Жгучее эхо минувшей войны

Время нещадно. Исподволь оно неизбежно стирает, уносит в забвенье то, что нельзя забывать.
И вот уже не только современная юность, не стесняясь, путается в именах и датах Великой Отечественной. Но даже мы — из поколения, которому выпала судьба расти на памяти о той войне, на книгах, фильмах, рассказах тех, кто видел ее своими глазами, кто, как говорится, сам нюхал пороху, теряем былой трепет. Не только понимая, но и физически ощущая, как живая История постепенно становится историей, уходящей в века.
Но, может, это нам только кажется? Ведь стоит прочитать в газете о новом солдатском медальоне, извлеченном из небытия мальчишками-поисковиками (дай Бог им здоровья и сил!), тронуть потаенную, внутреннюю струну — и она отзовется. Застонет. И не даст спать ночами. И призовет к действию.
...Счастливое все-таки было время! Каждый год 9 Мая большой и неунывающей компанией мы собирались у дедушки, Александра Прокопьевича Фатеева — ответсека дивизионной газеты, отшагавшего фронтовыми дорогами от Сталинграда до Праги. Поднять чарочку за Победу. Помянуть тех, кто до нее не дошел.
Бабушка Маруся, Мария Георгиевна, непременно вспоминала о Шурочке, младшей сестричке. Как перед самой Отечественной она поехала погостить у старшей сестры. Та жила в Керчи, вместе со своей семьей. Но грянула война. И Александра пошла на фронт добровольцем. Могла ли поступить по-другому девушка предвоенного времени, к тому же комсомолка?.. Ей было тогда всего семнадцать.
“Она была санитаркой. Перевозила раненых через Керченский пролив. Да, видно, там и погибла, попав под бомбежку. После мы ездили в Керчь, пытались отыскать следы Шурочки, да все напрасно”, — рассказывала моя бабушка, а дедушка добавлял: “Мы посылали официальный запрос в архив Министерства обороны. Пришел ответ: пропала без вести”... Нет бы мне, тогда уже довольно взрослой дивчине, расспросить поподробнее, в какой части служила, да записать, заглянуть в тот документ! Возможно, он тогда еще хранился у деда. А может, он прятал его от наших глаз?..
С мыслью о безвозвратности истины пришлось постепенно смириться. Да и кто мог предположить тогда, что спустя долгое время на рубеже тысячелетий приоткроется занавес тайны, станет всеобщим достоянием секретное архивное многотомье?!
Но вот совсем недавно, буквально две недели назад, коллега, военкор нашего времени Наталья Тереб спросила меня: “Среди ваших родственников есть не вернувшиеся с войны?” — “Есть”. — “Тогда говори фамилию”. — “Все это уже не имеет смысла”. — “Почему? Я же нашла деда!”
С подсказки своих многочисленных и благодарных читателей Наталья Георгиевна действительно отыскала сведения о своем деде-кавалеристе, павшем смертью храбрых “где-то на Смоленском направлении”. Для этого просто зашла на сайт “Мемориал”. Есть теперь такой обобщенный электронный банк данных советских воинов, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период, который создан по распоряжению Президента России.
Ни на что не надеясь, я произнесла фамилию, имя, отчество. Щелчок мышки. “Нет информации”. Наташа повторяет запрос. И — на экране компьютера высвечивается: Силиверстова Александра Георгиевна. Дата рождения — 1924. Воинское звание — санинструктор. Попала в плен (освобождена). Листаем дальше виртуальный документ, датированный 23 ноября 1944 года и, к слову, заполненный аккуратным почерком армейского писаря. В нем под номером 2326 действительно значится наша Саша.
И все же в реальность происходящего поверилось, лишь когда напротив ее фамилии, рядом с пометкой “член ВЛКСМ” в графе “Уроженец какой местности” прочитала: “Тюмень Омской области”. На эти три слова душа откликнулась глухим эхом. Так через 67 лет после своего начала напомнила о себе, обожгла лично меня война.
Хотелось новой информации. Но донесение начальника отдела персонального учета 18-й армии 4-го Украинского фронта, предварявшего “именные списки военнослужащих Красной Армии, бывших в плену у противника или в окружении и прошедших через 75-й армейский сборно-пересыльный пункт НКО”, не оставляло и тени надежды. Подполковник Огородов докладывал своему руководству: “Во многих случаях часть граф не заполнена ввиду того, что формой учета на сборно-пересыльном пункте не было предусмотрено данных, требуемых формой 2/ВП”.
Разбуженное сердце не хотело довольствоваться малым... Взбудораженный мозг призывал: искать! И найти — еще хотя бы крупицу. Не ради успокоения собственной совести — ради памяти о ней, Александре Георгиевне Силиверстовой, моей бабушки, которая сегодня могла бы встретить свое 84-летие. Но она ушла в бессмертие, оставшись навсегда двадцатилетней. Просто Шурочкой...
Что пришлось пережить ей, “комсомольской богине”, искренне верившей в лучшие идеалы, попавшей в плен на поле Крымской трагедии и сразу превратившейся для государства из героя и защитника Родины в предателя и труса?
По всему, рвалось ее сердечко к родным, но возможность подать о себе весточку у нее не было. “Не положено”. Как вынесла она жизнь за колючей проволокой, в фашистской неволе? Как выдержала эта девочка многодневные и многокилометровые “марш-броски” по этапу, страх и унижение? Ведь, по предположению тюменского краеведа-исследователя Александра Петрушина, Александра могла находиться в одном из лагерей для бывших советских военнослужащих на территории Румынии (известно, что на советско-германском фронте в составе немецких армий группы “Юг” воевали две румынские армии).
Что чувствовала Александра, когда с долгожданным освобождением пришли наши? Исхудавшие щеки ее наверняка омывали слезы. Те же “слезы радости”, о которых писал муж ее сестры Александр Фатеев в репортаже из бывшего концлагеря советских девушек и женщин, насильно угнанных на работу в Германию. Или, может, она все-таки оказалась на оккупированной территории? Ведь, судя по рапорту того же подполковника Огородова, в именной список были “включены все без исключения военнослужащие, прошедшие через СПП со дня его организации, то есть с 1 февраля 1942 года”.
Как бы там ни было, проверки в спецлагере Александра не избежала. Что случилось с Шурочкой дальше? Ответа у нас нет. Пока. Как знать, может, не мы, внуки, так наши дети смогут подержать в руках, пролистать фильтрационное дело на свою прабабушку Александру Георгиевну Силиверстову, и увидеть наконец хотя бы на казенном фото родное лицо.
Возможные направления поиска подсказывают исторические свидетельства. Так, в “Справке о ходе проверки б/окруженцев и б/военнопленных по состоянию на 1 октября 1944 года” значится, что через спецлагеря прошло 354592 человека, в том числе 50441 офицер. Из них проверено 302992 человека. После передано в Красную армию, в частности в воинские части через военкоматы, свыше 231 тысячи человек (76,25%) и на формирование штурмовых батальонов — более 18 тысяч (6,7%). В промышленность — свыше 30,7 тысячи (1,96%). В конвойные войска и на охрану спецлагерей — около 6 тысяч человек (0,15%). Арестовано органами Смерш более 11,5 тысячи человек (3,81%). Убыло в госпитали, лазареты и умерло свыше 5 тысяч (1,76%).
Если верить немецким документам, пишет в одной из своих публикаций Александр Петрушин, в 1941-1945 годах на Восточном фронте было пленено 5 миллионов 754 тысячи советских военнослужащих. Российский Генеральный штаб считает, что в плену оказалось 4 миллиона 559 тысяч наших солдат и офицеров. Более миллиона человек погибли в неволе зимой 1941-1942 года. Вернулись из немецкого, финского и румынского плена 1 млн. 836 тысяч. Тюменцев среди побывавших и умерших в плену — 15-20 тысяч человек. Домой вернулся только каждый третий из прошедших муки ада.
Это еще одно подтверждение горькой истины: велика цена нашей Великой Победы. Путь к ней — героический и драматический, длиною в 1418 дней и ночей — начинался на рассвете 22 июня 1941 года.