Юрий Елин: "Удобных окопов не бывает"

Депутат Тюменской областной Думы Юрий Елин восемь лет был кадровым офицером Советской, а впоследствии Российской армии. Учился на легендарном ныне юрфаке Ленинградского госуниверситета, слушал лекции Анатолия Собчака и сдавал зачеты Дмитрию Медведеву. О профессии офицера, прошлом и настоящем Российской армии и значении воинской службы в жизни каждого мужчины Юрий ЕЛИН рассказал в интервью корреспонденту “Тюменских известий”.
Меня заворачивали в портянки
— Юрий Алексеевич, у вас два высших образования. Первое — военное. Вопрос в таких случаях традиционный: что повлияло на выбор профессии?
(фото2)— Да, я окончил Курганское высшее военно-политическое авиационное училище. Военная специальность по диплому — “офицер с высшим военно-политическим образованием”. Выбор профессии, как это бывает у многих в юности, был обусловлен в первую очередь романтикой. Мы жили в Нижневартовске, а на Севере у нас не было, да и сейчас нет, воинских частей. Кругом одни буровые вышки, качалки и прочие атрибуты нефтяного края. А у меня с детства сложилось представление о профессии офицера как о чем-то настоящем, очень мужском... К тому же в те годы, а это начало 80-х, служба в Вооруженных силах считалась престижной. Среди моих одноклассников, да и почти всей молодежи, парень, который не служил, считался неполноценным. Мы все хотели в армию. А уж стать офицером — это был предел мечтаний.
Ну а если раскрывать все секреты, то на выбор профессии повлиял тот факт моей младенческой биографии, что мать меня заворачивала в портянки (смеется). Мой отец Алексей Михайлович служил на Тихоокеанском флоте, был старшиной на крейсере. Там в 1966 году, на Дальнем Востоке, на свет появился я. В те годы в стране жили бедно, а уж в семьях моряков — тем более. Матросам выдавали байковую ткань на портянки. Отец приносил ее домой, а мама шила из нее пеленки. Так что мне с пеленок, видимо, была предначертана военная карьера...
— В вашем роду были кадровые военные?
— Нет, были солдаты — участники Великой Отечественной войны. Оба деда по матери и отцу воевали с первых дней войны, награждены боевыми орденами и медалями. Я помню их рассказы, особенно много рассказывал дед Леонтий, отец моей мамы. А вот у деда по отцу, Михаила, видимо, были причины не любить воспоминания, ведь он пережил в Ленинграде первую блокадную зиму — самую голодную, самую страшную...
Дед Леонтий прошел войну с июня 1941-го до самого ее конца, демобилизовался в 1945-м. И все эти годы на своей полуторке возил на передовую снаряды, боеприпасы. Участник Сталинградской битвы, он рассказывал, как однажды вместе с бойцами полка переправлялся через Волгу, а в это время налетели фашистские самолеты и начали бомбить переправу. Тогда переправлялось много техники и живой силы на баржах, понтонах, плотах. В один момент дед Леонтий понял, что живым на тот берег не добраться. Что-то заставило его пойти на отчаянный поступок: он кинул вещмешок за борт — и сам туда же! Как оказалось, этим он спас себе жизнь. Только отплыл метров тридцать, как накрыло взрывной волной. Бомба попала в баржу, на которой он переправлялся. “Меня Бог уберег, — говорил он. — Не мог он оставить моих детушек сиротами”... (фото3)Дома его ждали пятеро детей и жена. Он действительно верил в Божий промысел. И происходили в его фронтовой жизни вещи мистические, необъяснимые, как в этом случае под Сталинградом, о котором он рассказывал: “Жили мы в землянке, человек пятнадцать. Была ночь, все спали, кроме часовых. На рассвете не то приснилось, не то привиделось: жена стоит рядом и зовет меня. Молча, взглядом настойчиво так показывает: мол, пойдем со мной... Я вышел за ней, иду, вижу: ведет меня к Волге, заходит в воду и медленно исчезает в ней. Я сел на берегу, голову обхватил, понять не могу, что за блажь такая — сон вижу или явь? И вдруг взрыв сзади — снаряд попал в землянку, где спали мои товарищи...” Как говорил дед Леонтий: “На войне всякое бывало, тут и в Бога, и в черта поверишь”. Еще и еще раз, помню, повторял: “Я остался жив, потому что Бог меня хранил. Не хотел моих детей оставить без кормильца”. Его как многодетного демобилизовали из части одним из первых.
Дед Михаил в 1939 году проходил службу в Прибалтике в тот самый период, который там называют сейчас советской оккупацией. После службы остался на сверхсрочную в Литве. Утром 22 июня 1941-го он был далеко от части — провожал на вокзале мать, которая приезжала проведать его. Добрался до части, которая вместе с пограничниками первой приняла бой с фашистами, затем с уцелевшими бойцами прорывался в Таллин, где базировался Балтийский флот. Участвовал в печально известном Таллинском переходе, когда все корабли под непрерывной бомбежкой переводили к Ленинграду. Это был июль-август 1941-го. Тогда было потоплено девяносто процентов кораблей Балтфлота. В том числе был разгромлен корабль, на котором находился дед. Четыре часа провел он в холодных водах моря, держась за мину, пока его не подобрали советские тральщики.
— Как это “держась за мину”?
— Мина была противокорабельная, с шипами. В фильмах про войну такие еще показывают, помните? Взрыв обычно происходит от соприкосновения с металлом, железным днищем корабля. Для деда Михаила немецкая мина послужила спасательным плотом.
А дальше был Ленинград, знаменитые бои за Пулковские высоты. Я был в тех местах, когда служил в Ленинградском военном округе. Это действительно стратегическая высота. С нее город просматривается как на ладони. Потом, как известно, высоты остались за немцами, они установили дальнобойные орудия и били по городу. Я ходил по Невскому проспекту, Васильевскому острову и читал таблички: “ Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле”. Тогда в бою за Пулковские высоты дед был тяжело ранен и контужен. Попал в госпиталь, ему ампутировали пальцы на руках. Уже была осень, кольцо вокруг Ленинграда сомкнулось. Настала первая блокадная зима, дед, как и многие тогда, приобрел дистрофию. В 1942 году по Дороге жизни по Ладожскому озеру вместе с другими ранеными был вывезен на “большую землю”. Вернулся на родину в Курганскую область, обзавелся семьей.
Тогда в госпитале дед Михаил дал себе зарок: если останется в живых, никогда не вернется в этот город — город смерти. И слово свое сдержал. Я служил, а потом учился в Ленинграде, звал деда, он же ни в какую! А сам при наших встречах все расспрашивал: что да как сегодня выглядит, есть ли такой-то дом, не снесено ли то или другое здание?..
— Ну вот, а вы говорите “романтика”... По-моему, без вмешательства судьбы не обошлось. А почему выбрали авиационное направление? Опять, скажете, романтика?
— А как же! (смеется). Из школьных предметов я очень любил историю, знал многое об авиации. Мечтал, как уже говорил, только о службе. Отец меня отговаривал: “Сынок, у нас в роду не было военных. Ты не знаешь, что такое служба, может, выберешь что-нибудь другое?” Видимо, чтобы напугать меня, отец решил воочию показать мне мое будущее. В весенние каникулы перед выпускными экзаменами он повез меня в Курган. Подходим с ним к училищу, наблюдаем, как за забором строем ходят курсанты, чеканят шаг. Отец молча косится: вот, сынок, смотри, и ты будешь топать всюду строем, и жизнь твоя будет казарма. А я едва сдерживаю восхищение: все так организованно, четко, красиво. Да хоть сейчас махнул бы за забор!
В те годы в Курганское высшее военно-политическое авиационное училище, куда я подал заявление в 1983 году, конкурс был одиннадцать человек на место. А поскольку школу я окончил с отличием, прошел конкурс и был зачислен. Радости не было предела. В 1987 также с отличием окончил и училище. А то, что попал в Ленинградский военный округ, считаю везением. Председателем госкомиссии на выпускных экзаменах был полковник Шкаруба — начальник политуправления военно-воздушных сил ЛВО. Он принимал у нас экзамены и, естественно, заодно подбирал себе кадры. Умнейший человек, он окончил военно-политическую академию, был кандидатом философских наук, занимал генеральскую должность. Помню, на экзамене мы с ним рисовали на доске треугольники, круги, которые обозначали коллектив солдат, их взаимоотношения. Предмет, который я сдавал, назывался “Партийно-политическая работа в Вооруженных силах Советской армии и Военно-морского флота”. Мы со Шкарубой даже поспорили, но он поставил мне отлично и пригласил служить в Ленинграде.
Ни один из моих солдат не вернулся домой в цинковом гробу
— Юрий Алексеевич, ваша служба в Вооруженных силах совпала с “периодом полураспада”. Не стало СССР, в стране — политическое межсезонье... Как это отражалось на армии, на вашей жизни?
— Свою службу в период с 1987 по 1990-е годы считаю золотым периодом армии. Я приехал в часть молодым лейтенантом и через полтора года получил квартиру в Ленинграде. Сейчас такое возможно представить? А мне было двадцать два года. Зарплата составляла двести пятьдесят пять рублей, в те годы кандидаты наук, ведущие инженеры получали сто шестьдесят рублей. Моя жена Инна работала на Ленинградском оптико- механическом объединении в конструкторском бюро оператором ЭВМ и получала девяносто рублей. Тогда я ни о чем не беспокоился: семья, квартира, деньги есть, все силы отдавал службе. Мне она нравилась, воинские звания получал вовремя, не задерживался на служебных ступеньках. Занимался боевой подготовкой солдат части аэродромно-технического обеспечения. Проще говоря, мы, офицеры, учили солдат воевать, ведь военный аэродром всегда является объектом стратегически важным для ведения боевых действий. Проводили учения, моделировали ситуации нападения на аэродром и учили его оборонять, готовили взводно-опорные пункты и так далее. Воспитательной работе отводилась особая роль, служба была связана с оружием.
— А ведь тогда еще шла война в Афганистане?..
— Именно так. Еще в годы учебы в Кургане мы каждый день видели выпускников училища — “афганцев”, они проходили лечение в институте Илизарова. Кого — с тросточкой, кого — в инвалидной коляске. Выпускники нашего училища занимались в Афгане обеспечением деятельности аэродромов, а это подвоз горючего, боеприпасов, питания... Я хочу сказать: наших в Афганистане было тогда много (с грустной усмешкой), и мы, курсанты, буквально рвались в Афган выполнять интернациональный долг. В 1987-м, когда я закончил учебу, уже действовал запрет на отправку лейтенантов туда. А тогда, в 1982-1983-м, пачками отправляли...
— С чем было связано желание получить юридическое образование?
— Со стремлением учиться, получить новые знания, попробовать себя в новом деле. В 1990 году поступил в Санкт-Петербургский государственный университет на заочное отделение. Хочу сказать, что учиться было очень интересно, ведь у нас преподавали Анатолий Собчак, Дмитрий Медведев.
— С этого места, пожалуйста, поподробнее!..
— Анатолий Александрович Собчак вел у нас теорию государства и права на первом курсе. Дмитрий Анатольевич Медведев после окончания учебы остался в аспирантуре и несколько лет преподавал в университете.
— Какими они были преподавателями?
— (Смеется). Ох, строгими, особенно Медведев. Студенты его боялись: принципиальный и требовательный, хоть и молодой, халявы у него не было. Да и Собчак был “прижимистый” на оценки.
— Как вы объясняли солдатам, что происходит в стране? Как сами жили в период развала армии?
— Это очень сложная тема. В 90-е годы я свою задачу как командир роты видел в том, чтобы сохранить солдатам жизнь и здоровье. Сменился контингент призывников, уровень их подготовки. Накладывал свой отпечаток на состояние личного состава развал экономики в стране. У кого-то дома без средств к существованию остались родители, семья. По всей стране закрывались предприятия, и, уходя служить, призывник знал, что из армии он, скорее всего, вернется безработным. Тогда можно было в любой момент ждать несчастных случаев, так называемых самострелов. И я сегодня действительно горжусь тем, что из шести тысяч солдат, что прошли через части, в которых я служил, за восемь лет ни один не вернулся домой в цинковом гробу, ни одна мать не приняла сына, которого она нам доверила, искалеченным.
Конечно, время было непростое. Страна не обеспечивала свою армию даже самым необходимым. Офицерам порой приходилось добывать себе пропитание на колхозных полях, выкапывая там картошку и срезая капусту. Так и кормились. В 1992-1993-м, помню, денег в Вооруженных силах не платили совсем. Тогда был официальный приказ по части — работать до двенадцати часов. Дальше переводили в режим поддержки боевой способности, а всем незанятым говорили: идите сами зарабатывайте для семьи. Мне тогда пришлось “таксовать” по Питеру на “шестерке”, которую подарили родители. Эта машина в прямом смысле слова стала нашей кормилицей. Еще ходили вместе с солдатами разгружать вагоны. Недалеко от части находился железнодорожный тупик, коммерсанты встречали вагоны и, когда надо было срочно разгрузить товар, обращались к нам. Офицерам давали деньги, с солдатами расплачивались сигаретами и продуктами...
Не я ушел из армии — она от меня
— Тогда и созрело решение оставить службу?
— К 1995 году, когда Вооруженные силы начали переводить на контрактную систему комплектования, я, имея два высших образования и здоровое самолюбие, понял, что в армии перспективы для себя не вижу. Решение далось непросто, но я ушел. Уволились в запас и некоторые из моих друзей, с кем мы вместе пришли в часть. Это были блестящие офицеры, грамотные военные специалисты, элита армии. Может, это субъективно, может нескромно, но я считал и считаю себя хорошим офицером. И это не я ушел из армии — она ушла от меня. От всех нас...
Каким бы ни выглядел грустным мой рассказ о российской армии 90-х, все же скажу: я пристально слежу за тем, что происходит в ней сегодня. Мои сослуживцы, из тех, кто остался в армии, носят полковничьи погоны. Я поддерживаю с ними связь, бывая в Питере, часто встречаюсь.
— Жалуются на жизнь?
— Да нет, не сказал бы. Настоящий офицер, когда выбирает свою профессию, изначально готов к любым трудностям и лишениям. Как говорят, удобных окопов не бывает. Хотя обида присутствует: защитники Отечества сегодня находятся не на верхних ступенях социальной лестницы. Хорошо, что в последние годы государство наконец поворачивается лицом к армии. Возрождается престиж военных училищ, в них бесплатно и хорошо обучают военному делу. Определены правила игры, есть понятие контракта, меняется форма армейская — и в лучшую сторону.
Уроки армии
— Вы считаете, что престиж армии возрождается. По-вашему, от чего ее саму надо сегодня защищать?
— Армию надо защищать от нищенства. Повышать зарплату офицерам. Поймите: армия — это не отдельное сообщество людей в форме, она слепок всего общества. То, что сегодня творится в казарме, творится и в общежитиях, школах, дворах. Во всем государстве. Я очень хочу, чтобы наконец заработала система подготовки офицеров к новому послеармейскому периоду жизни. В сорок пять офицер выходит на пенсию. А что такое сорок пять лет для мужчины? Расцвет сил. А он получает шок, когда снимает погоны, он не приспособлен к гражданской жизни, не знает реалий современного общества. Вот и идет работать в охрану, где служба сутки через трое. А чем заниматься эти трое суток? Я уважаю офицеров Российской армии и считаю, что они достойны лучшего. И верю, что престиж воинской службы будет расти.
Коль заговорили о современной армии, скажу о том, что каждому молодому человеку небесполезным будет пройти армейскую службу. Я не говорю, что все без исключения должны обязательно служить. Есть причины, по которым действительно разумнее и выгоднее для государства не призывать молодого человека. Но, на мой взгляд, армия была и будет хорошей школой для наших мальчишек. Сегодня я вижу среди своих сотрудников, кто из них служил, кто — нет. Вчерашние солдаты мудрее, рациональнее, они лучше приспособлены к обстоятельствам жизни. Из трудных ситуаций выходят с меньшими моральными потерями. И еще они сильнее духом.
Мой сын Алексей учится в Санкт-Петербургском университете — там, где учился я. Ему девятнадцать лет. Когда пришло время получить приписное свидетельство — вперед, в военкомат, на медкомиссию. Годен к строевой по полной программе. Я с ним разговаривал: “Сынок, учиться будет нелегко. Будут ”хвосты" — сдавай, не ленись! Но если вылетишь с учебы, вперед — в Красную армию. Палец о палец не ударю, чтобы отмазать". Да я и не позволю, чтобы мой сын был сачком. У него военная кафедра, но если бы Алеша не поступил в вуз, пошел бы в армию. В нашей семье это даже не обсуждается.
— Юрий Алексеевич, кроме военной выправки и воспоминаний что еще осталось у вас от службы в Вооруженных силах?
— Остались уроки, которые я извлек для себя, правила, которые усвоил. К примеру, армейский уклад запомнился мне довольно неожиданным отношением одного из командиров части к подчиненным. От него на всю жизнь передалась заповедь дать подчиненному отдохнуть. Человек не машина. Даже техника ломается, что уж говорить о резервах человека?! А в армии принято трудиться от зари до зари, без выходных. Так вот, командир вызывал офицера и говорил: “У тебя завтра выходной. И чтоб тебя в части я не видел”! А солдату приказывал идти выспаться. Если ты не отдохнул, не сможешь нести службу в полном объеме. Отдохнувший человек будет и работу ценить, и выполнять ее с полной отдачей.
Я, например, стараюсь никогда не мучить переработками своего водителя. И не понимаю, мягко говоря, тех начальников, которые держат под боком машину с шофером на все случаи жизни, едва ли не круглосуточно. В выходные — за покупками на рынок, по ночам, когда он решает бизнес-проблемы на “корпоративках”...
— А вы что же, не бываете на “корпоративках”?
— Приходится бывать. Но я не позволю, чтобы мой водитель, у которого дома семья, часами сидел в ожидании меня. Домой в таких случаях предпочитаю добираться на такси.