АЛЕКСАНДР И АЛЕКСАНДРА

На Верхнем Бору, как и всюду, природа давно проснулась.
Все приметы прекрасного времени года: с гомоном внешних вод, запахом прелой хвои, чивиканьем лесных птах. Ручьи, обгоняя, бегут туда же — переулочком к искомой улице Мира. Где живут в типовой квартире стандартной двухэтажки еще не знакомые мне люди: Александр Николаевич и Александра Пантелеевна Замятины. Золотая свадьба ими уже сыграна. Хочется пожить еще, порадоваться жизни и друг другу.
Маленький большой человек
Остатки кудрявой некогда шевелюры хозяина схожи по цвету с последним весенним сугробом. Сам он, живчик, росту небольшого. Но характер настойчивый, как у весенней воды. Которая, сколько заслонов ни ставь, все равно пробьется. 8 марта Александру Николаевичу исполнилось 86 лет, чего по его темпераменту не скажешь. Лет двадцать, по крайней мере, хочется поставить под сомнение.
В пять лет он уже ставил петли на зайцев. Один ходил в тайгу, не страшась ничего. Первой добычей была куропатка. Вторая охота была вдвое удачней. А коли есть у маленького человека азарт — быть ему охотником и рыбаком, что подтвердилось.
Сургутский район, село Тундрино — его малая родина. Отец, Николай Александрович, знатный промысловик. То есть тот человек, что живет в согласии с законом природы: “Живешь у реки — кормись от реки. Живешь в лесу — кормись от леса”. Рыбачил, охотничал, крестьянствовал — родовое хозяйство было крепким, “размашистым”.
— Насколько мне известно, прадеда Трофима в незапамятные времена сослали на Сахалин. По дороге ему удалось бежать. Объявился в деревушке Майор, там и прижился.
Отца арестовали в 1930-м, когда он заготавливал для сплава лес вместе с другими тундринскими мужиками. Описали находившееся в крестовом дедушкином доме имущество, живность. Велели ничего не трогать и не перепрятывать: “Только посмейте!” Пока чужаки хозяйничали в избе, перетряхивая одежду и гремя кухонной утварью, мать и бабушка увели детей (а их было шестеро) в другую комнату.
— В одной половине дома жили мы, в другой — младший брат нашего отца, дядя Вася...
Ссылка
Дней через десять, в начале февраля, Замятиным объявили: “Завтра вы выезжаете”. Куда, зачем — подробностей не последовало. Побросали на розвальни сено, погрузили ребятню. Мать изловчилась засунуть под сено хорошую муксунью сеть: куда ни забросит судьба-злодейка, а сетка окажется не лишней.
Сетью-перевесом можно удачно ловить уток, целыми стаями. Что Сашка с матерью давно наловчились делать. Попадалось до сотни птиц. Только успевай их потом выбирать, перекусывая чиркам тонкие горлышки...
— Мама не только добычливой при своей многодетности была. Она у нас еще и грамотейкой слыла, закончив церковно-приходскую школу. Любила читать нам книги, до седьмого класса помогала решать задачки по математике.
Семей пяток с насиженного места тогда сорвали. Через полгода сослали еще столько же. Была, как видно, разнарядка.
...Не забыть тот обоз, ту гнетущую атмосферу безотчетного страха и неизвестности. Впереди и сзади — милиционеры в кошевках. Двигались, как чугунок в ухвате. В дороге заболела годовалая сестренка Еликанида — и Лину пришлось оставить в Кушниково у другой бабушки. Сашке, второму ребенку из замятинской оравы, в ту пору было только девять. Еще не хватало силенок самостоятельно затянуть у Рыжка супонь.
Бабы и дети встретились со своими кормильцами в Нахрачах. Радость была великая. Замятиных поселили в доме местного раскулаченного. Когда по Конде проплыли последние льдины, к берегу причалил пароход. Снова прозвучала команда сниматься с места, никого не задерживать. Оглянувшись, пока не отдали швартовы, женщины не сговариваясь заплакали: Рыжко и другие коняги стояли на высокой горе, провожая своих хозяев.
Стража на берегу, стража на пароходе. Когда до Салехарда оставалось километров двести, остановились под крутояром. Стражники махнули рукой: “Там будете жить”. На землю в разводах вечной мерзлоты со стуком упали лопаты — будущие орудия производства репрессированных. Потом им подвезли еще и пилы, топоры.
На новом месте
Год они жили в землянках, постепенно обустраивая новое место. В поселке, который назвали Горки, где вольно гуляли северные ветры, за три года появилось 50 домов. Первым делом, конечно же, сдали в эксплуатацию комендатуру, ведавшую жизнью и смертью, часом и минутой всех спецпереселенцев. Потом появился санитарный пункт, клуб и школа-семилетка.
...Жилплощадь на семью — 18 квадратных метров. Когда помещение отапливалось в первую зиму, сырая древесина, источая влагу, не позволяла различать лица домашних в тумане. Сырость могла подорвать здоровье самым серьезным образом.
— Бабушка ложилась спать, умащиваясь на сундуке. Дети — на полатях. Мы с Колькой с утра натаскивали дрова, чтобы отапливать наше жилище почти беспрерывно. Вместе с нами в Горках жили ирбитские, тобольские, ярковские семьи.
Трехлинейные керосиновые лампы скупо освещали их углы, когда пристраивались что-то чинить или читать. Домашние задания, сколько Саня себя помнит, он не делал. Из-за недостатка света, а больше того — времени. Сестра Людмила (потемки тому не препятствовали!) уже тогда писала свои стихи. У девчонок для этой “глупости” всегда достает времени и желания. Ее мечта сбылась: Людмила выучилась на доктора. Воспитанная в православной вере (их мама, Александра Гавриловна, знала множество молитв!), нашла занятие, угодное и Богу, и людям. В одном из храмов города Омска зазвучал после ее смерти колокол, названный ее именем.
Забегая вперед, можно сказать: сыновья и дочери врага народа изрядно послужили этому народу. Достаточно сказать про Николая, который занимал высокий пост, будучи заместителем председателя Тюменского облисполкома. Становились кадровыми офицерами, учителями, врачами...
...А пока длилось детство, отрочество и юность многочисленного выводка “меченых”, замятинские тащили по Оби невод. Чинили этот невод. Сдавали рыбу обладавшему хорошим аппетитом государству.
— Нас в поселке обычно кликали александровскими, ведь мы сплошные Александры, — улыбаясь, говорит А.Н.Замятин, мягко поправляя в разговоре свою жену. Разумеется, тоже тезку. Ближайшую на белом свете родню.
— Чтобы рыбу возить в Салехард, нас отправили в Тобольск учиться на мотористов.
Астраханские комсомольцы, косая сажень в плечах, учили фэзэушников ходить по реке против ветра с косыми парусами. Вместе с ними прибыл первый катер-рыбница. Привезли не виданные дотоле бударки, сети низового лова. Ведь это действительно большое искусство: правильно настроить сеть, расправив наверху все балберы — сделанные из коры поплавки.
Посланец Шурышкарского района старался вовсю. Работать по-замятински в трактовке отца значило работать с головой и проворно. После учебы выпускника ФЗУ “Обьгосрыбтреста” премировали путевкой в Дом отдыха. Он писал домой об увиденном с перехваченным в горле дыханием: так красиво, так чисто, а главное — так сытно.
Тогда, после распределения на работу в 1936-м, семья почувствовала по отношению к себе некоторое раскрепощение. Сестру Людмилу приняли учиться в медучилище, не вспоминая “грехов” ее родни. Из углов, из-под парт перестали шипеть обидные, незаслуженные прозвища. Но они еще не знали, что все эти послабления — лишь затишье перед огромной бурей, которая год спустя снова мощно покатится по стране. Опять пострадает множество без вины виноватых. Чьих-то отцов и братьев не просто арестуют — уведут, чтобы никогда не возвратить. Годом начала массовых репрессий в России недаром числится 1937-й.
...Переселенцы гибли как мухи. Болели цингой. Редкий день покойников не тащили на кладбище. Черный цвет одежды становился самым распространенным. “Обязательно сумейте написать про это, — доброжелательно напутствовал меня на прощание мой новый знакомый. — Как нашу историю, то есть историю страны просто исковеркали неумным подходом к делу коллективизации единоличных хозяйств. Вместо разъяснений — волевой метод и нажим. Которые, естественно, вызвали противостояние и озлобление”.
Пацан, которому шел 15-й год, относился к своим обязанностям ревностно. Но два года спустя его списали на берег по состоянию здоровья: от постоянного контакта с нефтью, на которой работали маленькие баржи-плашкоуты, пошли пупыри по всему телу. В 1939-м он поступил в Тюменский сельхозтехникум, а в 1940-м взяли в армию. Вместе с земелей Павлом Сивковым их забросили в Приморье, на Дальний Восток. Сначала Лесозаводск, затем — Уссурийск. Инженерно-строительный батальон под номером 164, прочно окопавшийся в памяти красноармейца Замятина. Была учеба в школе младших командиров.
Набат
Когда разразилась война, стали создавать маршевые роты, отправляя их на запад, усиливали охрану границы. Перебежчиков с японской стороны приходилось застукивать не раз. Старшему сержанту Замятину, родом из Сибири, пришлось участвовать в разгроме хрестоматийно известной Квантунской армии. В первом же бою с врагом командир взвода старший лейтенант Рыбаков был смертельно ранен. Взводным назначили Александра, отдав под его начало полсотни бойцов.
— До Порт-Артура мы не дошли. Часть была расформирована во Владивостоке.
Получив в свое распоряжение четырех коней на каждого, тронули поводья в сторону города Ворошилова. Демобилизовался А.Н.Замятин в 1946 году. Запомнившихся эпизодов было немало. Но прочно, как осколок, засел в памяти один случай.
— Когда мы пробирались по ущелью, нас обстреляли с двух сторон. Помню, бежит здоровенный парняга и орет: “Бейте своих командиров, нас предали!”
Наверное, это был тот момент, когда люди могли дрогнуть, запаниковать. А паника — плохой советчик в трудную минуту. Товарищи Замятина на провокацию не поддались, и трусости никто не высказал.
Помнит, как они стояли возле Мулина. Русская деревня на чужой стороне со всеми приметами другого уклада жизни: с барами, борделями и прочим. Русские эмигранты, давно покинувшие свою страну, искренне не верили новостям из России. В их представлениях русский мужик до сих пор должен был латать единственные лапти, сидя при лучине в грязной закопченной избе...
28 августа 1945 года Замятин был контужен. Имеет грамоты от Верховного Главнокомандующего и право смотреть людям в глаза. Такими они были, сыновья “врагов народа”. Бывший летчик, тоже из репрессированных, встреченный им позднее в Салехарде, скажет, звякнув орденами на груди: “Я всю жизнь бросался напролом. Смерть так смерть...” Они, наверное, мыслили похоже.
С войной покончили мы счеты...
Прерванную в техникуме учебу Александр не возобновил, потому что Николай нацелил брата на поступление в пединститут. Сказав: “Иди, там как раз недобор”. Посомневавшись и поколебавшись, все же рискнул...
Спустя два года выпускник историко-филологического факультета Тюменского пединститута был направлен работать в Ишим. Точнее, в Плешковскую семилетнюю школу. Работал на подъеме, с огоньком, зажигая ребят активным восприятием всего происходящего. Вел кружок “Возникновение жизни на земле”. Ребятишки, как замечали его коллеги, копировали жесты и походку учителя-фронтовика и охотно подчинялись его командам. Мужчина в школе и сегодня редкая удача. Что уж говорить о тех далеких временах, когда война и предварившие войну репрессии буквально выкосили мужское население страны?
Потом его опять хотели сманить на Север. Мысленно он был уже в родных с детства холодных широтах. Пальцы, крепко отмороженные в ту пору, не забыли прежней рыбацкой и охотничьей сноровки. Сядет сети вязать — так иголка в руках свистит!
Спутница жизни
Вместо Севера, впрочем, пришлось ворочаться в Тюмень. Аргументы новой кадровой разнарядки оказались сильнее. На выбор предложили три места, в том числе школу на Верхнем Бору, открытую для маленьких страдальцев костно-туберкулезного санатория. Это был эвакуированный в наши края в начале войны Переделкинский детский дом.
Верхний Бор им с женой приглянулся сразу. Педколлектив Плешковской семилетки обженил бывшего фронтовика, засидевшегося, по их понятиям, в женихах, на очень хорошей девушке. Юная Саша, которую взяли работать пионервожатой, пришлась по душе всем. Умом, красотой и характером, что немаловажно. Потому что окрутить устойчивого холостяка с командирскими замашками в семье — задача не простая. Из таких признания приходится вытягивать, похоже, клещами.
Посмеивается, взглядывая на меня из-под очков:
— Сошлись и сошлись. Стало быть, судьба...
Одной “александровской” в их роду стало больше. Зовут друг друга не по имени-отчеству, как это часто делают старички, а так же, как в молодости. Он — Саня, и она — Саня... Два полоза одних и тех же саней.
Александр Николаевич — бессменный завуч на Верхнем Бору. Александра Пантелеевна — учительница-словесница. Высшее образование ребячий вожак получила заочно. Охотно вела внеклассную работу, инициировала многие хорошие начинания. Местная радиогазета, в выпусках которой участвовали ребята на инвалидных колясках, гревшие свои больные косточки под лучами солнца, привлекала внимание всей округи. Разбавляя озон и целебный запах хвои энергичными мелодиями пионерских маршей. В санатории был даже собственный духовой оркестр.
Школа на Верхнем Бору — жизненная пристань супругов Замятиных. Бог не дал им собственных детей — они не скупились на любовь к чужим детям. В благодарность за эту способность-потребность наделены и долголетием, и молодым восприятием жизни.
Нынешнее 8 Марта именинник А.Н.Замятин встретил, к сожалению, на больничной койке. Но жена поздравила его, а он в ответ — жену. Международный женский день и день рождения мужа делит им радость поровну. Правда, Александра Пантелеевна, как можно предположить, всегда добровольно смещает праздничные акценты. Где-то в душе она до сих пор девчонка, пионервожатая, ошеломленная вниманием такого серьезного и взрослого мужчины.
На заслуженный отдых ее обожаемого супруга школа проводила только под давлением обстоятельств. Когда он подошел к зеркалу и вдруг увидел багрово-красную половину собственного лица. Оказалось, вот-вот мог разразиться инсульт: из копилки собранных за долгие годы болячек нахальнее всего напомнила о себе давняя контузия. Со школьных дел пришлось переключиться на домашние. Всю жизнь с женой они слыли непоседами: ездили к родне, к друзьям, на отдых по путевке. Видели жизнь в ГДР, Чехии, Югославии, Румынии, Египте... За полвека “раскатали” три машины. Когда из строя вышла третья по счету помощница, по скромности не стали претендовать на причитавшуюся участникам Великой Отечественной войны “Оку”. Не хлопотали ни в одной инстанции. А теперь и возраст у водителя не тот, и потребностей меньше. Если что, Пантелеевна садится на велосипед и преодолевает на нем, вместо зарядки, пару километров до дачки. По дороге ее частенько обгоняют велосипедисты-спортсмены, облюбовавшие Верхний Бор для своих тренировок. Развернул свои плечи — и воздух расправит легкие. А потом опять к рулю — и полный вперед!
“Чтоб всю жизнь, до конца, бились рядом сердца”, — лучше песни их главное желание не раскроешь.