Безбашенные дети — это не про них!

Еще накануне 25 июля, в День города, вернулся в Тюмень детский трудовой лагерь «Дзержинец». Почему трудовой? Такая тут методика воспитания подрастающего поколения. В лагере — на посторонний взгляд — шумно, дружно и весело. Хотя на курорт совсем не смахивает. Чем занимались здесь ребята? Чему посвятили лето? Все вопросы — к идейному вдохновителю «Дзержинца» Ген Санычу Нечаеву.

№154 (4896)
03.09.2009
Иван Полумисков

— Геннадий Александрович, сегодня принято начинать разговор с финансовой стороны дела…
— Финансированием лагеря занимается управление молодежной политики. Нас по-прежнему поддерживают на средства госбюджета. Мы даже выиграли грант. Правдами-неправдами, лагерь наш, в разных названиях, существует с 1977 года. Это — часть социальной работы клуба «Дзержинец».
— Слышал о ваших первых попытках создать лагерь. Как вы на свои деньги покупали хлеб для первых «отдыхающих».
— Да, был такой лагерь. Как раз в 1977 году. Комиссия по делам несовершеннолетних на базе Дворца пионеров собрала 90 человек так называемых трудных подростков. Решили их вывезти в лагерь в Ембаево. Я напросился туда приехать, поскольку опыт вожатого уже имел. Получил его в пионерском лагере «Спутник», где 10 лет был вожатым, военкомом и физруком.
Тогда я уже работал в УВД. Когда узнал, что есть такой лагерь, пошел в райком комсомола, обивал пороги, чтобы мне дали возможность поработать с «трудными». Рассказывали, что человек, назначенный начальником лагеря, только подошел, взглянул на эту «орду-чехарду» из «трудных», развернулся и ушел. Ни одного вожатого — они тоже не поехали. Осталось девяносто бесконтрольных ребят, а я сказал: «Поехали, там разберемся!» Погрузились на три автобуса…
— И кто вас там ждал, в Ембаево?
— В селе слышать о приезде лагеря — слышали, но никакой официальной договоренности не было. Напротив тепличного хозяйства в Тураево нашлись бараки, в которых раньше держали скот. Нам повезло: на тот момент они были пустые. Внутри были кучи навоза. Нам предложили «располагаться». Съездили за лопатами и стали выгребать. Нам помогали девчонки из «Дзержинца» — клубные инструктора: похватали тряпки, все вымыли, вычистили. Отчаянные девушки. А кровати нам дал директор совхоза, из детского дома.
Приехали утром, а уже три часа дня. Все жрать хотят, голодные. Вот тогда я и поехал в магазин, сколько денег было — 30 буханок хлеба купил. Приехал к ребятам, а они рвут хлеб, друг у друга отбирают. Как будто какой-то голодный год или из концлагеря вышли. Я об этом рассказывал уже, но до сих пор все перед глазами… Все подростки на учете состояли, некоторые были даже условно освобождены. Это была «экстремальная» практика: ведь по правилам на одного «трудного» должно быть десять нормальных…
— А дальше?
— Дальше приехал секретарь Центрального райкома комсомола Владимир Шевчик, на мотоцикле «Урал», как сейчас помню. Поехали к одному директору, к другому, всех на уши подняли. Директор совхоза, как дело до него дошло, тут же распорядился, чтобы вечером детей накормили. Но нас не просто накормили, а мы взяли обязательство помогать на совхозных полях, пропалывать морковку, капусту. А столоваться мы стали в совхозной столовой. Кормили нас хорошо, три раза в день. Потом где-то пробили финансирование. И мы могли подкупать пряников. У нас потом всегда стояли ящик-два пряников. Когда было поздно, мы выходили на берег, жгли костер, кипятили чай. И как-то у нас это дело закрутилось, капитально.
— И что, «трудные» становились «нормальными»?
— Не сразу, конечно… Был один, я его часто вспоминаю, однажды так меня довел, я уже думал, сейчас изобью его вдребезги… Потом стал моим лучшим другом, до сих пор с ним дружим. Вот… А еще наши иногда из тепличек огурцы таскали. Жалоба поступила, что кто-то в теплицы лазит, да еще ворует не слабо. Мы пообещали поймать. Заключили договор: мы дежурим. А они нам платят — ведерком огурцов. Так мы задержали совхозных «профессионалов» на машинах: они-то двумя огурчиками, как мы, не ограничивались, нагружались прилично. У нас там был настоящий военный пост. Директор совхоза за голову хватался, дескать, а мы-то на ваших «трудных» думали!
— Значит, утверждение, что труд облагораживает человека, — не пустая фраза?
— Мы даже новую методику применяли на полях: на один ряд пропалывать становились двое. Мы там пластались от души, делали по две-три нормы. Бригадирам это очень понравилось. Парням моим тоже — на свежем воздухе, питье есть, кормежка есть, нигде шнырять не надо. Палатки, костер — отлично!
В бараках мы первую смену прожили, а потом нам дали вагончики. За детским домом был школьный лагерь, когда они съехали, нас на вторую смену поселили там. Бор, красота! Мы там начали рыть землянки, пацаны ведь любят все эти штуки. Вырыли окоп, притащили воздушки, стали стрелять.
Если нужно было отработать четыре часа, мы вставали в шесть утра, делали зарядку и бежали на поле. К десяти часам мы свою норму выполняли. С поля пришли, поели, искупались, рядом было отличное озеро. А вечером костры — и пряники!
— Метод кнута и пряника?
— Кнута не было. А пряники мы не просто ели, а устраивали ориентирование по азимуту. Пока они бегали, я брал с собой помощника, по компасу 500 метров вправо, влево… Около костра зарывали эти пряники, печенье, и их не видно было. Получалось целое спортивное ориентирование. И когда они находили этот ящик с пряниками, тут же у костра их и ели. Я тогда вел дневники, и временами самому хочется все это почитать.
— Ну а после лагеря?
— Практически все эти ребята потом занимались в нашем клубе «Дзержинец». У них был специальный взвод. К следующей смене они уже сами становились инструкторами. Мне удивительно то, что никто от работы не отлынивал. Была заинтересованность, и было соперничество. Соревновались даже когда собирали землянику вместе.
— Какие отношения были у ребят друг с другом?
— Их собрали со всего города, «отщепенцев». Но совместная деятельность сплотила их, сделала монолитом. Приехала в лагерь безликая серая масса. А стали — разные. Еще и румянец у многих стал пробиваться. Два с половиной месяца на хороших харчах дали о себе знать. До этого же ели где-то урывками. Питание, работа, свежий воздух — для них это был курорт. И до сих пор ко мне все эти ребята приходят и с восторгом говорят: «А помнишь?!» Как они всем лагерем тушенку искали, а она возле костра закопана была. Но вот интересно: жратвы хватало, а хлеб на первых порах рвали друг у друга. Хотя уже и печенье было. Кстати, мы с ними выпивали по три больших чана чая. Я сам с тех времен кидаю в чай листочки вишни, малины, земляники. Мы это называли «чаем богов».
Вообще таких голодных людей я увидел впервые. Ящик поставишь — «вжик!» — и нет его, по карманам. А потом они поняли: не надо таскать, пряники всегда здесь. Хоть ночью вставай, чай себе наливай и ешь. У нас был круглосуточный пост. Дровишки нужны? Разбежались в лес. Костер все время поддерживали. Рядом чистый источник.
— Ген Саныч, могли бы сказать, какой лагерь был самым трудным?
— Легких, если ставить перед собой какую-то цель, вообще не бывает. Но мой первый лагерь был, конечно, самым трудным. И самым ярким! У нас существовала система инструкторского роста — это мощнейший стимул. Человек, который ни разу не подтягивался на перекладине, через два месяца подтягивался от 20 до 40 раз. Хрен его знает, что помогало, но мы были какие-то заводные. Я руководствовался практикой Макаренко, даже во сне его видел. Изучил все пять томов его педагогики. Человек сам не может не знать, каков его потенциал, ему надо помочь открыться. И когда ты поймешь, чего он хочет, его образ мыслей, тогда можно произвести в нем «сдвиг мотивов», направить на общественно-полезную деятельность. Это наша методика. Они даже в детском доме работали, как няни, — чистили от плесени и грязи погреба. А детдомовские нам булочки пекли. Но времена меняются, нам бы самим выжить сейчас…
— Это вы о ваших бесконечных судебных передрягах?
— На приют, пристройку к башне на Орджоникидзе, уже неоднократно осуществлялись рейдерские атаки. Это был центр реабилитации детей и подростков, они тут жили, иногда по пятнадцать человек, я им наверху небольшую столовую сделал. Мы сами его строили! Я был в Москве на международной конференции по социальной защите детства, тогда как раз рассматривалась конвенция о правах ребенка. Говорилось, что для детей надо делать все. А я простой парень: раз все, так все! Я этим и жил.
У меня у самого детство было трудное. Мне в свое время один милиционер, дядя Миша, помог, взял с собой в Заводоуковск. Там пристроил меня помощником комбайнера. После этого поступил в училище механизации. Мое детство. И это осталось у меня в памяти, что мне когда-то человек помог. Моим жизненным кредо стало: пока я хоть одному пацану нужен, буду этим заниматься. Я определил для себя это рано, в 25 лет. И за дело, которому отдал всю свою жизнь, умереть не страшно. А приезжали на джипах, по десять человек, дескать, валите отсюда, выселяйтесь. Этим ребятам, что здесь жили, я говорю: это испытание для нас. Испытание нашей чести, нашего достоинства. Что мы вообще стоим по жизни. Можем ли мы защищать других, если мы сами себя защитить не можем?
— А вас-то защищал кто-нибудь?
— Кто-то помогал, кто-то мешал… Но нас хотя бы не выкинули на улицу. Постоянные публикации в прессе сыграли роль тормоза. И так два года. Нас убить трудно, а запугать невозможно. Поэтому рейдеры больше не приезжают. И какая-то гнида придет отбирать последнее у ребят?!
Некоторые про меня говорят, что у Нечаева все время какие-то бзики в голове, то с лагерями ездит, то приюты открывает, то детскую академию, филиал Московской международной академии лидерства. То, что я делаю, то, что вы сейчас видели, уже и есть первые шаги по открытию этого филиала. Я сам окончил академию лидерства, получил много новых знаний, добавил их к своим и теперь применяю на практике.. До сих пор сам провожу тренировки. К семидесяти годам получу еще одно высшее… Конечно, все проходит, и мое время тоже. Но сегодня, пока я что-то могу делать, я делаю. А завтра — как Господь распорядится.
— Что сейчас поменялось в лагере?
— Лагерь становится лучше. Здесь ребята соседствуют с археологическим факультетом, вместе проводят раскопки. Очень полезно общаться с людьми, живущими историей. Наши ребята по-прежнему работают 4 часа. Показан квадрат земли, и они на этом участке слой за слоем снимают землю. Находят разные черепушки, копья, пики, третьего века до нашей эры. Люди соприкасаются с историей — и их восприятие мира меняется...

Комментарии:

Ребята, вернувшиеся из лагеря, тоже поделились впечатлениями.
Юля Сабинина:
— У нас были археологические раскопки, там мы копали железный век. Осколки керамики находили и разные бронзовые штуки. Поехать я решила за компанию с подругой. До этого была и в других лагерях — «Витязе», геленджикском «Горизонте». «Дзержинец» отличается от них тем, что тут ты обязан работать, ведь ты подписываешь условия жизни в лагере. Очень большая ответственность. Это лагерь для взрослых детей. Устала очень, но, возможно, решусь поехать вновь.
Виктория Бейбутян:
— В лагере у нас была очень тесная девчачья компания. Настоящий женсовет. У меня уже 4 медали посвящения, ведь я была там уже четыре раза. Обязательно поеду в пятый. Мама в шоке!
Семён Концевой:
— Уже третий год приезжаю в этот лагерь. Очень много старых и новых друзей. В обычных лагерях не попробуешь пищи, приготовленной на костре! Очень интересно вести раскопки и жить на природе, в палатках, а не в здании. С ребятами всегда были все вместе, теперь все друзья! И с девчонками тоже общались.
Директор «Дзержинца» Ольга Селиванова:
— Этот лагерь может стать последним в нашей жизни: машина наша развалилась, ей уже 10 лет было, а никто нам новую машину не хочет подарить. Финансирование у нас нормальное, но оно дается, как говорится, на «воспитательный» процесс. На обеспечение же этого процесса нас финансировали последний раз года три назад. И то это в лучшем случае на приобретение материала, а ведь ни один лагерь невозможен без хорошего транспортного средства! Раньше депутаты могли спонсировать, а сейчас у них денег нет. А нужно нам 400 тысяч рублей. Не копейки, конечно. Но ведь на второй чаше весов — наше будущее…