«Детские проблемы» в нашей стране опять на слуху: новые школьные программы по литературе, ювенальную юстицию можно обсуждать бесконечно, и в этом их основной, с моей точки зрения, недостаток, впрочем, в этом их основное достоинство с иной точки зрения. Простого здравого смысла достаточно, чтобы составить сносный проект закона и сносную программу. Но всё дело в том, что и то, и другое должно реализовываться не в идеальной среде, а в нашем Отечестве. А у нас всё может произойти, т.к. везде действует коэффициент искажения (КИ), не учитываемый в наших проектах. Всё это прекрасно осознавали наши соотечественники, которых мы, как всегда, знать не желаем. М.А. Волошин в «России распятой» писал, что в нашей стране ни парламент, ни новое законодательство себя не оправдают, парламент перемонтируется в иерархическую управленческую модель, ибо парламент функционирует там, где есть уважение к традиции и закону. У нас чтят кулак. Не все, конечно, есть и исключения, но критическая масса такова, что только сила пользуется авторитетом. А потому самое безопасное и безвредное занятие - создание экспертных комиссий, течений, съездов, пересудов и т.п. И уж лучше эта словесная пикировка, чем очередная кампания по спасению подрастающего поколения.

Можно предположить, что проще всего для повышения уровня литературных знаний увеличить часы на литературу в школе, расширить список классиков… Но давайте вспомним и про искажающей результат коэффициент. 

Работу учителя литературы оценивают по результатам ЕГЭ. Допустим даже, что подделать результаты невозможно (хотя у нас ничего невозможного нет). Просто допустим, что всё абсолютно чисто! Учитель в любом случае должен будет сначала натаскать на результат ЕГЭ, а уж потом заботиться о любви к литературе… Эта практика стара как мир! В 1977 году, когда мы, пятикурсники филфака ТюмГУ, вернулись с педагогической практики в школе и в университетской газете опубликовали свои впечатления от современной школы, случился скандал. Учителя, надиктовывавшие на уроках литературы ответы на экзаменационные билеты («под запись») и сочинения на наиболее вероятные темы (обычное дело), обиделись на нас. Что король голый, знали все, но говорить об этом вслух было неэтично. История это давняя, но всё в ней из разряда вечного. И если прежде надиктовывали тексты большего объёма, то сегодня, в эпоху очередного витка борьбы с мздоимством, ответы для ЕГЭ лаконичнее, а литературные знания ещё  скуднее. ЕГЭ, против которого выступали и педагоги, и родители, ЕГЭ, стоивший стране огромных денег (это ж громадный механизм нужно было создать и запустить!), разрушивший неидеальный, но более совершенный способ передачи и проверки знаний, ЕГЭ - «в шоколаде». Правда, в последние годы в тестах всё более увеличивается вес заданий, напоминающих по форме маленькое сочинение. Но разве с самого начала не было ясно, что альтернативы сочинению не было и нет? И теперь разве кому-то предъявят счёт за разрушенную систему? За очередную Вавилонскую башню в одной отдельно взятой стране? Но если в нашем Отечестве надумают искать виноватых и предъявлять им счёт, боюсь, станет ещё хуже! 

Помню, как в весёлые перестроечные годы по России мотались бригады идеологических просветителей. Тогда в областной библиотеке желающих просветиться обрабатывали сотрудники журнала «Наш современник». Я пришла в надежде увидеть В.П.Астафьева, объявленного среди «десанта». Его не оказалось. Просветители, размахивая кулаками и волосами, кричали об угрожающей русской науке опасности. Рядом со мной сидела худая, седая и очень нервная женщина с блокнотиком и карандашиком. На словах, что нужно «чистить» ряды учёных и «спасать» немногих оставшихся истинно русских, она громко вскрикивала и что-то сразу же записывала в блокнотик. Кого она «вычистила бы», кого «спасла бы»? И вот я думаю, может, не нужно резких движений в тонком деле народного образования? В тонком деле законодательства? И вообще в нашем Отечестве с его страшным коэффициентом искажения, когда наибольшую активность в моменты общего энтузиазма проявляют наименее вменяемые граждане, коих в нашем краю хоть косой коси.

Нравится