Валерий Новиков: "Мы цветной карандаш выменивали на картинку"

Живет в Тюмени искусствовед и художник — Валерий Новиков. Человек, хорошо известный живописцам старшего поколения.
— Время летит — и ты вдруг незаметно для самого себя становишься одним из старейших... — философствуя, замечает собеседник. Об интервью с ним договаривались, как шпионы в детективном романе.
— Завтра в два часа дня у фонтана. Устроит? — с интонацией заговорщика спрашивает Валерий Александрович.
— Вполне.
— Меня узнаете по седой бороде. Как узнаю вас?
— Буду держать в руках газету — “Тюменские известия”...
— Как вы на меня вышли? Кто “сдал”? — не унимался художник, устроив небольшой допрос при встрече. Он искренне, как ребенок, удивлялся, чем же мог заинтересовать прессу.
После автомобильной аварии Валерий Новиков на много месяцев оказался вынужденным затворником, общался только с близкими людьми. От хандры и депрессии его спасало творчество. Валерий Александрович писал картины, статьи, стихи...
— Кисти, краски или обычная авторучка... Просто пытаюсь выразить то, что чувствую, выбирая наиболее подходящий инструмент. Бывает, точнее слово, порой — изображение на холсте, — поясняет художник. Его воспоминания — настоящая шкатулка с драгоценностями для искусствоведов, исследователей творчества известных тюменских живописцев Александра Митинского, Александра Мурычева... — Из вымирающего племени я, этакий ихтиозавр. Мне часто советуют: садись, пиши мемуары.
Валерию Новикову действительно есть о чем рассказать. Начнет говорить — заслушаешься...
— Знаете, моя мать, как сама уверяла, — из обедневшего дворянского рода... Ее семья перебралась в Сибирь из Украины в начале XX века. Матери тогда было 14 лет. Как-то спросил ее: почему не научила нас украинскому языку? “Рiднi дiтонькi моi, — вздохнула в ответ. — Надо мной постоянно насмехались, пока не научилась говорить по-русски. Не хотела, чтобы вам аукнулось... Свою мову мать не забывала. Много лет выписывала украинские журналы, читала их... Когда служил, мне удалось достать ”Кобзарь" Тараса Шевченко. Дороже подарка для матери не было.
Книга до сих пор остается лучшим другом и для самого художника. Он пристрастился к чтению с самого детства. Уже в младших классах перечитал все книжки, имевшиеся в школьной библиотеке. Прасковья Зиновьевна, сельская учительница, заметив увлечение старшего сына, привозила из Тюмени с августовских педагогических совещаний полные авоськи книг. Фантастика, приключения, научная литература — он читал все подряд, без разбора.
— Наверное, этим объясняется моя тяга к сочинительству, — предполагает Валерий Александрович.
О том, чтобы всерьез заняться писательством, и не думал. В те времена подобные профессии считались скорее забавой, а не делом на всю жизнь. Вот и решил деревенский парнишка поступить в машиностроительный техникум. За тем и приехал в Тюмень из родной Андреевки, что в Голышмановском районе.
— В начале 50-х годов прошлого столетия сибирская столица оставалась тихой провинцией, несмотря на статус областного центра. Дощатые тротуары, прижавшиеся к земле деревянные домишки, кирпичных построек — раз-два — и обчелся... Любимым местом в городе был магазин “Культтовары”, частенько заходил туда с особенным волнением, — вспоминал Валерий Новиков, смакуя каждую деталь. — Тюбики с красками, кисти, карандаши, папки с бумагой для рисования, этюдники... Купить эти сокровища было не всегда по карману. Стипендия уходила на оплату съемного жилья, вот и приходилось зарабатывать на “баловство”: разгружать баржи у речных причалов, таскать строительные брусья, мешки с мукой или сахаром.
В техникуме рисование и черчение у нас вел Петр Васильевич Макушев. Он-то и заприметил мое увлечение рисованием и посоветовал поступить в изостудию при областном Доме народного творчества.
К словам учителя Валерий Александрович прислушался: наведался в изостудию, познакомился с тамошними программами — и стал готовиться к поступлению.
— Решил удивить преподавателей — нарисовать пейзаж масляными красками, — улыбается искусствовед. — Купил репродукцию картины Ромадина: развесистые деревья на солнечной опушке, в небе — облачка... Растянул носовой платок на фанерке — и начал колдовать над своим первым произведением. Мазал-мазал, не зная особенностей техники, наконец, закончил. Ох, думаю, хорошо получилось. На ночь положил “шедевр” в укромный уголок, на просушку. В темноте хозяйский кот забрался на мою живопись, потоптался на ней, “осваивая” искусство, — вся работа насмарку. Пришлось ограничиться карандашными набросками, композициями. Преподаватели доброжелательно отнеслись к моим работам, в изостудию меня приняли.
Так и учился четыре года: днем — техникум, вечерами и по выходным — изостудия. Занятия здесь вел Иван Алексеевич Некрасов, выпускник Свердловского художественного училища, последователь учения тюменского живописца Александра Митинского. Иван Алексеевич на пленэрах, которые проводились и ранней весной, и поздней осенью, писал этюды вместе со своими воспитанниками, учил их видеть то, что обычно остается незамеченным, анализировать, сопоставлять — и, все подмечая, оставлять только свое.
Каждую неделю в изостудии проводились творческие среды. На обсуждение произведений молодых художников собирались известные живописцы — Мурычев, Суханов, Котовщиков, скульпторы Герасимов, Ремизов. Признанные мастера честно, без всяких уловок, оценивали работы начинающих: хорошо — значит, хорошо, плохо — тут уж ничего не поделаешь...
По окончании техникума, изостудии Валерий Новиков, как и большинство парней, ушел служить. Служил он в летном составе морской авиации Тихоокеанского флота. Но и вдали от дома не оставлял своего увлечения, ставшего профессией.
— Командир наш — Виктор Богданович, “батя”, как называли его матросы, разрешил мне в свободное от полетов время заниматься в изостудии Дома офицеров, — признается Валерий Александрович. — Как начальство узнало, что рисовать люблю — тут разговор особый... Однажды сделал портрет одного салажонка, кстати, очень узнаваемо получилось. Этого новобранца сослуживцы невзлюбили: он получал посылки из дома и тайком, спрятавшись под одеялом, лопал. У нас же принято было делить все по-братски. Вот я и написал портрет: лицо у солдатика малиновое, шинель — черная, погоны — голубые. Ребятам он понравился... Слухи о моих художествах дошли до командира, замполита. Наказаний не последовало. Меня отправили учиться в изостудию с условием, что буду отчитываться о том, что сделано, перед командиром.
— Бывший беспризорник (об этом мы случайно узнали, когда Богдановича выдвинули кандидатом в депутаты), он был очень человечным по отношению к служивым, — заверил Валерий Новиков. — Комполка каждый день — на завтрак, обед или ужин, без предупреждения, — приходил в столовую, садился с матросней за любой столик, ел то, чем кормили нас. Батя знал о своих солдатах все... Помню, как-то сидим, байки травим. Командир, проходя мимо, в гуще матросов выделил меня, подозвал и стал расспрашивать: как служба? Я как на духу рассказал, что недавно получил от матери письмо. Она сетовала, что тяжело одной, хозяйство разваливается, помочь некому. Младший сын учится в Свердловском художественном училище, я — служу, отец на фронте погиб... Командир успокоил: “Служи, матрос, Бог не выдаст — свинья не съест”. А вскоре снова получил письмо из Андреевки, с благодарностью за помощь...
Во времена Хрущева малую родину художника, как и множество других деревень, записали в бесперспективные... Мать Валерия Новикова ходила по дворам, уговаривала не отправлять детей учиться в соседние деревни. Она была уверена: сохранится школа — уцелеет и Андреевка. С несогласными не церемонились. Отключили электроэнергию, радио, перестали завозить хлеб. Люди не разъезжались. Деревня уже не жила, но еще существовала. Тогда в один из дней на глазах селян растоптали сад, посаженный ребятишками, бульдозером сровняли с землей школу.
...Мы начинаем жизнь с чистого листа. Год за годом добавляем новые строчки. И нет возможности переписать все набело, исправив ошибки и просчеты.
— Как найти свое место в жизни, определиться в профессии, чтобы потом не разочароваться? — прерываю ненадолго “исповедь на заданную тему”. Такое определение нашему разговору дал художник.
— Пробовать, искать — другого пути нет, — замечает. — Я ведь два года в Ишимском педучилище прозанимался. Когда началась пассивная практика (студентам разрешалось сидеть на уроках), понял: учитель из меня никудышный. Сейчас благодарю судьбу за то, что она меня в это пекло не втянула...
— А необъяснимое желание рисовать... Не знаю, почему и как оно передается, — задумывается Валерий Александрович. — Может, через гены? В нашем роду по материнской линии были художники, вот только никто к искусству не приучал. Мы с братом родились в глубинной сибирской деревне, поблизости — ни художественной школы, ни живописцев. Обычная бумага — и та в дефиците. Рисовали на книжках, брошюрках. Акварельные краски имелись у соседа. Обладателя разноцветных сокровищ звали... Михаил Репин. Он нам, школьникам, разрешал порисовать. Намочишь слегка кубик акварели — и красишь. Порой выменивали картошку на стерженек цветного карандаша — и это в послевоенные годы, когда голодали... Красок не было, но мы приловчились делать их из ягод: сок из клюквы, смородины выдавишь, сажу подмешаешь — и рисуешь.
— Благо сегодня недостатка в материалах нет, правда, цены кусаются. На живописи состояния не сделаешь. Эта истина стара как мир: если человек смотрит на свое искусство как на товар, который надо подороже продать, он начинает приспосабливаться к прихотям богатых заказчиков, — с утверждением художника не поспоришь. — Мои холсты уходят за рубеж, в частные коллекции. Покупают картины в основном люди творческих профессий: актеры, режиссеры, искусствоведы... Чаще всего свои произведения или дарю, или продаю за символическую плату.
Еще Стендаль говорил: одни имеют возможность покупать произведения искусства, но не умеют их ценить. Другие умеют ценить, но не имеют возможности покупать. Вечная для художников проблема...
Чтобы сводить концы с концами, Валерий Новиков создавал интерьеры, занимался оформительством. Но никогда, уверяет, не скатывался до конъюнктуры и халтуры. Это и спасало. Когда учился в Ленинградском институте имени Репина Академии художеств СССР, дал себе клятву не лгать ни кистью, ни карандашом, ни пером. Как бы туго ни приходилось, обещание сдержал — не подхалимничал, не выпячивался. Награды и почести находили его сами. На выставке в Красноярске он получил диплом Академии художеств I степени, стал лауреатом Всесоюзного фестиваля народного творчества, дипломантом выставки “Художники Сибири и Дальнего Востока”. Всего не перечислишь.
— Моя бабушка как-то сказала: “Ты счастливый человек, в рубашке родился”. Наверное, потому так и складывалось, — предполагает Валерий Новиков.
В институте он не был зубрилкой, готовым принять на веру любые утверждения политически подкованных наставников. Ершистого студента не однажды пытались исключить из “Репинки” — но всякий раз кто-то из преподавателей вступался за возмутителя спокойствия, не признававшего закостенелых основ соцреализма в искусстве.
— Мне по наследству передалась такая черта характера, которая мешала благополучно жить... — смеется Валерий Александрович. Он так и остался бунтарем, как и его дед, Зиновий Мирошников. Революций в живописи искусствовед не устраивал, но за Союзом художников не пошел.
— Никакие корочки не помогут написать шедевр. Талант либо есть, либо нет... В годы брежневского застоя Союзу художников было не до творчества, — вспоминает Валерий Новиков. — Я возглавлял секцию искусствоведения и критики при Тюменской организации Союза художников РСФСР. Нам выдавали в обкоме партии целые списки с указаниями: кого — хвалить, кого — критиковать, независимо от способностей. Доставалось по большей части молодым...
— Я не только искусствовед, но и художник, — вскользь напоминает собеседник. — Помню, делал персональную выставку “К 40-летию Сталинградской битвы”. В экспериментальную экспозицию включил рисунки, этюды, фотографии военных лет. Хотел показать, каким действительно был Сталинград! В принимающей комиссии мне говорили: “Да вы что, разве это Сталинградская битва?! Великий перелом наступил на Малой земле под руководством Леонида Ильича Брежнева!..” Как творческому человеку выживать в подобных условиях? В 70-е годы люди перестали ходить на выставки, там был сплошной официоз, одна незыблемая тема: “Слава труду!” Художники писали не по зову души или вдохновению, а по списку, намеченному управлением культуры. Получалась нескончаемая галерея портретов членов КПСС... Тогда можно было либо делать карьеру, либо говорить правду.
Поставив крест на карьере, Валерий Новиков не пошел ко дну — выкарабкался, как лягушка из известной сказки, сумевшая взбить масло и выбраться из кадушки. Он возглавлял бюро технической эстетики Тюменского судостроительного завода, был участником и медалистом ВДНХ СССР, обучал студентов в Сибирской академии художеств, занимался с детсадовской малышней...
— Ученики-то у вас есть? — любопытствую.
— Один из моих учеников, Альберт Аверьянов, работает в Санкт-Петербурге. Когда я оформлял интерьеры, мне нужен был конструктор, так и вышел на Альберта Аверьянова. Выпускник кораблестроительного института, он увлекся искусством, поступил в высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной. Теперь работает как дизайнер, к тому же он талантливый ювелир. Есть еще люди, с которыми работал. Но не решусь назвать их своими учениками...