Михаил Гардубей: "Все бабы - ведьмы? Так это ж хорошо!"

Художник Михаил Гардубей сейчас с головой в работе. Поглощен темой. В году ушедшем у него «стрельнула мысль» заняться Гоголем. Не случайно, конечно, стрельнула. Михаила Михайловича позвали в Санкт-Петербург на Международное биеннале графики «Белые Интер Ночи», посвященное искусству книги.

№81 (4823)
08.05.2009
Ирина Тарабаева

Постоянный участник художественных форумов Гардубей задумался. Дон Кихота он уже выставлял. И пусть это любимый его герой (да что там — творческий друг!), перебарщивать нельзя. Впрочем, мастер недолго размышлял. «Осенило в одночасье!» Гоголь! С его панночками, казачками, украинскими хатами...

Вообще-то художник, приехавший в Тюмень из Западной Украины, давно присматривался к писателю родом из Восточной. Но, видимо, не время было. «Прежде чем упасть, яблоко должно созреть», — этого простого правила Михаил Михайлович придерживается всегда и не торопит события.

Я вот поторопилась... с выводами. Подумала, что Гардубей решил своеобразный реверанс сделать в сторону классика — к его 200-летию. Выяснилось же, что биеннале состоялось в Питере в прошлом году, и художник уже привез в Тюмень диплом жюри за работы «Украинская ночь» и «Улетающие ангелы». Но остановиться не смог! Ухмыляется сам себе: «Остапа понесло...»

В театре «Ангажемент» выставлены работы Гардубея. Среди них — три графических полотна на гоголевские сюжеты. В мастерской больше. Тут уже холсты и масло. Еще немного вдохновенных прикосновений кистью — и будет готово. Настанет очередь для следующих. В папках художника много эскизов. Гоголь вдохновляет.

— Я люблю, как он пишет пейзаж. Это очарование! — с теплотой произносит Михаил Михайлович и тут же хмыкает, — врет, конечно, по поводу редкой птицы, которая долетит до середины Днепра. Слишком большая гипербола. Но как описывает ночь! А этих летающих теток на спинах казаков! Я начал вникать в систему образов Гоголя. В школе мы все это проходили. Но тогда я с горем пополам осилил. Потом уже перечитал. Характеры у мужичков прелюбопытные!

Чаровницы-панночки, оседлавшие казаков, появляются в большинстве работ, посвященных Гоголю. А на одной картине сразу несколько обнаженных наездниц кружит в небе. Хуторские мужики с бутылками горилки в руках, задрав головы, осоловело таращатся на кружащие в вышине пары. И чудится, сейчас один из них икнет сыто и пьяно, и выведет плохо слушающимся языком: «Что за дьявол! Смотри! Смотри, Панас!..»

Гардубей, хитро прищурившись, спрашивает у меня: «Ну? Когда в небесах что-нибудь подобное летает? Правильно, когда хорошо примешь...» В свою очередь, интересуюсь, не мерещились ли ему красотки в небе после винопития? «Не-ет! — открещивается. — Такие случаи, когда туман в голове, в моей жизни можно пересчитать по пальцам одной руки».

Михаил Михайлович снимает «чадру» с другой картины. Отрекомендовывает: «Еще одна хохма». Такое, думаю, и Гоголю бы не привиделось. Запорожский мужичок братается с казаком-кентавром, на спине которого разлеглась нагая пышнотелая турчанка. «Миф... Современная версия, — поясняет художник. — Девице еще надо мартини рюмку в руки дать». Словом, Гоголь Гоголем, а Гардубей Гардубеем...

— Я должен окончательно выяснить, что такое для меня Гоголь? — откровенничает заслуженный (вот уже два года!) художник России. — Без этого писателя не было бы ни Булгакова, ни Платонова. В его творчестве есть ниши, где люди искусства могут развивать что-то свое. Вот в одну из таких ниш, оставленных нам Гоголем, я сейчас пытаюсь вклиниться. Войти тихонько...

Он признается, что находится в самом начале гоголевского пути. Может, только к концу года пригласит тюменцев на выставку. Если успеет реализовать все задумки. Михаил Михайлович, например, ясно видит, каким бы он изобразил симпатичного ему персонажа Пацюка, уплетающего галушки. И какой красавицей вывел бы обнаженную Оксану.

Гардубей вообще неравнодушен к совершенству женского тела. Среди тюменских художников его называют «главным бабником». Имея в виду то, что в своем творчестве он очень много внимания уделяет прекрасной половине человечества. На это Михаил Михайлович говорит: «Уж коль скоро мне выпало заниматься искусством, я должен нести людям добро и красоту».

К слову, работая над гоголевскими сюжетами, художник сознательно ушел от изображения какой бы там ни было нечисти. Не любит он «ужастики и страшилки». Провоцирую его:

— А вот казаки у Гоголя говорят, что все бабы — ведьмы...

— Еврейский классик Шолом- Алейхем уверял, что женщина дана мужчине для того, чтобы загонять его в гроб, — хитро скосив глаза, добавляет Гардубей.

— Интересно, что вы думаете по этому поводу?

— Все бабы — ведьмы? Так это ж хорошо! В этом вся интрига. Бывают и хорошие ведьмы! На Западе их называют феями.