Тайна Творковского

Обнаруженная в Абатском надгробная плита с эпитафией на латыни стала поистине исторической находкой.
Время не только скрывает свои тайны под толщей культурного слоя, но и периодически их приоткрывает, привлекая всеобщее внимание к тем или иным лицам и событиям истории нашего края, чтобы дать шанс уже людям: раскрыть их или не раскрыть. Так случилось и на этот раз.
Члены делегации, прибывшей из села Абатское на встречу с консулом Республики Казахстан в тюменский ДНК «Строитель», передали мне просьбу директора районного краеведческого музея дать ей номер контактного телефакса для решения некоего важного вопроса, что я не замедлил сделать. Я знал Е.Г.Рюмину по участию в ежегодной республиканской научно-практической краеведческой конференции «Словцовские чтения». Она интересовалась темой польских ссыльных в Тобольской губернии, поэтому я дарил ей непосредственно и высылал для музея свои публикации. Казалось, и на этот раз разговор не выйдет за рамки предсказуемых поворотов этой темы. Но я ошибся. Уже на следующий день взволнованным голосом она сообщила по телефону об обнаружении надгробной чугунной плиты с надписью на иностранном, предположительно польском, языке. В изложении Екатерины Георгиевны предыстория находки выглядела следующим образом.
Еще в 2002 году во время вскапывания огорода в деревне Чупино Абатского района эту плиту обнаружил кто-то из местных жителей. Факт её нахождения тогда остался неизвестен ни местной администрации, ни средствам массовой информации, а сама плита со временем затерялась где-то между деревнями Чупино и Старомаслянкой. Видимо, никто из соприкоснувшихся с ней впервые не знал, как поступить с загадочным, массивным и неудобным предметом. В апреле текущего года плита была обнаружена заново. Она словно не хотела мириться с забвением и настоятельно требовала внимания к себе. Кем и где была обнаружена плита на этот раз, Е.Г.Рюмина сейчас и выясняет с помощью энтузиаста Игоря Валентиновича Чупина, жителя Старомаслянки. А сама она увидела плиту в руках абатского мальчишки, который с трудом волок ее для сдачи в пункт приёма цветных металлов за 500 рублей. Быстро оценив значение предмета, Е.Г.Рюмина вещь изъяла, пообещав незадачливому сдатчику компенсировать потерю из своего заработка.
Я попросил директора Абатского краеведческого музея перерисовать графические знаки плиты на бумагу и передать мне факсом вместе с её размерами. Вскоре я имел возможность заняться анализом текста находки, эпитафия была отлита не на польском, а на латинском языке: «Hic sepul-//tus est And-//reas Tvor-//kovski, polo-//nus, natus 1807//ob: 1837:», что можно перевести, как: «Здесь погребён (похоронен) Андрей Творковский, поляк, рождённый (родившийся) в 1807, почивший (усопший, умерший) в 1837». Надпись на латыни свидетельствовала о том, что поляк А.Творковский был католиком, ведь латынь в течение веков была единственным языком литургии у католиков, в итоге уступившим место национальным языкам, как и старославянский язык.
Располагая большим количеством источников XVII-XXI вв. по истории поляков в Сибири, в том числе, оригинальных и репринтных, на русском и польском языках, я был уверен, что быстро выясню, кто такой А.Творковский. Приступая к поиску, я знал только, что он не принадлежал к числу известных ссыльных поляков Тобольской губернии 1830-х годов, о которых писали польские и российские исследователи, да и сам я опубликовал ряд работ.
В фундаментальных трудах З.Либровича, М.Яника, А.Кучиньского и других учёных XIX-XX вв., однако, о нем не было ни слова. Молчали об А.Творковском и воспоминания находившихся в 1830-х гг. в Тобольске польских ссыльных А.Павши, К.Волицкого, А.Янушкевича, Р.Пётровского, Ю.Руциньского и других, опубликованные после их возвращения на Родину. И только в биографическом словаре профессора Виктории Сливовской «Польские ссыльные в Российской империи в первой половине XIX века», изданном в Варшаве в 1988 году в объёме 836 страниц, мною была обнаружена короткая справка. В ней исследовательница ссылалась на одну из книг повстанца Агатона Гиллера, «Список польских изгнанников до 1860 года», изданную на польском языке в 1872 году в Познани в «Альбоме Национального Музея в Рапперсвиле в столетнюю годовщину 1772 г.» [Первый раздел Польши между Австрией, Пруссией и Россией]. В «Списке польских изгнанников» А.Гиллер упоминал безымянного Тварковского (фамилия которого писалась им через «а»), виленского студента, участника Ноябрьского восстания (1830-1831), умершего в Тобольске в 1833 году.
Скудная информация из польского источника позволила установить, что ссыльный Творковский не был заговорщиком 1820-х годов, а повстанцем 1830-1831 годов и студентом университета в Вильне. Один из главных научных и культурных центров Польши первой трети XIX в., он был закрыт в 1832 году, в т.ч. из-за большого числа патриотически настроенной молодёжи, входившей в различные тайные общества, начиная от Союза филаретов (с 1819), основанного Т.Заном и А.Мицкевичем, и филоматов, представительства Патриотического общества в Вильне, осужденной одновременно с декабристами, до «Общества военных друзей», «Общества согласия», «Зорян», «Племени сарматов» (или «Друзей Отчизны»), члены которых были осуждены в 1827 году, и собственно ноябрьских повстанцев, боровшихся, как и их предшественники, за возрождение разделённой между тремя державами Польской республики, и оказавшихся в Сибири.
Одновременно текст самой надгробной плиты исправил неверное написание фамилии Творковского в польском источнике, помог вернуть забытое имя повстанца — Андрей (Анджей) и сообщил точный год его кончины — 1837 (вместо ошибочного, поданного А.Гиллером, — 1833).
В 1837 году в Тобольской губернии ещё не было постоянного католического священника. И отпевать усопшего мог только доминиканец о.Рудольф Юргелевич, вице-курат (викарий) томского прихода Матки Боскей Ружаньцовэй (Богородицы Покровской), опекун тобольских католиков в 1835-1852 годах. Как и его предшественники, в течение года он объезжал всех католиков Тобольской губернии, начиная свой путь из Томска, поскольку на всю Западную Сибирь и Степной Край был всего один римско-католический приход с центром в этом городе. Только в июне 1848 года, после завершения строительства первого деревянного костёла в Тобольске, о. Р. Юргелевичу разрешили остаться в Тобольске для окормления верующих всей Тобольской губернии. Теперь отсюда он выезжал на крестины и отпевания во все губернские населённые пункты, где жили поляки-католики. Его самого похоронили на Завальном кладбище в Тобольске в 1852 году. К настоящему времени могила о. Р. Юргелевича затерялась в католической части кладбища. Не исключено, что именно он заказывал чугунную плиту на могилу А.Творковского, и только он мог провожать его в последний путь. А до прибытия священника усопший не мог быть погребён... Архивные документы иногда сообщают о многомесячных ожиданиях приезда римско-католического пастыря со скорбной миссией.
Разыскания в связи с находкой в Абатском в то же время поставили новые вопросы. Если А.Гиллер пишет, что А.Творковский умер в Тобольске, то как плита оказалась в Абатском? Кто заказывал и оплачивал надгробную плиту с текстом на латыни? Где она была отлита? Почему ни в письмах, ни в воспоминаниях о нём не пишут ссыльные поляки Тобольской губернии, например, тот же О.Петрашкевич, сам выпускник Виленского университета? Возможно, помогут ответы на запросы, которые мы отправим в институт истории польской академии наук и ГУТО ГА в г.Тобольске, хотя в биографическом словаре В.С.Сулимова «Польские ссыльные в Тобольской губернии (1801-1881 гг.)», опубликованном в 2007 году, в списке ссыльных поляков, чьи личные дела хранятся в Тобольске, он не упоминается.
Полагаю, что Тюменский областной центр польской культуры и просвещения «Latarnik» и Абатский краеведческий музей прояснят биографию А.Творковского и, установив место его захоронения, вернут надгробную плиту на могилу повстанца, навсегда оставшегося в Тобольской губернии. Кажется, что сама земля, исторгнув плиту из своих недр, взывает к этому. Подчеркнём, что тогда можно будет говорить о самом раннем сохранившемся захоронении польского ссыльного на территории нашего региона.