Виктор Кульчихин, родом из Пятилетки

Позади — родная Пятилетка

— Виктор Григорьевич, вы предполагали в детстве, что судьбу свою свяжете с машиностроением?

— Ну и спросил! Нет, конечно.

— А с чего вдруг такой прозаический выбор? Многие парни мечтали об авиации.

— Меня в летчики не тянуло. Не творческая это профессия. Научился — и летай себе. А здесь тяга к технике!.. Ты считаешь, я мог сказать папке: «Купи велосипед!»? Откуда у плотника такие деньги? Приходилось самому собирать из запчастей: рама, руль, два колеса — и вперед. Так что первые навыки машиностроения прослеживаются четко. Ты делай поправку на те годы! Совхозного шофера почитали, как... космонавта сегодня! Колесо помыть у полуторки — великая честь... Первый телевизор появился, когда я восьмилетку заканчивал. Не раз доводилось ремонтировать эту «Зарю», прозванную в народе за ее железный корпус «духовкой». Достаточно простые схемы... Ты еще не знаешь, что такое детекторный радиоприемник. Мы мастерили его своими руками: спекаешь полупроводниковую массу и ищешь точку, когда звук пробьется.

— Так что путь в технари вам предопределен свыше.

— Считаю, выбрал самую мужскую профессию. Омский машиностроительный институт тогда только стал политехническим. Первый год предоставили льготы при поступлении всем после армии. Конкурс — страшный. Спасла моя настырность. На химии получил четверку. А химия для меня плевая наука, я в школе и за учителей иногда преподавал, и лекции читал. Требую: собирайте кафедру, готов отвечать по всему курсу.

Экзаменатор на меня посмотрела-посмотрела и поставила 5. Если бы не уперся, точно пролетел бы. Но терять мне было нечего. Позади — родная деревня Пятилетка.

Неудавшийся политик

— Когда в деревне узнали, что я поступил в политехнический, долго судачили: политиком парень станет!

— Из деревенского «политика» студент вышел усердный?

— Отличником чисто случайно оказался на последнем курсе. А так никогда им не был. Ведь отличник — это зубрежка. Я же нормальный: и лыжи, и коньки, в хоккей и в волейбол за институт играл. Правда, с экзаменов по физике, теоретической механике, сопротивлению материалов нас с Сашкой Шаховым, как правило, выгоняли, чтоб не подсказывали. Мы с ним для всего курса задачи решали. Зато ты бы только знал, чего мы творили на политэкономии и прочих «политических» науках!

— Встречу с заводом помните?

— Если не считать практики... После института я устроился в отдел главного сварщика объединения «Полет». Огромнейшая территория! Там космические корабли делали, мощное военное производство. Институт электросварки имени Патона занимался сваркой в вакууме, имитируя невесомость. И тебе, начинающему инженеру, говорят: будешь отрабатывать новую тему по сварке конструкций, пиши, что необходимо. Садишься и пишешь: нужен газ аргон, вольфрамовые электроды, металл такой-то. Все это утверждает главный сварщик, открывают счет. Приходишь в цех — сразу сбегаются работяги. Ведь расценки здесь не общезаводские, а те, что ты им придумаешь. Сам оформляешь наряд, принимаешь работу и — пожалуй в кассу за деньгами... Интереснейшее предприятие!

— Не пожалели, что променяли его на Тюменский моторный?

— Представь: тебе где-то жить надо. Папки-мамки под боком нет. Квартиру не купишь. Понятно, в роскоши никогда не жил. Еще перед институтом — школа-десятилетка была лишь в Лузино, на центральной усадьбе нашего свиноводческого совхоза — два года обитал в бараке: никаких воспитателей, никакой кормежки, сами готовили себе жратву. Стандартный набор — молоко, сало, картошка. Так что перспектива до пенсии простоять в очереди за жильем никак не улыбалась. А Владимир Яковлевич Хуторянский, директор тюменского завода, пообещал: будет через полтора года квартира! И сдержал слово.

— В Тюмень ехали на повышение?

— Какое там повышение! Начинал с самой низшей должности — сменного мастера. Дальше по ступенькам дослужился до начальника несуществующего цеха турбин. В 28 лет мне доверили осваивать двигатель для палубных истребителей с вертикальным взлетом. А там турбины низкого и высокого давления, лопатки турбинные и сопловые — по 250 миллиметров, да еще с крылышками. Таких на нашем заводе отродясь не делали. Начал формировать цех: за год через него по указанию министерства прошло около трех тысяч рабочих — тюменских, из Уфы, Москвы, Запорожья... В результате отобрали три сотни лучших специалистов.

Вертикальный взлет

— Когда осваивали двигатель вертикального взлета, Иван Степанович Силаев, первый заместитель министра авиационной промышленности СССР, позднее председатель Совета Министров России, целую неделю проводил со мной оперативки. Каждое утро собирали начальников служб и участков, я — во главе, Силаев — с торца стола, а вдоль стен — руководители главков, спецы из министерства, директора заводов. Как он меня учил: «Виктор! Главное, скажи своим, чтобы правду говорили. Начнут врать — считай, зря сидим!» Сначала я веду оперативку, готовлю почву: фрезерного станка нет, оснастка не подходит, приспособления сломались... Затем отпускаю своих в цех, мы с Силаевым меняемся местами, и дальше уже он раздает словесные тумаки нерадивым поставщикам. «Где обещанный станок?» — напрямую обращается к директору горьковского завода. «Почему до сих пор нет полировщиков? — теперь краснеть приходится начальнику главка из Уфы. — Доставить немедля»...

— Тумаки помогали?

— Еще как! Фрезерные станки брали прямо в Горьком с конвейера, так и возили их грузовиками без упаковки, в солидоле.

— К чему такая спешка? Готовились к войне или хотели утереть нос американцам?

— Дело не в войне. Раньше четко ставили задачи. В решении ЦК КПСС и постановлении Совета Министров СССР все расписано: кто что и в какие сроки обязан сделать. Если бы самолет в час икс не поднялся в небо, нерадивых руководителей выгнали бы с работы.

— Ваш самолет полетел в установленные сроки?

— А ты сомневался? Мы дневали и ночевали в цехе. Правда, вскоре на смену нашим истребителям вертикального взлета пришла палубная авиация иного типа — с коротким разбегом... Меня же судьба закинула замом главного инженера по ракетной тематике. С нуля осваивали два ракетных двигателя: для зенитного комплекса С-300 и противокорабельного «Москита». А этот двигатель на С-300 — сплошные полимеры: клеится, наматывается, прессуется. Смежники — от Калининграда до Приморья. И все это надо собрать воедино: почему не работает, где что сломалось? Все засекречено. Каждую проблему приходилось решать на месте, с глазу на глаз.

— Налетали, наверное, не меньше профессионального летчика!

— Около трех лет едва ли не каждый день приходилось летать по стране. Благо на заводе были свои самолеты. Утром летишь в Свердловск, забираешь там Александра Ивановича Тизякова, генерального директора НПО имени Калинина, или его людей, и в Пермь, на испытательную базу. Ночью — обратным порядком. Еще один популярный маршрут — в Улан-Удэ и Арсеньев. А чего стоят испытания ракет! То американский спутник завис, то подводная лодка рядом появилась... Кстати, когда осваивали двигатели, Геннадий Богомяков, первый секретарь обкома, раза четыре закрытые заседания политбюро проводил. Дефицитные провода, цемент — проси все, что нужно. Тогда на заводе параллельно построили спортзал и конно-спортивный центр.

— За счет С-300?

— Зачем так уж грубо? Но генерального директора могли снять с работы. Маразм той системы в чем? Все, что для людей, никому даром не надо.

От тюрьмы не зарекайся

— В марте 1986-го меня назначили замом генерального директора по производству. Тебе трудно представить, что это такое. Практически главный человек на заводе...

— ...который отвечает за все?

— За все объемы, за выполнение плана. Я снимал и назначал начальников цехов и отделов. Пять лет гонял всех по заводу! Главный инженер на меня злился. Зам по кадрам с секретарем парткома жаловались генеральному, что с ними даже не советуюсь. Все это было! Работа совершенно дурная — без выходных, с утра до позднего вечера.

— Но время было веселое. Перестройка! Свобода! Гласность!

— Какая там перестройка! Цеха должны вовремя и с должным качеством выдать болты, гайки, лопатки, валы. Изготавливали 49 тысяч (!) наименований деталей, семь полноразмерных авиационных и ракетных двигателей плюс продукцию гражданского назначения. А кто-то напился, не вышел на работу. Нет металла. Сломался станок. Тьма вопросов. Ты не забывай: у нас кооперация была. С исправительной колонией, допустим.

— Колонией?

— Да, ЯЦ 34/2, что в поселке Строителей. С нас требовали бешеное количество прицепных тележек для мотоблоков, а грубую работу велели отдать колонии. Решение контролировали райком партии с начальником колонии. Собираем зеков, договариваемся: они нам тележки, мы им по списку — штаны, фуражки, торты, газировку, да еще по телевизору в каждый барак. План они сделали. Зону тогда в руках паханы держали. Дальше — больше. Я уже генеральным был, звонит начальник: «Григорьич, конец, пионер карандашом пахана кончил!» Ты сленг понимаешь? Короче, кто-то с малым сроком ударил пахана ломом по голове, зона не работает, значит, плана не будет. И смех и грех! Нас распекали в райкоме: какие мы нехорошие, срываем планы партии и правительства! Кивали головой и ехали дальше работать.

Не потерять будущее

— В 1989-м приходит телеграмма: зама по производству — срочно на коллегию в Минавиа-пром. 8 марта вылетаю в Москву, 9 марта нас, полсотни человек со всей страны, уровня заместителей гендиректора и в возрасте до 40 лет, собирает в своем кабинете министр авиационной промышленности СССР Аполлон Сергеевич Сысцов. И с ходу: «Направляем вас на девять месяцев в командировку с отрывом от производства». В программу той командировки входило ускоренное обучение английскому языку, курс лекций ведущих советских экономистов, высшая школа при Академии народного хозяйства Совета Министров СССР, курс менеджмента в Академии наук Венгрии, стажировки в Австрии и Германии.

— Столь длительная командировка что-то дала?

— Мы, которые ездили по странам, учились, водку вместе пили, прежде всего перезнакомились, сдружились. Поняли, что Абалкин, Гавриил Попов, все эти ученые-теоретики слишком оторваны от реальной жизни. И потом, в ту пору побывать на «импортных» предприятиях было в диковину. Мы видели все эти заводы изнутри, ходили по цехам, задавали капиталистам вопросы. Запомнил разговор с руководителем одной австрийской фирмы (у нас на заводе штук шесть ее токарных станков). Глава компании в третьем колене жаловался нам, что, работая на безграничный советский рынок и выпуская чрезвычайно востребованные сегодня станки, он теряет свое будущее. Если раньше на международных выставках его фирма занимала первые места, то после трех лет работы с СССР скатилась на последнее место, отстав от конкурентов. В результате он вынужден сокращать поставки в нашу страну и заняться конструкторскими разработками. Я тогда поразился: ну и мышление у них! Вроде и объемы есть — загружены под завязку, и денег завались, а они страдают: не те станки, понимаешь, делают!

Роль личности

— Возвеличивание «великих начальников» при социалистическом строе — большая глупость. Они в нужное время оказались в нужном месте, потому и «оставили след в истории». Не Сидоров, так Петров, и был бы хороший начальник, может, даже гораздо лучше.

— Это вы сейчас на себя примеряете?

— Конечно. Сошлось так. Другого рядом не оказалось. Геннадия Райкова избрали председателем городского совета народных депутатов, а свято место, как известно, пусто не бывает. Меня на коллегии в министерстве генеральным и назначили. Я только разменял сороковник... С ума тут сходить не надо. А то я такой светлый и выдающийся. Да брось ты! Надо критичнее относиться к себе. И вообще советую не переоценивать роль личности в социализме. К слову, социалистический подход у нас до сих пор довлеет над экономикой. Государство пытается руководить предприятиями даже в сегодняшних условиях.

Пережитки социализма

— Нынешний кризис омрачает ваш юбилей?

— А из кризиса, начиная с 1992-го, мы и не выходили. У нас было лет пять спокойной жизни, в которые правительство так и не расщедрилось уменьшить налоговую нагрузку, создать условия для модернизации производства. Посмотрите, как менялась таможенная политика, как работали все эти слуги народа? Ничего не изменилось. Каждый год создают новые структуры, вводят новые виды отчетности, пишут новые законы, меняют налоги, обложили по самое не могу. Котел булькает и булькает. И мы в этих условиях хотим еще найти точку опоры?

— Но мировой кризис постепенно затухает.

— На Западе свой кризис, у нас свой. Если бы цены на нефть не упали ниже сотни долларов за баррель, ничего бы в России не случилось. При всем при том мы сами создали кризис. Рост производительности труда у нас хронически отставал от роста зарплаты и объемов потребления. Вся страна жила за счет нефти. Этот перекос видели все экономисты. Но его старались не замечать, так как россияне жили все лучше и краше... А сегодня, когда накопленные нефтедоллары иссякают, правительство обеспокоено тем, как выполнить свои социальные обещания. Грозят уже поднять социальный налог с 26 до 34 процентов. Это может привести к большим похоронам нашей промышленности.

— Неужели все так печально?

— Рентабельность в машиностроении — от силы несколько процентов. Невозможно на эти деньги перевооружить предприятия. Особенно такие, что производят от болта до последней шпонки. Это тоже пережиток социализма. Представь, на каждом моторном заводе была своя литейка, своя кузница, каждый делал валы и лопатки. Нигде в мире такого нет, как нет и стольких типов самолетов. А у нас МиГ, Су, Як, Ту, Ан. Идеология проста: бомбу на лопаточный завод сбросят — и все, не будет моторов. А так разбомбят проклятые империалисты один моторный завод, остановится производство лишь одного типа самолетов. И все равно их победим. Хотя, если честно, по всем экономическим законам мы обязаны проиграть странам, где нет зимы. Любое производство в России заведомо дороже, чем в каком-нибудь Тайване, где не надо восемь месяцев в году отапливать цеха и где рабочий наедается плошкой риса и кусочком рыбы. Большинство российских предприятий неминуемо придет к банкротству.

— Выходит, «Тюменские моторостроители» доживают последние дни...

— Не спеши. Обрати внимание на саму идеологию нашего развития. С начала 1990-х мы выбрали свой путь. Сегодня на нашей площадке работает большое количество юридических лиц. От мала до велика. Тут тебе и муфты сцепления, и нефтепромысловое оборудование, и оснастка... Далее. Помнишь, когда в России появились первые зарубежные компании? Как к ним относились? Нельзя к нам пускать иностранцев, они угробят нашу промышленность!

— Это же был наш потенциальный враг!

— Вот именно. А мы на моторном первыми пошли на контакт с иностранными компаниями. Хотя столько шумели, столько писем накатали, что я завод продаю! Вместе c немецкой «Big Dutchman» наладили выпуск современных клеточных батарей для птицефабрик: несколько многоярусных линий по полторы сотни метров с автоматической подачей воды и корма, удалением помета, регулировкой температуры, сортировкой яиц. С украинской «Зарей» и Рэмом Вяхиревым освоили капитальный ремонт газотурбинных двигателей для газоперекачивающих станций. Потом появилась «Schlumberger» с погружными насосами, сейчас «Bentec Drilling & Oilfield Systems» с буровыми установками. «Baker Hughes» желает разместить производство кабеля для скважин, способного выдерживать 150 атмосфер! Отдадим им литейный корпус. Ты мне скажи: рабочему есть разница, на кого работать? Ему нужна зарплата и социальные гарантии.

— А «Тюменские моторостроители»?

— А «Тюменские моторостроители» — это здания и оборудование, сеть железных дорог, локомотивы, техника, пожарная часть, все коммуникации — десятки километров трубопроводов, скважины, питьевая и техническая вода, тепло, очистные сооружения, оптико-волоконные линии связи, электричество. У того же «Газтурбосервиса» своего помещения нет. Мы являемся хозяевами или соучредителями большинства этих компаний. Мы контролируем денежные потоки, загрузку производств. И, что немаловажно, — это совместная работа, поставки комплектующих, в том числе для «Метровагонмаша», «Трансмашхолдинга», «Schlumberger», «Bentec». Ведь та же буровая — это добрая тысяча тонн металла! Из Германии его не привезешь... Управляют всем этим не старики, а молодежь 30-35 лет. Полдюжины руководителей среднего звена даже уволились в знак протеста.

— Не прогадали с назначением молодых?

— Само время заставляет пускать молодую кровь, чтобы шло обновление. Я и сам в их годы командовал производством. Если этого не делать сегодня, мы потеряем завтрашний день. К тому же мы не на одной ноге стоим, у нас много направлений. Активно обновляем станочный парк. За прошлый год вывезли старья 380 станков, в этом году избавимся еще от 250. Закупаем за рубежом лучшие обрабатывающие комплексы. Один такой недавно за 22 миллиона рублей приобрели в Японии: берешь болванку, закладываешь в компьютер программу, а он уже сам безо всякого токаря крутит, вертит, точит, может под любым углом дырку вскрыть и резьбу нарезать. Пришлось даже дать письменное обязательство не производить на нем атомное оружие и не продавать его в третьи страны. Вот и делаем сейчас высокоточные детали для «Schlumberger» и всех остальных. Прошло то время, когда мы, словно рак-отшельник, изобретали велосипед за железным занавесом. На самом деле таких предприятий, как наше, немного. Но в одиночку сегодня не выжить.

А по поводу юбилея... Что изменилось-то? Ну, шестьдесят. Как будто пятьдесят или пятьдесят пять. Мироощущение все то же!

Из досье «ТИ». Виктор КУЛЬЧИХИН. Генеральный директор «Тюменских моторостроителей», бессменный президент ассоциации тюменских машиностроителей. Доктор технических наук, член-корреспондент Российской академии инженерных наук.Родился 22 мая 1949 г. в омском селе Пятилетка.
По окончании Омского политехнического института получил направление в объединение «Полет». Год спустя — в январе 1973-го — переезжает в Тюмень, на моторный завод. За четыре года прошел путь от сменного мастера механосборочного цеха
до начальника цеха турбин. Через шесть лет становится заместителем главного инженера по ракетной тематике.
В марте 1986-го назначен заместителем генерального директора по производству.
В июне 1990-го возглавил моторостроительное объединение, став самым молодым генеральным директором в авиационной промышленности СССР.