Не осуждать. Простить и помочь...

— Ничего, ничего, справлюсь... Марго девчонка хоть и молодая совсем (22 всего!), но постоять за себя умеет — спортсменка как-никак.

Только никакой спорт не поможет, если не найти с ними общий язык... Если не почувствовать всю боль этих заблудших и исковерканных судеб. Хотя можно сказать и так: «Сами виноваты, никто их на преступления не толкал...»

Специальный Михайловский дом-интернат для престарелых и инвалидов, отбывавших наказание в исправительных учреждениях, расположен в лесном массиве в 15 км от города Тобольска. Основной корпус построен в 1902 году. В те далекие времена здесь находилась загородная дача архиерея. После 1937 года здание принадлежало Совнаркому образования — в нем отдыхали дети рабочих. Потом дом еще много раз переименовывали. Было, например, такое расплывчатое название, как Дом отдыха «для людей умственного труда».

В годы Великой Отечественной войны нетиповое здание из красного кирпича принимало эвакуированных жителей блокадного Ленинграда, а в послевоенные годы в интернат свозили всех фронтовиков-инвалидов, у кого не осталось родных и кто сам не в состоянии был за собой ухаживать. А 10 лет назад Михайловский приют стал и домом, и семьей, и родней, и кораблем для очень непростого контингента — бывших уголовников, больных и немощных, без рук, без ног, без надежды и веры, оставшихся без жилья, брошенных своими близкими, озлобленных на весь белый свет и никому не нужных... Никому?!

Было время, когда Михайловский интернат пользовался дурной славой и из него все бежали — и работники приюта, и сами проживающие в нем граждане. А тоболяки стороной обходили место, побаиваясь встречаться с его обитателями на узкой тропинке, — ведь приют не тюрьма, и от полуголодного существования «приютский народец» частенько выходил на костылях, выползал, выезжал на своих инвалидных каталках в поисках пропитания и спиртного... Но отчеты бойко рапортовали о том, что в интернате проводятся мероприятия, открываются мастерские... Проводится благоустройство территории, разбиты цветочные клумбы...

Разбиты клумбы... Вот именно, разбиты. Никому ни до чего не было дела, а до людей тем более. Почти 150 человек были просто брошены, доживали и догнивали... Что же изменилось в этом доме сейчас? Почему одна из старожилов интерната, бабушка Аня, пишет в своем письме такие слова: «Раньше все бежали отсюда, как крысы с тонущего корабля, жизни не рады были, хоть в петлю лезь, а сейчас живешь, и жить охота. Наша жизнь сейчас стала неожиданно лучше... Я надеюсь, что скоро наш интернат будет образцово-показательным...»

30 октября 2008 года директором интерната была назначена Ольга Парахина. Ольга Петровна хоть и «назначенка», но человек далеко не посторонний и во всех тонкостях знающий жизнь людей, переступивших когда-то черту закона. В системе исправительных учреждений Парахина работала почти 30 лет, вышла на пенсию, но ее позвали поднимать «тонущий», по словам бабы Ани, приют, и она согласилась...

Не перевелись еще в наше время люди необыкновенной доброты, умеющие сострадать и любить ближнего. Пусть эти «ближние» и бывшие зэки, и говорят на блатном жаргоне, и ждать от них можно всего, что угодно, а вот бежит за корреспондентом здоровенный седой дядька со слуховым аппаратом и скрипучим голосом говорит скороговоркой, чтоб успеть: «...Про Маму напиши, про Маму...» Эх, слов у него нет!

Мама — это Ольга Петровна. С ее приходом изменилась жизнь у этих людей, к ней идут без страха, караулят у простенького кабинетика, ждут в коридоре, хватая за руку, — она не пройдет мимо, не «отмажется», не отмахнется... Выслушает, поможет, подскажет, отругает, если надо, — обиды нет, на Маму здесь не обижаются даже самые отпетые урки, а их немало в приюте. О судьбах каждого знает Ольга. О тяжелых, трагических, о страшных... Не захочешь, а завоешь, но нельзя. Нужно быть не только внимательным и терпеливым слушателем, важно еще и не падать духом, не распускать слюни. Работать нужно! А работы невпроворот...

Теплицу отремонтировали, рассада на всех интернатовских подоконниках дозревает, скоро высаживать нужно. Грядки сделали, зелень посадят. Шесть свинок прикупили — тут вам и мясо для столовой. А в самой столовой красота и чистота, и на завтрак заморский омлет с помидорчиком и белая сдобная булка с маслом. Дела... Скрипит костылями народ, стекается в светлый зал, рассаживается по своим местам.

Катя и Сергей обещают рассказать о своей жизни в интернате только после завтрака, так сказать, на сытый желудок. Они уже вместе год. Да, да! В интернате есть и семейные пары. Им разрешается занимать отдельную комнату. Регистрации брака нет, просто люди не могут без семьи, без тепла. И Ольга Петровна это прекрасно понимает. Она рада образованию новых пар, всячески помогает и поддерживает «молодых». А «молодые» нет-нет да и запьют горькую... Но, правды ради скажем, все реже и реже. Это еще один, очень важный момент — семейные пьют меньше, у них появляются другие интересы — телевизор, книги, выход в город вдвоем, участие в мероприятиях, которые организатор досуга Маргарита готовит с большим увлечением и энтузиазмом.

История жизни Кати давняя и очень грустная. Попала Катерина в детский дом в пятилетнем возрасте вместе с младшим братом. Только брата Коленьку в другой приют отправили — совсем он еще был крошкой. Встретиться им пришлось через много лет. Встретиться и опять потеряться.

Жила семья — мать и двое ребятишек в поселке Рябиновка, Республика Коми. Отца дети не знали. Был, конечно, да сгинул. Одна женщина тянула на себе тяжелый воз семейных проблем. А вокруг лес дремучий, места дикие и необжитые. Глухой зимней ночью совершили побег пятеро заключенных, валивших лес на участке недалеко от поселка. Постучали в крайнюю избу и, когда их не пустили в дом, стали ломиться в окна, выставлять замерзшие оконные рамы. Мать Кати успела вытолкать детей в сени. Дочери приказала бежать к бабушке, а сама, спасая ребятишек, приняла на себя весь гнев озверевших в тайге беспредельщиков. Катя хоть и маленькая совсем была, а надумала спрятать братика в сундук, где хранилась мука: «Сиди тихо, Коленька». Побежала девочка через всю деревню в одной ночной рубашке к бабушке, а когда прибежала, то уже говорить не смогла — стала сильно заикаться.

Мать Кати и Коли погибла. Сначала мучили и насиловали, потом зверски убили молодую тридцатилетнюю женщину. Вся деревня искала бандитов. Нашли, хотели самосуд совершить, но милиция вовремя подоспела — спасли от праведного гнева убийц и насильников; судили их потом, наказали по заслугам, только маму-то не вернешь... Вот так и попали дети в детский дом. Катя росла прехорошенькой: глазки как звезды, губки бантиком... (ее непонятно как сохранившийся портрет висит в казенной интернатской комнате над кроватью). А передо мной сейчас старая женщина, и я с трудом верю, что мы с ней почти ровесницы. Катя и замужем была, муж жалел, не обижал, сын рос весь в отца — ласковый. Но судьба сделала еще один виток — умер Катин муж. Не выдержала она навалившегося одиночества и запила. В год потеряла все — семью, жилье. Сына, который теперь по тюрьмам скитается и хоть навещает мать в приюте, но не за тем, чтобы справиться о здоровье, а денег на водку попросить... Рассказывает все это Катерина спокойным голосом. Но влажными становятся ее когда-то искрившиеся светом, а сейчас потухшие глаза, если о брате вспоминает. Был он моряком, служил на Севере, встречались, переписывались. Потом переписка оборвалась... Где ты, Коленька, отзовись! Ждет спасшая тебя от рук бандитов сестренка, ждет и надеется увидеть. Бережно перебирая фотографии, аккуратно сложенные в коробочке, Катя плачет.

А Серега с Алтая. Выглядит молодцом, улыбчивый, общительный. Утаивая (это заметно) некоторые подробности биографии, в основном охотно о себе говорит. Работал водителем, да и другой работы не чурался... На Севере была семья. Сын. Сейчас ему уже 14 лет. Сидел, что греха таить... За кражу проводов. А может быть, еще за что-то. После последней отсидки лишился правой ноги — закупорка вен. Помотался по приютам, но бывшего уголовника приняли только в Михайловском интернате. С Катей познакомился в курилке — курят здесь все, в основном самые дешевые и крепкие сигареты, и бросать не собираются. Стал захаживать к ней в комнату чайку попить — жила Катя еще с тремя женщинами. Приглянулись друг другу, решили жить вместе. Вот и весь сказ. Про любовь тут речи никто не ведет, стесняются, наверное... А может, просто уже не верят ни в какую любовь.

Как сложится их жизнь, что ждет впереди этих побитых и искалеченных судьбой и собственной глупостью людей?

В день пенсии, когда после оплаты еды, телевизора, холодильника — если у кого таковой стоит в комнате — остаются кой-какие деньги, разговорчивыми становятся все. Иногда дело до драк доходит. Только драться теперь становится невыгодно — лишишься доверия администрации. Особенно дорожат проживающие хорошим отношением Ольги Петровны, которая изо всех сил старается сделать жизнь бывших зэков и брошенных стариков если не радостной и прекрасной, то хотя бы интересной, насыщенной, а не пустой и безликой, утопающей в алкогольном дурмане.

И помогают в этом Ольге ее верные друзья и соратники, сослуживцы — Маргарита Редикульцева, Наталья Шанаурова и другие работники Михайловского, да и не только. На призыв нового директора интерната откликаются творческие коллективы — поэтические, музыкальные и хоровые. Как их встречают! Старушки, желая хоть как-то отблагодарить самодеятельных артистов, протягивают певцам и музыкантам сбереженные после обеда конфетки, радуясь от всего сердца, если нехитрые подарки принимаются. Потом все фотографируются на память и долго еще вспоминают теплые эти встречи, разглядывая фотографии.

А бабушка Аня не может удержаться от нахлынувших эмоций: «Дай Бог терпения нашему директору и его команде, чтоб у них хватило сил и желания восстановить упавшую честь Михайловского дома-интерната! И дай Бог нам всем здоровья, чтоб подольше пожить при этом директоре!»

P.S. Дом-интернат в Михайловском будет рад принять любую посильную помощь и поддержку. Не нужно бояться и осуждать, а лучше простить и помочь.