Режиссер целится в нерв

Михаил Поляков ставил в «Ангажементе» самый первый спектакль — «Потейная шутеха». Так мы бы сказали. Но он поправляет: «Шесть первых спектаклей!» Недавно мы застали Михаила Давыдовича в молодежном театре за новой работой. Сейчас заслуженный деятель искусств России и лауреат Государственной премии ставит «Собак» по повести Константина Сергиенко «Прощай, овраг!»
— Михаил Давыдович, с первой постановки прошло 15 лет. Насколько с тех пор изменился театр в качественном отношении?
—15 лет назад не было никакого театра. Была группа энтузиастов, которая пыталась выжить и что-то сказать. Сейчас это стационарный театр со своим лицом. Изменения, конечно, разительные, с точки зрения обустроенности и возможностей. Но мне кажется, что тот созидательный внутренний посыл, который был раньше в тех экстремальных условиях, сейчас не столь свойственен «Ангажементу». Сейчас он живет более размеренной жизнью, и в этом, на мой взгляд, есть некая опасность. Любая успокоенность влечет возможность застоя.
— Возможен ли застой в театре, где ставят разные режиссеры?
— Отсутствие главного режиссера — беда! Именно это может повлечь за собой застой. В театре должен быть постоянный режиссер, который формирует труппу, формирует репертуар. Всеядность — не лицо.
— Что же вас тогда заставляет ездить сюда из Израиля?
— Моя профессия — режиссер. Ставлю я не только в Тюмени, но и в Тобольске, Санкт-Петербурге, Иркутске, Орле, Кишиневе, Ханты-Мансийске и т.д. Кстати, за эту работу мне платят деньги.
— Вы уже 12 лет живете в Израиле. Чем вы там занимаетесь? Тоже режиссурой?
— Я не собирался там ставить спектакли. Я уехал от театра! Но он не отпустил. Оказалось, ничем другим я не могу заниматься. Поэтому освоил иврит. Поставил два спектакля в Иерусалиме. Потом преподавал в Высшей театральной школе. Но бросил все. Понял, что бесполезно. Слишком большая разница в ментальности, в отношении к театру.
— Если не секрет, почему вы все-таки уехали из России?
— Это житейское... Такое бывает... от обиды. Длинная история, о которой можно книгу писать.
— Вернемся к «Ангажементу». В театр пришло много молодых актеров. Свежая поросль...
— И эту поросль нужно, как английский газон, лет сто стричь, чтоб что-то с ней произошло.
— Стрижете?
— Пытаюсь.
— Вы ищете путь к сердцу публики?
—К чему такие высокие слова? Просто я уже достаточно пожил, немного знаю Тюмень, мало-мальски знаю район, где располагается театр. От этих знаний и отталкиваюсь. Что может быть интересным в данном месте? Но могу и промахнуться. Одно точно: никогда не буду ставить то, что меня не волнует.
— Сейчас вы ощущаете, что надо ставить «Собак»?
— Да. Это такая тема, которая вечна. Про поиск счастья. Поиск счастья — это и поиск смысла жизни.
— Можете сказать, что вы его искали и нашли?
— Да, я счастливый человек. Хотя многое в этой жизни пережил.
— Вы сказали, что можете и промахнуться. Случалось такое в «Ангажементе»?
— Надеюсь, что нет. Даже в тех первых спектаклях, которые мы ставили в куда более жутких условиях, мы пытались попасть в нерв зрительного зала.
— Вы знаете цену своему творчеству?
— Как я могу знать это? Я знаю только то, что что-то умею. Театр — это дурь. Играет человек в куколки всю жизнь. Спектакль идет какое-то время, а потом от него ничего не остается. В записи? Это нафталин жуткий! На видео спектакль узнать невозможно, потому что отсутствует основной компонент — зрительское поле. В зрительском поле спектакль воспринимается совсем по-другому. В этом особенность театра. Иначе кино и телевидение давно бы его вытеснили на обочину.
— Михаил Давыдович, у меня сложилось такое ощущение, что вы с большой долей скепсиса относитесь к своей профессии...
— Я не скрываю этого. Все бренно под луной. Так что хорошая доля скепсиса мне не помешает.
12 дней — за такой срок худрук «Ангажемента» Леонид Окунев предложил Михаилу Полякову поставить спектакль «Потейная шутеха».