Этим летом я познакомилась с одним забавным человеком. Психологом. Вообще-то к психологам я отношусь с некоторой долей скептицизма, хотя подозреваю, что среди них, как и среди представителей других профессий, есть гении, есть добросовестные ремесленники, а есть такие, кому «где бы ни работать, лишь бы не работать».

Впрочем, я не о них. Так вот, психолог этот не лишен был некоторого высокомерия, амбициозности и самолюбования. Но на одной из лекций, слушателем которой я была, произнёс фразу, за которую я готова простить ему эти человеческие слабости: «Прежде, чем бросаться ребёнку на помощь, спросите его: а что, собственно, хочет он сам. Так прямо и спросите: «Милый ребёнок, а чего ты хочешь?». Только не говорите мне, что мысль сия не нова – я это и сама знаю, более того, я не один раз читала подобные рекомендации. Но вот как-то не доходило. А тут – случилось какое-то экзистенциальное озарение. И я стала проверять.

Антон бежит, спотыкается, падает. Плачет и идёт, прихрамывая, ко мне. Обнимаю его, но без обычных мамских причитаний типа «Ой, как ты сильно ушибся» или «Давай скорее ножку, я тебе на неё подую». Сдержанно так обнимаю. А потом спрашиваю: «Антоша, а что ты хочешь?» Успокаивается моментально и говорит: «Смажь мне какой-нибудь мазью». Достаю «Спасатель», делаю требуемое, и о падении забыто.

Алёша разбирает теплицу на даче. Возится с огромной жердиной, не может оторвать от неё доску. Еле сдерживаюсь, чтобы не предложить помощь или не начать советовать. Лёша нарочито громко пыхтит и кряхтит. Убеждаю себя, что не женское это дело – с досками, молотками, гвоздями и плоскогубцами возиться. «Мам, не получается!» – наконец произносит сын ожидаемую мной фразу. «Лёшик, а что ты хочешь?» – делаю совершенно невинный вид, будто только что заметила его затруднение. «Хочу вот эту доску оторвать», - отвечает. «А я что должна сделать?» - спрашиваю. Леша задумался. А потом эдак по-мужски: «Достань гвоздодёр из машины». Или ещё. Решает задачу. Что-то не клеится. Снова та же жалоба – не могу, не получается. Моя реакция: «А что ты хочешь, милый ребёнок?» Лёша минут десять вертел карандаш в руках и таращился в учебник. А потом внятно сформулировал: «Объясни мне, что такое решить задачу тремя способами». Я объяснила. Задача была побеждена. Тремя способами.

Иногда я своих студентов воспринимаю как собственных детей: переживаю за них, чего-то советую, временами ругаю или воспитываю. Даже ссорюсь с некоторыми. Недавно мне студентка сдавала экзамен. Сдавала отвратительно. От её косноязычия мой внутренний филолог съёживался, как от побивания камнями. Услышав, что экзамен сдан на «неуд», девочка готова была заплакать. Я объясняю ей, что проблема в абсолютном непонимании теории и, как следствие, неумении её применить на практике. Чувствую, что не верит мне, обижается, считает свою оценку несправедливой. Обычно я в таких случаях, разжалобившись, начинаю кратко излагать семестровый лекционный курс. Но тут я просто задала вопрос: «N***, а что вы, собственно, хотите?» Ответ меня поразил: «Хочу сдать экзамен». Не разобраться в теории, не понять, какое отношение эта теория имеет к журналистике, а сдать экзамен! Вот хороша бы я была, распинаясь о сущности творческого процесса: человеку-то это всё до лампочки, человеку положительная оценка в бегунке нужна.

Двадцать лет назад я не хотела сдавать экзамен по истории советской литературы, потому что из всего списка произведений не прочитала одно – «Пётр I». Мне было неловко перед преподавателем, которого я очень уважала. Предчувствуя дурное (как написал бы плохой романист), тяну билет. Конечно, «Пётр I». Серафима Николаевна меня даже слушать не стала, поставила «отлично» в зачётку и отпустила. А я была готова провалиться сквозь землю. Охладив жгучий и жгущий стыд двумя порциями мороженого в кафешке неподалёку, пришла домой и засела за чтение романа. С тех пор каждые года три перечитываю его, словно жду, что при встрече Серафима Николаевна спросит со свойственной только ей иронично-уважительной интонацией: «А расскажите мне, пожалуйста, об образе России в романе Алексея Толстого!» К чему я про Петра? К тому, что экзамен – это сиюминутное, и список из двухсот произведений – тоже, а мне надо было, сполна отработав эту «пятёрку», сохранить уважение к себе.

Сегодня много говорят о развитии творческого мышления у детей, пишутся новые программы, защищаются диссертации. Но на практике свобода действий в процессе познания,  желание непременно докопаться до сути вопроса, радость от самостоятельно найденного решения как-то совсем незаметно подменяются в голове ребёнка важностью и раздутой значимостью исчисляемого конечного результата: прочитал сто двадцать слов в минуту – молодец, вызубрил семнадцать лекций к экзамену – неплохо, завоевал пять золотых медалей – респект... Я не против количества, но списанный с корабля современности сам процесс достижения количественных показателей сводит на нет вопрос о цене. Какой ценой заплачено за сверхнормативную скорость чтения, за знание только для сдачи экзамена, за новый мировой рекорд? Пока даёшь результат – цена неважна. А когда она оказывается слишком высокой, поиск виноватого и ответственного уже теряет всякий смысл.

А не начинается ли свобода, креативность, нестандартное мышление, желание что-то делать и ответственность за принятые решения с простого вопроса, который как можно чаще надо задавать в детстве: «Милый ребёнок, а что, собственно, ты хочешь?».

Нравится