Поезд Астрахань – Нижневартовск отличается многонациональным составом пассажиров. Едут из Баку, Махачкалы, Грозного. И каждый раз мы со своей славянской наружностью оказываемся в меньшинстве. Сначала было непривычно – давно уже позабылись тезисы о дружбе между братскими народами, а СМИ научили относиться настороженно к «иноплеменным». Но дети – они национальностей не знают, у них одна национальность – детская. И пока взрослые осторожничают, дети успевают познакомиться, поссориться, помириться, обменяться номерами телефонов, пригласить друг друга в гости и погрустить от того, что через двое суток придётся расставаться.

Нашим попутчиком в купе оказался скромный парнишка лет двадцати из Дагестана – Расул. Мои сорванцы никак не могли запомнить его имя и в конце концов стали называть Русланом. Расул не обижался. Антон сразу же после знакомства забрался к нему на верхнюю полку и с детской непосредственностью попросил планшетник – «поиграть всего лишь в одну интересную игру». Расул/Руслан разрешил. Разрешал потом ещё раз двадцать. Он терпеливо объяснял, как играть в велогонки или выращивать драконов, или как управлять межпланетным кораблём. Алёша задавал Расулу всякие «неудобные» вопросы: что такое Дагестан, почему Расул живёт на севере, где его родители. Расул был немногословен, и Лёша так и не понял, зачем нужно уезжать из родного города.

В соседнем купе – Амир и Дамир. Одному восемь лет, другому шесть.  Леша и Антоша ходят к ним в гости и угощают печеньем. Они приходят к нам и приносят сладкую соломку. Забираются вчетвером на верхнюю полку – каждый со своим блокнотом – и рисуют город будущего. А потом идут в гости к проводнице Алине слушать татарскую музыку. Вечером Антон радостно мне сообщает, что он татарин, потому что родился в Татарии и знает татарский язык.

Через купе едут с бабушкой бойкие четырёхлетние девчушки- близняшки – Сабина и Камиля. Бабушка учит их правильно произносить русские слова. «Им же в русскую школу идти», – говорит она извиняющимся тоном.

Алёша, Антон, Дамир, Амир, Сабина, Камиля… Смотрела я на эту пёструю компанию и пыталась понять: так откуда же берётся национальный вопрос? Ведь вот они, все вместе, и их игры национальных границ точно не имеют. Охотиться на монстров, запускать машинки в длинном коридоре, играть в прятки интересно всем, независимо от национальности, и шутки, над которыми смеются дети, тоже вненациональны, и их желания – съесть сто килограммов мороженого, получить в подарок волшебную палочку, изобрести шпионскую ручку, чтоб писать секретные планы – не имеют никакого отношения к национальному вопросу. И детям не надо толковать о толерантности.

В моём детстве однажды возник национальный вопрос, да так остро, что до сих пор отзывается болью. Как-то играли мы во дворе в резиночки. И вдруг Танька, вся такая кругленькая, с длинючей косой, заявила: «А я, вообще-то, белоруска!» Мы сначала опешили, а потом включились в разговор: «А я украинка!», «А у меня дед грузин!», «А я русская!» И с такой гордостью мы говорили о своей национальной принадлежности! И только одна девочка – Леночка Кошечевская – отошла в сторону и молчала. «А ты? Почему ты не говоришь? Какой ты национальности?» – наседали мы на неё. «Девочки, а вы со мной будете дружить?» - очень тихо спросила она. Мы закивали головами, закричали наперебой, что, конечно, будем. «Я еврейка», – опустив голову, словно стыдясь чего-то, ответила Леночка. На сотую долю секунды повисло неловкое молчание. А потом мы, желая утешить подругу, начали говорить, что еврейская национальность тоже хорошая, и что среди евреев тоже есть великие писатели и художники. Конечно, ни одного еврейского писателя или художника на тот момент мы не смогли бы назвать, но ведь надо было что-то говорить, заглаживая то ли свою вину, то ли вину государства перед этой девочкой.

Так откуда берётся межнациональная рознь? Во время беспорядков в Латвии в 91-м один латыш спросил нас, студенток, приехавших знакомиться с достопримечательностями Риги, а попавших на рижские баррикады: «Девочки, неужели к вам здесь плохо относятся? Разве мы вас чем-то обидели?» Такое же непонимание прозвучало и в вопросе Алёши, когда он увидел в детской поликлинике цыганскую семью: «Мам, а почему люди так цыган не любят?»

Мы привыкли думать, что взрослые дела детей не касаются, а особенно их не касается политика. Но ко всему, что делают и говорят взрослые, дети приглядываются и прислушиваются. Сначала недоумённо, с недоверием, с обострённым чувством справедливости: ну как же так, разве это правильно? Разве правильно выбрасывать мусор где попало? Разве правильно держать в клетке диких животных? Разве правильно убивать других людей? А потом… а потом дети принимают правила взрослой игры, и у них не остаётся выбора, потому что их мир взрослые уже раскрасили по своему усмотрению. И далеко не радужными красками.

Нравится