В тундре было жарко от работы

Ночью в надымской тундре ударил пятидесятиградусный мороз. А перед этим на Медвежьем целую неделю шел густой снегопад. Чуть теплилась жизнь на буровых, разбросанных на ледяной равнине, соседствующей с Обской губой. А мороз, как назло, не отпускал ни на один градус. Выбивались из сил дорожники 8-го специализированного строительного управления, пробивая снежные заторы с основного зимника на буровые. Туда упорно шли машины, доставляя драгоценную солярку и недостающие химреагенты.
В один из таких дней в вахтовый поселок строителей, что в районе пятого газопромысла, приехал на “ГАЗике” начальник центральной инженерно-технологической службы Полярной экспедиции глубокого бурения Михаил Алексеевич Кульков. Шумно ввалился в балок, где расположилась походная контора участка, — и сразу к склонившимся над бумагами женщинам:
— Беда, девчата! Дороги замело, машины не могут пробиться на буровые. А там материалы на исходе.
— Как вы к нам прорвались, Михаил Алексеевич? — удивленно спросила худенькая женщина в шапке. — Ведь из Пангод объявили о штормовой погоде и запрещении одиночных выездов в тундру.
Кульков не дал ей договорить:
— Сейчас речь идет не о собственном благополучии, Римма, а как буровикам помочь.
Уловив протестующий жест собеседницы, добавил:
— Знаю, что вы крепко намотались, выручая нас, буровиков, но сейчас вся надежда только на то, что вы пробьете снежные заносы на зимнике.
Женщина без лишних слов потеплее оделась и вышла с Кульковым из балка. Из любопытства я пошел за ними. Солнце, багровея и дымясь, уже погружалось в тундру. Буквально на глазах, как это бывает только на Севере, воздух загустел, на тундру навалились фиолетовые тени. Стало быстро темнеть. Мороз к ночи крепчал, и я заспешил в балок.
Наверное, на моем лице было столько любопытства, что находившиеся в тесном помещении люди, не ожидая моих вопросов, заговорили об ушедшей на тундровую трассу женщине. Чувствовалось, что здесь ее уважают и ценят. А ведь добиться признания и уважения на Севере, где каждый человек высвечивается “рентгеном” общественного мнения и где он как на ладони, поверьте, очень нелегко.
(фото2)— Римма Седова — изыскатель-топограф, — пояснил прораб Станислав Келембет. — Без этой работы здесь, как говорится, ни туды и ни сюды. У нас не каждый мужчина выдерживает. А Римма показала себя на Севере молодцом!
Незаметно зашел разговор о нелегкой работе изыскателей и топографов на Севере. На первый взгляд, это неброские и скромные профессии. Так думалось и мне. Но после интересных и увлекательных рассказов об их самоотверженных и героических поединках с северной стихией они показались мне в другом свете, приобрели другой смысл.
Дорог в тундре нет. И тем важнее выбрать в ней оптимальные трассы между буровыми, изыскать самый короткий и удобный зимник, устроить переезды через газопроводы. Как выразился один ветеран Заполярья, однообразие тундры требует от изыскателей особой интуиции. Иногда на помощь приходит шестое чувство, вобравшее в себя многолетний опыт.
А все начинается с маркшейдерской службы объединения “Надымгазпром”, которая выдает точки для бурения скважин. Их совместно принимают геологическая служба Полярной экспедиции и геодезическая — специализированного строительного управления №8. Затем идет ориентировка и разбивка площадок под буровые установки. Сюда по проложенной трассе перетаскивают станок.
На одну из таких занесенных метровым снегом дорог и выехала на вездеходе Римма Седова. Вернулась Седова к себе лишь поздно вечером, вся занесенная, брови и ресницы — в изморози — так разукрасил ее мороз.
— Все в порядке, — улыбнулась она, приятно обжигаясь после стужи горячим чаем. — Заторы на трассе ликвидированы, машины добрались до буровых.
Что крылось за лаконичным, но емким “все в порядке”, я узнал позже. Впрочем, такие обычные, по словам Седовой, рабочие будни для нее повседневны.
С бульдозеристом Володей Москаленко она поехала на трассу. Укатанный и зализанный кругами снег надымской тундры был плотен, как асфальт. Фары машины выхватывали из темноты огромные сугробы, похожие на торосы, возле них беспомощно сгрудились “КрАЗы” и “Уралы”. Нож бульдозера разрезал один сугроб, второй. Натруженно гудел мотор, временами бессильно захлебываясь. “Провозимся с восстановлением старого зимника. Не лучше ли рядом новый проложить?” — подумала Седова. Вспомнила, что чуть повыше проходит грива.
Попросила Володю свернуть к ней. Подъехали. Римма тут же спрыгнула с машины в глубокий снег и стала вспарывать его коленями. Туго спрессованный, он был словно наждак. К счастью, быстро наткнулась на гриву. Володя, державший Седову в луче фары, заметил ее призывный жест, подъехал.
— Начинай здесь расчищать! — крикнула она, стараясь пересилить внезапно появившийся ветер. Тот быстро набирал скорость на безбрежной тундре. Через минуту ревущее, свистящее “молоко” с силой неслось по Медвежьему, застилая глаза.
Бульдозер продолжал прокладывать трассу, часто возвращаясь на старое место, где снова настилался снег. Несколько часов продолжался поединок с заносами, пока ветер так же внезапно не утих, как и начался.
Римма оглянулась. Позади бульдозера медленно плыла среди безбрежной снежной тундры колонна машин, словно эскадра судов в море. В небе полыхали салатные ленты полярного сияния, и совсем рядом, в снежной мгле, лизали темное небо языки факела 5-го газопромысла. Они далеко освещали ночную тундру и колонну машин, едущих на дальние буровые.
Триста метров, разделявших новую трассу зимника до вахтовых вагончиков, Москаленко с Седовой одолевали больше часа.
В Заполярье Римма Седова давно. До этого работала в Ленгипротрансе, откуда ее послали на учебу в Свердловский техникум транспортного строительства. В 1973 году впервые приехала в командировку в Пангоды. Вела изыскательские работы на трассе “мертвой дороги”. Прибыла на несколько месяцев — осталась на годы. Прикипела к Северу и, как она говорит, даже полюбила этот далекий суровый край. Однажды видела, как вышкомонтажники перебазировали в тундре буровую установку. Полтора десятка тракторов впряглись, чтобы перетащить такую технику на другую точку. Но и они временами были бессильны на пути многочисленных плывунов, коварных болот и речушек. Тогда Седова почувствовала, какая большая ответственность лежит на ней, топографе-изыскателе, за правильно выверенный маршрут среди, казалось бы, однообразной тундры.
Сотни таких маршрутов проложила Римма Седова со своими коллегами, где порой каждый метр давался с большим трудом. Особенно запомнилась ей одна ледовая “эпопея”. Полярная экспедиция решила разбурить наблюдательную скважину №452 за рекой Хеттой. Обратились в ССУ-8: помогите выбрать самую короткую и удобную трассу. Несколько вариантов разработали топографы управления. Но, как ни прикидывали, легкий маршрут не получался. Кругом — плывуны, уклоны и другие препятствия. Решили трассу длиной в 32 километра, что называется, прощупать от первого до последнего шага. Это вызвалась сделать Римма Седова с двумя рабочими.
Стояли сорокаградусные морозы. Воздух словно загустел, плотной ватой повис над белым покрывалом тундры. Фары машин с трудом пробивали пелену обжигающего тумана. В Пангодах редкие прохожие тенями показывались на какой-то миг и тут же спешили в спасительное тепло. А Римме со спутниками в тундре было... жарко от работы. Скоро скважину по графику должны забурить, и топографы спешили, не считаясь со временем.
День за днем они исследовали маршрут, продвигаясь к Хетте. Как-то к топографам приехал на вездеходе прораб Станислав Келембет. Посмотрел на их работу, похвалил:
— Молодцы! Дело у вас продвигается.
— Боюсь, Слава, что до конца не выдержу, — в минуту слабости посетовала Седова.
— Выдержишь, Римма! Ты же сильная и настойчивая.
Уже отъехав на полкилометра, Келембет остановил вездеход и оглянулся. В тундре черными точками маячили люди. Наедине с белым суровым безмолвием они шли к Хетте.
В тот день топографы работали допоздна. До конца маршрута оставалось несколько километров, и они спешили закончить дело. Пот застилал глаза, короткий световой день кончался. Римма вытащила компас и долго не смогла различить светящиеся знаки на лимбе. Где-то недалеко должна быть карликовая береза. Ее Седова заметила еще в первый день, когда топографы делали рекогносцировку местности. “Удивительно, как она могла выжить на таком ветру!.. — подумала Римма. — Чем-то она сродни сильным людям, которые приехали обживать этот суровый край". Ей как-то сразу стало неудобно за ту минутную слабость, которую она высказала Станиславу Келембету.
Через несколько теодолитных ходов на пригорке показалась одинокая березка. Люди, позабыв об усталости, устремились к ней. Парни жадно закурили, а Седова тихо подошла к скованной ледяным панцирем Хетте. На другом берегу предстояло выбрать площадку для буровой. Ради нее они неделю пробивались через ледовую тундру.
Седова вернулась к березе. Осторожно поставила зарубку. Еще одну зарубку, пожалуй, самую памятную для нее на Медвежьем.
Через два дня вышкомонтажники по проложенной топографами трассе перетащили к Хетте буровой станок. Левый берег реки оказался очень крутым. Пришлось его срезать бульдозером. А чтобы Хетта выдержала станок, лед дополнительно наморозили и сделали лежневый настил. Спустя несколько дней скважину забурили. Белоствольная березка по- прежнему стоит одиноко на берегу Хетты, как немой свидетель мужества людей, покоряющих недра надымской тундры.