Олег КОСМАЧЕВ: "БОРТПРОВОДНИК — МУЖСКАЯ ПРОФЕССИЯ"

Буквально на днях домой к своей семье в Нижегородскую область вернулся борт-проводник-стажер авиакомпании UTair Олег КОСМАЧЕВ. Он приехал из Ташкента, где отдыхал у своей мамы после событий, о которых знает вся страна: именно Олег работал на рейсе, который 17 марта летел из Сургута в Белгород и потерпел крушение во время посадки самолета в самарском аэропорту «Курумоч». Тогда Олегу Космачеву удалось спасти многих своих пассажиров.
В 1998 году Олег из Узбекистана перебрался в Россию, в Нижний Новгород, где кем только ни работал — охранником, барменом, грузчиком. А потом женился и переехал в Линду, где устроился в местный спорткомплекс. Но ведь себя не обманешь — небо всю жизнь манит...
— Как-то увидел бегущую строку по телевизору: авиакомпания проводит набор бортпроводников. Решил попробовать — это был шанс вернуться в авиацию, в перспективе же думал о работе по специальности. Меня даже каким-то волшебным образом не остановило возрастное ограничение для бортпроводников — до 29 лет. В общем, повезло, что меня взяли — в моем возрасте уже трудно начать карьеру в авиации. Сложную врачебную комиссию и курс обучения прошел без проблем — здоровье позволило, а в учебе все-таки помогали студенческие знания (хотя на пассажирском самолете ТУ-134 я летал впервые) плюс у нас были отличные инструкторы — например, Светлана Попова, начальник службы бортпроводников.
А в январе в должности стажера я приступил к рабочим вылетам: летал в Сургут, Москву, Питер, Самару, Тюмень, Новосибирск, Екатеринбург.
Конечно, пассажиры привыкли видеть на борту молоденьких очаровательных стюардесс. Но, по словам Олега, ни те, ни другие зачастую не понимают всей серьезности и сложности такого механизма, как самолет, где в любой момент может понадобиться мужская физическая сила, трезвость ума, опыт работы. Поэтому бортпроводник-мужчина — это очень даже логично.
Как же все произошло
— Самолет стал заходить на посадку, я еще раз уже после бригадира проверил, пристегнуты ли ремни на людях, и сел на пассажирское место в хвосте самолета, — рассказывает Олег. — Неожиданно мы попали в густой туман, а через мгновение упали на землю, после чего самолет несколько раз перевернулся и замер. На секунду — тишина, а потом — паника, темнота, сверкание проводки, дым, пламя где-то вдалеке. В тот момент у меня в голове была только молитва... Было невероятно страшно — ужаснее в жизни я ничего не видел. Особенно боялся взрыва или пожара. Хорошо, что справился с собой и никуда не убежал. А то ведь были и те, кто в состоянии страшного шока умчались так далеко, что их и нашли-то потом не сразу.
Как только я разыскал люк, сразу скомандовал срочно выбираться тем, кто может это сделать самостоятельно, — мне надо было, чтобы они не мешали эвакуировать «тяжелых». Правда, тут же я понял, что мне нужна помощь, и на мой окрик несколько мужчин вернулись. Низкий им поклон — они очень помогли! Сам не понимаю, откуда взялась у меня такая невероятная физическая сила, но нам удавалось выносить на руках даже очень тяжелых людей. А кто-то пытался это на камеру мобильного телефона снимать...
Знаете, во время обучения нам дали очень многое, но не могу сказать, что в момент аварии я вспомнил все инструкции — да и где в хаосе и темноте найдешь огнетушители и кислородные маски? Короче говоря, действовал по обстоятельствам. Вообще я думаю, что нас спасло то, что падение пришлось не на взлетно-посадочную полосу, а на землю со снегом — это явно смягчило удар. И мое сочувствие родственникам тех, кому это не помогло...
Проблемой стало то, что мне негде было взять какой-нибудь стропорез или хотя бы нож — нам же запрещают их брать на борт, а так было бы легче разрезать ремни безопасности, что ускорило бы спасение людей.
Когда подъехала служба МЧС, то ей достались уже только те, кого с помощью спецтехники надо было доставать из зажатых кресел. Нас же посадили в «скорую» и увезли. Я отделался буквально несколькими ушибами, поэтому сразу отказался от госпитализации. Хотя лучше бы согласился — во-первых, на следующий день все эти ушибы дали серьезно о себе знать, во-вторых, меня потом еще часов семь расспрашивала прокуратура. А мне главное было сообщить о своем здоровье родственникам. Ведь моей маме, к слову, бывшей стюардессе, в Ташкенте очень долго никто не мог хоть что-то обо мне рассказать.
Летать или не летать?
Сейчас в самарских СМИ пишут, что Олега хотят наградить правительственной наградой.
— Об этом я вообще ничего не знаю! — комментирует Олег. — Что там награда? Я бы с любым поменялся своим положением, несмотря на то, что ко мне потом подходили спасшиеся пассажиры и их родственники и искренне благодарили за помощь в спасении. Сейчас я надеюсь только на время — оно должно мне помочь справиться с этим стрессом. Хотя очень надеюсь, что меня не забракует строгая медицинская комиссия — я ведь и дальше хочу работать в небе, хочу реализовать свои профессиональные планы.
Видимо, действительно небо «повязывает» человека. Иначе чем объяснить, что Олег собирается и дальше работать в авиации, несмотря ни на страшную катастрофу 17 марта, ни на мизерную зарплату: за каждый перелет из Нижнего в Москву бортпроводник-стажер получает 39 рублей... Столько же за обратную дорогу, а таких полетов в день бывает обычно два. Но ведь каждый раз, когда авиаработник уходит утром на работу, он не уверен, что сегодня вечером вернется домой...