Я вернулся живым

До войны тюменец Костя Козмиренко думал, что умирать страшно, а жить — легко и весело. На фронте же он узнал, что погибнуть-то можно запросто. А вот жить порой бывает тошно.

№224 (4966)
16.12.2009
Александр Белов

Убили Костю в Афганистане, на острозубом горном перевале. Десантный батальон гнал по караванной тропе большую, до сотни стволов, банду моджахедов. Гнал ее прямо на заслон из десятка советских солдат, оседлавших тот перевал.

Духи хлынули на встречный огонь, чтобы смести горстку шурави и уйти в долину.

Вдесятером против сотни врагов бойцы продержались почти час. Их оставалось трое, когда рядом рванула граната. Гора, укрывавшая солдат, дрогнула, как мощный, подраненный зверь, и грохот боя затопили тишина и тьма.

Мертвым Костя пробыл почти месяц. За это время хирурги сделали ему восемь операций. Ампутировали ногу. Из другой извлекли четырнадцать осколков и еще три шершавых куска металла вырезали из правой руки.

Вместо ноги ему, как ветерану боевых действий, предоставили протез. Убогую, двенадцатикило-граммовую отечественную загогулину. Сам воскресший солдат весил тогда сорок восемь кило.

Отойдя от наркоза, он заново учился ходить, а устав ковылять по госпитальным коридорам, валился на койку и вспоминал.

Как до армии гонял футбол в дубле городской команды «Геолог».

Как в военкомате друзья-провожатые, прощаясь, наказывали «быть мужиком».

Как в десантной учебке в Литве, взмокший, он одолевал последние километры марш-броска, укладывал парашюты, пластался на занятиях по рукопашному бою и тактике.

Как круто заходил на посадку борт, принесший роту в Афганистан.

Как в первом бою солдат-старослужащий за шкирку сдернул необстрелянного сержанта с линии огня и заорал: «Куда прешь, салага? Жить надоело?»

Вспоминал, как еще до призыва в их дом вернулся лечиться от тифа сосед-летчик, воевавший в Афганистане. Глядя на беспечную молодежь, он кривился: мол, балдеете здесь. А не дай Бог, туда попадете… Тогда Костя не понимал — почему «не дай Бог?» Теперь вот понял…

Узнать бы еще, прорвали духи их заслон или откатились под огонь настигающего батальона? Но врачи этого не знали.

А Костя не знал, зачем теперь нужна жизнь ему, двадцатилетнему калеке. В армии его добросовестно обучили выживать в бою. Жить после боя солдаты учатся сами.

От войны отвыкать тяжко. Дико смотреть на людей, которые называют продовольствие — едой, обходятся без оружия и свободно разгуливают по открытой местности.

Неожиданно зазвеневший детский смех заставлял бывшего солдата вздрагивать, от близкого рева моторов хотелось прятать голову, словно спасаясь от обстрела.

И Костя, как и многие безусые фронтовики, тяжко запил. А когда протрезвел и решил, что полегчало, пошел работать на завод. Токарем.

Начальство его ценило. И государство тогда было милосерднее к своим солдатам. Ему, инвалиду, положили пенсию в 104 полновесных советских рубля. До четырехсот рублей он зарабатывал в цехе.

Через три месяца афганец получил по льготной очереди (тогда в стране все было в порядке очереди — от жилья до подписки на собрание сочинений классиков) шустрый «Запорожец». Через полгода переехал в новую квартиру, выделенную руководством завода. А еще через год школьная подруга стала его женой.

И все как будто наладилось. Время приглушило память о богатой и нищей стране, где скалы темнели от щедрых вкраплений железной руды, где дно ущелья Панджшер искрилось от алмазных россыпей и после купания в горной реке на плечах оставались сверкающие пылинки золота, но истинным сокровищем считалась вязанка хвороста.

Постепенно прошли кошмары. Нога понемногу привыкла к протезу. И только рубиновый отсвет на лучах ордена Красной Звезды, горевшего на поношенной камуфляжной куртке, напоминал о войне.

Хорошо и спокойно было до тех пор, пока не шарахнула перестройка. Сначала залихорадило их токарный цех, а потом и весь завод. Когда его приватизировали, а потом закрыли, многие мужики обреченно запили.

Костя мыкался по разным работам. Был сторожем, строителем, бригадиром бетонщиков. Потом его, всегда приветливого и легкого на подъем, приняли в охранное предприятие.

Три года сослуживцы не знали, что он безногий. Ходит быстро, никогда не жалуется — пойди догадайся…

А он на новом германском протезе, весившем полтора килограмма, не то что ходить — бегать мог бы. На встрече с американцами, ветеранами Вьетнама, отставной «зеленый берет», списанный вчистую после пулевого ранения, глядя на Костю, все удивлялся — нет ноги, и ты работаешь? Невероятно…

Американские военнослужащие, участвовавшие в вооруженных конфликтах, получают от государства единовременную компенсацию — 100000 долларов. Ежемесячно им выплачивается солидное пособие. Поэтому многие отставники открывают небольшой бизнес. Не для денег даже, а чтобы не закиснуть от безделья.

Получив правительственную выплату, американский сержант купил загородный дом, обнесенный белым забором. Костя, чтобы прокормить семью, на стройках замешивал цементный раствор ручной бетономешалкой.

— В нашей стране для инвалидов и здоровых людей возможности разные, — рассуждает Константин. — Вот я к автобусу бегу, а шофер меня не дождался, уехал. Он же не знает, что я безногий. Прихрамываю? Так, может, на гвоздь наступил…

Из охранников его все же уволили. Взбешенный начальник еще высокомерно процедил:

— Да мне по х.., где ты служил!

Костя тогда промолчал. Просто знал: работу он все равно найдет. Помогут ветераны-десантники. Оно еще живо, войсковое братство, хоть годы и сузили круг друзей — кто-то уехал, кто-то умер.

С любым из тех, кто остался, можно просидеть на кухне до рассвета и не заметить промелькнувших часов. Спустя четверть века та война отождествляется уже не со смертью, а с юностью.

И если юность она отняла, то жизнь, пусть и исковеркав, все-таки возвратила. Значит, сержант Козмиренко победил в той войне.

Потому что вернулся живой. Потому что есть семья. Две дочки-красавицы и женщина, подарившая ему этих девчонок. И есть для чего жить дальше.

А это уже немало.

Приказом от 19.06.2009 года сержант запаса Константин Козмиренко представлен к ордену «Генерал армии Маргелов». Для любого русского десантника нет награды дороже.