчаных дюнах села Заводопетровское в Ялуторовском районе громкий промышленный объект — стеклозавод “Коммунар”. Выпускал нехитрую продукцию и кормил семьи заводчан, помаленьку отравляя речку Мерин отходами производства. Высокая, похожая на обелиск стеклянная ваза для цветов, которую выдул кто-то из заводских умельцев для моей крестной матери, до сих пор бы хранилась у сестер. Как память о детстве и отчем доме. Если бы мы ту красоту однажды в каникулы не раскололи.
...Взрослые ушли к кому-то в гости. На насесте давно спали куры, рискуя во сне свалиться под ноги корове Жданке. А старая Жданка, наевшись до отвала, отдувалась, как компрессор после капитального ремонта. Не обращая внимания на возню мышиного племени в объеди — не съеденного, но уже полузатоптанного сена. Зажралась Жданка: на лесные колокольчики вот-вот навалит!..
Старший брат Валерий, поправив галстук на рубашке, поставил еще одну пластинку на крутящийся диск пузатой радиолы:
Сама она сядет со мною в машину,
Прижмется щекою к плечу,
И с ней на седую крутую вершину
Я соколом быстрым взлечу...
Мой двоюродный брат, я считала, тоже сокол. Потому что звали его Валерием Соколовым, и его, молодого водителя, уважали в гараже все мужики. Весной он должен был пойти в армию, а сегодня — на танцы в заводской клуб. Он играет на тромбоне и очень нравится местным девчатам. Галю и Нину, которые младше его, Валера, похоже, считает соплячками. Кем он считает меня, которая еще сопливей, одному Богу известно. Но гостей (а меня привезли на каникулы из деревни!) в этом доме никто никогда не обижал.
На сосне, украшенной в горнице шарами, китайскими фонариками и зелеными лягушками, тихо позвякивало и посверкивало стекло. Новогоднее убранство. Новый год прошел, но продолжались Святки, долгие и страшные, как говорили раньше, вечера. Ближе к полуночи сестры задумали гадать. На маленькой кухне вокруг стола быстро сдвинули табуретки. Достали из буфета блюдце, пожамкали в руках бумагу и подожгли ее. Фантазировать по очертанию теней нам было не впервой: воображение рисует конские подводы, белые пароходы и быстрокрылые самолеты — все то, что часто видится и в облаках. Значит, быть кому-то из нас женой конюха, капитана или летчика. Интересно, аж жуть...
Когда, продолжая стрелять глазами механического котенка, настенные часы показали глухую полночь, старшие предложили самое главное: гадать на сдвинутых друг к другу зеркалах. Сдвинутых так, что лица между ними не просунешь. Только свечу!
Посидели-повертелись в одиночестве у стола с зеркалами мои сестренки. По-видимому, ничего интересного для себя так и не высмотрели. Как-то очень быстро уступили место мне. Я уселась, взгромоздившись на высокую табуретку, и поставила костлявые локти на стол, обтянутый клеенкой в розанчиках. Мне показали, как надо держать зеркала, и объяснили, почему не следует моргать глазами. “Проморгаешь, — сказали мне, — жениха, если он вздумает заявиться”.
От нечаянного рывка, одного неосторожного движения руки, качается, уходит в сторону вся бесконечная анфилада дверей, которые должны явить тебе нечто. Говорят, это Нечто может напугать так, что невеста рискует встать с мокрой табуретки или остаться заикой на всю жизнь. Но я все-таки смотрю и смотрю, наблюдая за яростным поединком изображений. В какой-то момент мне становится даже обидно: в том бесконечном туннеле, на том длинном и пустом перроне ровно ничего не происходит! Сколько же можно бежать моему жениху, если он только есть, вдоль этого состава? Сколько можно вообще ему опаздывать?
И тут я возьми и чихни, лягнув ногой перекладину стола. Он неожиданности громко взвизгивает кошка и впивается в ногу своей обидчицы. Я ору благим матом и роняю из рук зеркальный квадрат. Из горницы на выручку ко мне бросаются насмерть перепуганные сестры...
В общем, гадания не получилось. Но случилась еще одна неприятность: задев стоявшую на столике вазу-обелиск, одна из сестер смахнула стеклянную драгоценность на пол. А та возьми и разбейся. И склеить теперь не склеишь, и скрыть не скроешь: крестная привыкла каждый день смахивать со своей любимицы пыль.
Нам, конечно, изрядно влетело, но уже на следующий вечер мы пили в доме у подружек моих сестер на другом конце поселка калмыцкий чай с маслом и солью. Девочка с раскосыми глазами показывала нам акробатический этюд (позднее, по слухам, ее пригласили в столичный ансамбль песни и пляски!), а потом мы все вместе старательно выводили песню, которую я слышала тогда в первый раз:
Веет свежестью ночь сибирская.
Собрались друзья у костра.
Ты навеки нам стала близкою,
Величавая Ангара...
Время для гаданий еще оставалось, но наша компания уже не гадала. Усвоив, что иногда это дело ненадежное, хлопотное и пустое. Как та ваза из заводопетровского стекла, осколки которого накануне вымели из половиков. В памяти они, конечно же, застрянут...