Заснеженная Россия

Вот ведь как в жизни бывает! О чем-то долго думаешь, даже обсуждаешь — оно кажется несбыточным и нереальным, а потом вдруг, как бы невзначай, под шум ноябрьского дождя за окном, перед уходом на работу в школу, негромкий голос и вопрос: «Так мы поедем на Урал встречать Новый год?»

№50 (5027)
25.03.2010
Владимир Зикеев

192 ступеньки

Вот ведь как в жизни бывает! О чем-то долго думаешь, даже обсуждаешь — оно кажется несбыточным и нереальным, а потом вдруг, как бы невзначай, под шум ноябрьского дождя за окном, перед уходом на работу в школу, негромкий голос и вопрос: «Так мы поедем на Урал встречать Новый год?»

Я слышу это, стоя в ванной перед зеркалом с наполовину выбритым лицом и уже почти хорошим настроением, несмотря на понедельник. Вижу, как у мужчины, глядящего на меня в зеркало, застывает станок в руке, вытягивается лицо, поднимаются брови и увеличиваются зрачки. В моей голове красным цветом высвечивается: деньги за ремонт помятой машины; деньги за контракт сыну в академию; кредит за квартиру… Стоп! Время для ответа истекло. Мужчина открыл рот, но молчит. Вероятно, отвечать придется мне. Выглядываю улыбаясь: «Дорогая, не вижу причин, которые смогли бы помешать нам совершить столь дерзкое путешествие». Она ведь так хотела увидеть сестру, племянников, настоящую зиму!..

Билеты купили заранее: из Одессы до Харькова, а там садимся в поезд и смотрим 40-часовой онлайн-фильм «Россия в снегу». За оставшееся до поездки время ищу и покупаю одесские подарки, сувениры, завершаю все дела. Еще связываюсь с недавно найденными в «Одноклассниках» старыми друзьями, которые бросили якорь по пути следования. Когда еще будет такая возможность обняться и поспрашивать те 30-40 минут, пока стоит поезд: помнят ли они то, что помню я, и наоборот?

Жена уехала в Харьков к родственникам на два дня раньше. Это оказалось очень правильно, так как в день моего отъезда в Одессе неожиданно выпало два мешка снега — и город парализовало. Сын довез меня от дома до Морского вокзала, а дальше — все остановилось, ни шагу вперед. Пришлось бегом подниматься по заснеженной Потемкинской лестнице и вспоминать, что у нее 192 ступеньки. Бежал через весь город с набитой сувенирами сумкой — и «с нежностью думал» о многочисленных родственниках. Им всем повезло: в вагон я заполз в самый последний момент. Они-таки будут кушать с пивом наших черноморских бычков и раздавать детям одесские конфеты.

Зима. Новохоперск. Раки

В Украине много уютных поездов, красивых и внимательных проводниц, разносящих чай и пакеты с отутюженным белоснежным бельем. Это стало нормой. Но наш межконтинентальный
экспресс «Харьков — Владивосток» собрали из вагонов, в которых когда-то весело, под гитару отправлялись на Дальний Восток строители Байкало-Амурской магистрали. Двум небритым и неприветливым верзилам была поручена роль проводников. Они с явной неохотой впускали и выпускали назойливых пассажиров. «И куда они все едут, что им дома не сидится?» — видимо, думали они. Но вот под щемящий сердце марш «Прощание славянки» поезд набирает ход.

Пересечение границы между Украиной и Россией — процедура для пассажиров уж очень растянута по времени. Проводники, потревоженные приближением границы, раздали для граждан Украины миграционные карты. Заполнить их в летящем на полном ходу вагоне оказалось делом непростым — не у всех получилось с первого раза и даже со второго.

Сначала проверяют украинские пограничники и таможенная служба, а через два-три часа работают их российские коллеги. Отношение к пассажирам — доброжелательное, вежливое и предельно внимательное. Шаг влево, шаг вправо. Часть осмотра проходит прямо по ходу следования. Запомнились аккуратно одетые российские девушки— прапорщики пограничной службы с четко очерченными французской тушью глазами. У каждой в руке тяжелая черная папка толщиной с ладонь — в ней список нежелательных, а возможно, и вредных для Российской Федерации гостей. В нашем вагоне таковых не оказалось.

Все время, пока поезд шел, и во время досмотра по вагону туда-сюда шныряли энергичные менялы. Они стократно повторяли: «Меняем рублики, доллары, гривночки». Причем работали практически одновременно с пограничниками и таможней. Те, насупив брови, с пристрастием спрашивали, не везет ли кто лишней валюты, а эти тут же лихо брались ее поменять. Видимо, работа такая.

Расчет на возможность поспать был опрометчивым. Часов с пяти утра по вагону табуном стали ходить смуглые мужчины и женщины в пестрых одеждах. На плечах и в руках они держали пуховые платки, шали, шарфы, рукавицы и носки. Как я понял сквозь сон, эти люди холодной ночью ждали именно наш поезд и наш вагон, чтобы почти даром отдать пассажирам такие нужные и теплые вещи. Мне все это было ни к чему, но спать я уже не мог — сидел и глядел в окно. Мобильная ярмарка работала еще часа четыре и закончилась на станции Поворино.

До этого мой вагон на пару минут остановился прямо напротив неухоженного вокзального здания, на котором лет сорок назад было написано: «Новохоперск». Сразу вспомнилась записка, оставленная своей невесте Остапом Бендером: «Выезжаю с докладом в Новохоперск. К обеду не жди. Твой Суслик». Я подумал: «Вот кидала судьба болезного. Врагу не пожелаешь». На перроне, посреди забросанной снегом клумбы, стоял на небольшом пьедестале, украшенном красными церковными маковками, очень маленький Ленин. Казалось, будто его вынесли на какой-то праздник из пионерской комнаты местной школы и забыли унести обратно. «Гиблое место»,— подумалось мне. Но так случилось, что на обратном пути, глядя на забытого Владимира Ильича и занесенный перрон, эти слова произнес сидевший на боковом месте лысоватый мужичок с маслянистыми глазами. Он пил пиво и мастерски, как патологоанатом, разбирал раков. Зима, Новохоперск и раки! «У вас, товарищ, гипертрофированно-искаженное представление об истории нашего края»,— вежливо заметил один из двух только что вошедших пассажиров. Он был лет на пятнадцать старше своего молодого спутника. «Произнесенное нуждается в пояснении»,— с улыбкой сказал пассажир с пивом и предложил вошедшим присоединиться к нему. Те вежливо отказались, но, закинув вверх свои рюкзаки и разместившись, незаметно разговорились и, между прочим, рассказали, как экспедиция преподавателей и студентов Воронежского пединститута, в которой работали и они, в этом районе обнаружила поселения кочевников, живших здесь больше шести тысяч лет назад. Как лютовал царь Петр I, подавив булавинское восстание, как сжег все казачьи городки на реке Хопре и велел построить сторожевую крепость, самолично начертав план судоверфи при ней. Как во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. здесь строились корабли и фрегат «Первый». В Азовское, а затем в Черное море их провел адмирал русского флота Ф.Ушаков. Показали фотографии красивейших мест Хоперского природного заповедника. Я сидел и думал: как богата история земли Русской, как хорошо, что есть люди, которые ее знают, и о том, что я, слава Богу, прочитав веселую книгу о Великом комбинаторе, не сказал вслух никакой глупости о таком милом городе Новохоперске.

Егорка

Поезд тем временем продолжал мчаться по зимней России. Все вокруг белым-бело. Равнинные просторы, перелески, убегающий далекий горизонт — все неожиданно исчезает, все пропадает из-за плотного снежного занавеса. Мокрый снег пару часов крупными охапками неистово, наотмашь бьет в вагонное стекло, но нам не страшно: в пузе вагона сухо и тепло, как в ухе. Поклон верзилам-проводникам! Белое безумие постепенно ослабевает, снег медленно спускается с небес на землю, укрывает ее, успокаивает. На душе тоже становится светло и чисто, как в церкви. Вспомнился Е.Евтушенко и его станция Зима:

А потом строки о России.

Мысли о вечном прерывают два визжаще-кричащих сорванца трех и пяти лет, с самого раннего утра гоняющихся друг за другом по всему вагону. Их мама таки купила им теплые носочки у цыган — и теперь мирно дремала на соседней боковой полке. Ребятишки оказались общительными, что помогло им быть сытыми всю дорогу. Старший, Петька, как смог, за вкусную конфету поведал мне, что они возвращаются домой в город Зея. Гостили у бабушки в селе на Украине. Там у них осталось много друзей. Допрос с пристрастием показал, что младший говорит пока только слово «мама». Он мне ничего не рассказал, но конфету тоже получил. Проснувшаяся мать в сердцах посетовала, что младшенький не говорит, но тут же сама себя и успокоила: дескать, не немой — заговорит. «Хотите, сегодня к вечеру он скажет пару новых слов?» — спросил я. Она с усмешкой махнула рукой. У меня появился азарт. Каждый раз, когда он пробегал мимо, я брал его за руку и несколько раз говорил: «Егор, скажи: «Одесса-мама» — или «Скажи: маяк», давал конфету или фломастер — и отпускал. Где-то на десятый раз он уже сам останавливался, слушал меня, получал приз — и убегал. Помните, как Кот Матроскин учил галчонка в Простоквашино? «Кто там?» — «почтальон Печкин». Все просто, ничего нового. И так раз сорок. Прошло часа четыре. Жена посоветовала закончить эксперимент и пойти подышать свежим воздухом. Поезд остановился в Пензе. Вышли, подышали, посмотрели. Вокзал — никакой, тут время застыло на пороге 80-х. А жаль: город-то хороший! Купили бутылку воды — и обратно в тепло. Иду, а навстречу по проходу несется Егор и кричит: « Одесса-мама, Одесса-мама, Одесса-мама!» Улыбаюсь. Не Макаренко, конечно, а приятно. Парень оказался старательный: закреплял материал самостоятельно еще часа два. Потом был и «маяк».

В Пензе в вагон подсела группа глухонемых торговцев косметикой, иконками и магическими камнями. Разложили свой нехитрый товар на всех столиках. Подождали, собрали обратно — и тихо удалились. Магия сегодня не нарасхват. Спасаясь от жары, решил постоять в прохладе, вышел в тамбур. Там стояло человек пять «глухонемых». Они дружно курили и беззлобно матерились на прижимистых пассажиров. Мое появление их не смутило. Помните? «Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский, и вам скажут, что до революции Паниковский был слепым». Вечный российский промысел. Едем дальше.

Вечереет. Вдалеке и вблизи загораются огни. Поезд сбавляет ход. За окном проплывают поля, полустанок — три занесенных снегом домика, свет в окне, дымок из трубы, розовощекий мальчуган с санками и Шариком. Здесь его маленькая родина. И снова поля…

Вагон живет своей жизнью. Две донецкие старушки едут до Красноярска и тихо радуются, что таможня не нашла у одной восемь литров домашнего украинского первачка в пластмассовых бутылках, а вторая провезла по незнанию мешок грецких орехов. В соседнем купе полная женщина громко возмущается действиями работника таможни: «Вин мэнэ запытуе: «Почему вы так много сала везете?» А що, я не можу до Башкирии сало везты?» Весь вагон взрывается хохотом.

Самара-городок...

Поезд замедляет ход, видны элементы современного вокзала. «Ах, Самара-городок, беспокойная я…» Я тоже беспокойный. Здесь у меня встреча с товарищем по лейтенантской юности. Оделся, сложил в пакет пару сувениров да бутылочку украинской водочки с перцем. Напутствие жены: «Ты только далеко не отходи!» В ответ вежливое: «Конечно, конечно, дорогая!» Сошел на самарскую землю. Перрон вдоль всего состава оказался импровизированной выставкой-продажей шикарных конфет местной фабрики «Самарский кондитер».

Виктор, друг юности, увидел меня сразу. Спросил, сколько стоим, и, узнав, что сорок минут, предложил прокатиться по ночной Самаре. Машина рядом, пробок никаких, полчаса — и мы снова на вокзале. Смелее, Володя! Легкое колебание, и мы уже мчимся по ночному городу. Друг что-то рассказывает, что-то спрашивает, и я отвечаю, спрашиваю, верчу головой и жадно вглядываюсь в ночной город. Везде сугробы, горы снега. Светло как днем. Перекресток Льва Толстого и Алексея Толстого, поворот, еще поворот, расписной русский пряник здания драмтеатра. Проезжаем мимо пешеходной зоны на Ленинградской. Фонтаны засыпаны снегом, фонари — как возле Петропавловской крепости в Петербурге. Попадаем в ХIХ век на улице Куйбышева — и чуть помедленнее едем мимо громадной площади его же имени. Вениамин Куйбышев в купеческой Самаре советскую власть установил без единого выстрела — он просто объявил собравшимся в местном цирке самарчанам, что у них теперь новое начальство, и все разошлись: новое так новое, эка невидаль? Узнал я, что памятник Ленину стоит на постаменте, на котором раньше стоял памятник царю. Слушаю, а внутренний хронометр неумолимо откалывает секунды и минуты от оставшегося куска времени. Бросилась в глаза основательность красивых зданий, построенных в разное время и в совершенно разных стилях, сверкающие огнями и гирляндами широкие проспекты и улицы. Эх, побродить бы здесь без суеты, подышать этим волжским воздухом, поговорить, послушать, тогда и краски для рассказа были бы ярче!.. А пока — что вижу, то и пою.

Берем на обратный курс — и попадаем в западню. Навстречу нам свиньей, как тевтонские рыцари, на всю ширину проспекта, хищно светя фарами, движутся снегоуборочные машины. Делаем разворот, газ, поворот — и… мы в руках у инспектора ГИБДД. Виктор, оказывается, не успел включить сигнал поворота. Приплыли!.. Инспектор неумолим. Что же, он зря мерз тут ночью в засаде? В голове стучит набат. Выхожу из салона, здороваюсь, объясняю, почему я здесь, откуда и куда путь держу, про жену в вагоне вспомнил, не забыл. И, главное, ведь все правда, но сам чувствую, что монолог смахивает на банальное, типа: «Мы не местные, отстали от поезда. Отпусти нас, дяденька милиционер!» Спас меня мой город. При слове «Одесса» суровый хозяин дорог поправил жезлом головной убор, смерил меня взглядом, улыбнулся, расстегнул бушлат и достал свое удостоверение. В графе «Место рождения» стояло: «город Одесса». Это сговор случая с судьбой! Инспектор спросил, сколько осталось до отправления поезда, посадил меня к себе в машину, Виктору предложил следовать за нами, включил сирену — и мы помчались. Он ехал, а я рассказывал о его родном городе. Очень удивился, что памятник матросам-потемкинцам перенесли в сквер на Таможенной площади, а воссозданный памятник Екатерине II вернулся на свое историческое место на Екатерининской площади. Да много ли расскажешь за пять минут? Впереди показался просто космический по архитектуре и красоте железнодорожный вокзал. Он явно построен для поездов будущего. Подъехали, у меня еще есть семь минут. Подарил Константину, так звали инспектора, пакетик черноморских бычков и маленький одесский сувенир-магнит — краюху настоящего черного хлеба, сверху муляж куска сала, чеснока, соленого огурчика и красного перца. Обнялись. Витя стоял рядом и смущенно повторял, что больше так не будет.

В вагоне было душно. В Самаре зашло несколько новых пассажиров. В соседнем купе на верхней полке укладывался солдат. Попросил зажигалку. Ждал поезд двое суток, едет до Хабаровска. Жена, проснувшись, тихо спросила: «Ну что, пообщались?» Как бы нехотя отвечаю: «Да, немного». И ложусь спать.

За державу обидно!

Проснулся рано, за окном еще темно. Пошел за чаем. Летящий навстречу рассвету поезд петляет по заснеженным ущельям. Ночь убирает свой бархатный занавес. Перед глазами — панорама манящих скалистых гор. Стволы высоких сосен, словно обтянутые красно-коричневой змеиной кожей, мохнатая зелень их хвои, которую против шерсти теребит ветер. Пронзительная грусть глухих полустанков. Города хорошеют, а глубинка как будто находится в летаргическом сне. Здесь, видимо, еще долго можно будет без бюджетных затрат и декораций снимать добротное кино про многовековую историю России.

Подошел Егорка, показал свои рисунки, сделанные заработанными в лингвистическом конкурсе фломастерами. Авангард в чистом виде. Умница! Солдат выспался и без боя сдался украинской семье, угощавшей его салом, домашней колбасой и брынзой. Видимо, он уже поставлен на довольствие до Читы, куда они едут к старшему сыну.

В предместьях Уфы много добротных коттеджей: чувствуется приближение башкирской столицы. В черте города рассмотрел красивые минареты скрытых жилыми домами мечетей. Вокзал — стильный, с блеском золота, удобный, выполненный из современных материалов. Нравится. Но… самарский — это уже космос!

На станции Аша на боковое место сел крепкий мужчина, как говорили в прежние времена, рабочей специальности. Такое впечатление, будто он сошел с советского плаката о рабочем классе, только устал немного. Есть люди, в которых с первого взгляда чувствуется какая-то основательность и уверенность. Спросил: не помешает ли, если проедет с нами пару часов? Да нет, присаживайтесь. Разговорились. Андрей Степанович, так звали попутчика, посетовал, что ветер-«тягун» дует вот уже который день, все пути заметает.

Сам он двадцать шесть лет гоняет на этом участке локомотивы. Возвращается домой, проходил медкомиссию. У них с этим строго. Работа тяжелая, зарплаты хватало бы, если бы не кредит за машину, да и дочке приходится помогать. Говорит, что за последние годы всю молодежь вывез «на своем паровозе» с родных мест в большие города. Ворчит на руководство и олигархов, до сих пор ругает Чубайса. Воруют, говорит, много. Я пытаюсь возразить: дескать, мы в Украине смотрим московские каналы и видим, что у вас почти все хорошо. Смеется, говорит, что у них, показывает взглядом наверх, видимо, действительно уже все хорошо. Резюме: жить можно, но нет гордости за страну — за державу обидно. А уж нам-то как обидно! Причем — за обе.

Златоуст и его чудо-мастера

Ну вот, скоро и нам выходить. Собираем вещи, обмениваясь шутками, прощаемся с попутчиками. Конечный пункт нашего путешествия по железной дороге — город Златоуст. Для меня это название сказочное, из самого детства. Как, впрочем, и все, что скрыто под таким коротким и мощным словом — Урал. Здесь и Данила-мастер, и уральские самоцветы, и горы, набитые всяким полезным добром, и малахитовые колонны и вазы в Эрмитаже, булатные клинки и пушки для русской армии. А еще снаряды, танки и самолеты, заводы под открытым небом и станки, за которыми работают уставшие женщины и дети.

Еще в Одессе, готовясь к поездке, я собрал досье на Златоуст. Прямо скажу: биография редкая. Если одним словом — город-самородок. Природные богатства, мастеровые люди из Тулы и Нижнего Новгорода, горные инженеры из Петербурга и лучшие немецкие оружейные мастера из Золингена и Клингенталя создали звонкую стальную славу Златоусту. В этом городе были отлиты первые русские стальные пушки и собраны первые советские морские баллистические ракеты..

Со Златоустом связаны судьбы многих выдающихся людей России. Красотами окрестностей наслаждались императоры Александр I и Александр II. Первое сольное выступление Федора Шаляпина состоялось в Златоусте в здании Арсенала. Свой знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии» Илья Шатров написал здесь.

В этом досье есть поразительные по красоте и мастерству исполнения цветные фотографии Златоуста и его предместий.

Сделаны они в 1909 году (!) ученым-химиком, основоположником проекционной цветной фотографии в России С.М.Проскудиным- Горским. Все изобрел сам — от реактивов до фотокамеры. Милости просим в Интернет! Есть от чего широко открыть глаза или рот.

И вот на эту почти виртуальную матрицу стали накладываться отпечатки реальных картин и полученных ощущений. Бросилось в глаза большое количество памятников. Это многочисленные административные и частные постройки конца века, мемориальные сооружения, посвященные событиям Гражданской и Великой Отечественной войн. Более половины всех памятников располагается в центральной, самой старой части Златоуста.

А главная площадь города — место, с которого 250 лет назад, собственно, и начался Златоуст, — представляет собой целое ожерелье памятных мест. Дом горного начальника (сейчас музей), построенный в первой половине XIX века, здания Арсенала и оружейной фабрики, чугунная литая ограда с коваными воротами между зданиями оружейной фабрики и Арсенала (т.н. «Бастенькие ворота»), памятники Павлу Аносову, открывшему тайну булатной стали, и основоположнику златоустовской гравюры на стали Ивану Бушуеву, своеобразный небольшой некрополь в городском сквере — эти памятные места со всех сторон окружают старую площадь, которая, если подходить неформально, давно уже сама стала самой главной достопримечательностью Златоуста. Памятники прибраны и большей частью хорошо сохранились.

Все увиденное, честно говоря, тронуло. Со сменой флага на древке не исчезает и не меняется история страны и народа. А желающих создать стада манкуртов, покромсать и выкорчевать из памяти былое хватает. В Украине, например, во многих городах полностью исчезли названия улиц и памятники советского периода. Временщики вытаскивают из антимиров своих потрепанных антигероев. С ловкостью карточных шулеров они убеждают биомассу в том, что карта черной масти в их растопыренных руках — это красная гроздь калины — символ борьбы за свободу нации. Но они не пройдут. Древние говорили: «Помни о прошлом, но живи будущим». Надо помнить — и да будем жить.

Город весь в снегу, люди — в предпраздничной суете. У меня преимущество — я гость. Поэтому сегодня я нетороплив, гуляю, знакомлюсь с достопримечательностями, общаюсь.

Первое впечатление, впрочем, и второе тоже, что градостроительство в Златоусте закончилось лет за десять до миллениума. Исключение, пожалуй, составляет внушительное здание Сбербанка России да изящная, голосистая Башня-Колокольня с часовней Святителя Иоанна Златоуста на Красной Горке. Банк хорош, но люди больше вслушиваются в хруст ассигнаций, нежели обращают внимание на само сооружение. Простим же им эту слабость.

Городская застройка очень разбросана и распадается на несколько частей, а район машиностроительного завода, или Новый Златоуст, вообще отделен огромным лесным массивом. Из крупных городов Урала Златоуст самый высокогорный. Улицы города расположены на высотах от 400 до 600 м над уровнем моря, следуя рельефу гор. Такой себе тирольский городок на Урале. Правда, запущенный.

Чтобы увидеть больше, пришлось полазить больше. На старых улочках в верхней части города много ветхих домишек, покрытых мхом и забвением, порой покосившихся и по самые окошки ушедших в землю. Где-то здесь жили и Данила-мастер, и Левша, и сотни безвестных мастеров, создававших славу Златоуста и России. Ушли люди, исчезнут и улицы, по которым они ходили. И построят на их месте безликие панельные дома да несколько бакалейных лавок, лабазов и кабаков. А ведь во многих городах создают музеи архитектуры под открытым небом, куда со всех краев съезжаются туристы. В Киеве это Пирогово, в Беларуси — Строчицы, Кижи в Карелии, музей-заповедник в Ханты-Мансийске, в Поволжье, в Закарпатье, на Байкале и во многих других местах. В Златоусте я видел уникальное кладбище паровозов. Но ведь его можно сделать музеем. Мастера в городе есть. А пока под открытым небом стоят памятниками только недостроенный роддом да дома-призраки.

Сегодня в городе большой проблемой стал поиск работы, идет сокращение объемов производства на предприятиях. На швейной фабрике, видимо, закончились иголки, и она превратилась в торговый центр. Худшие времена, вероятно, переживает и знаменитый на весь мир Златоустовский часовой завод. Даже у Владимира Ильича, который много лет указывал рукой на гордость уральского города, слегка подкосились ноги. Не ожидал, видимо, вождь такого поворота событий.

Были в прошлом году волнения и на металлургическом заводе, который давно лихорадит. В народе идет молва, что его сознательно хотят обанкротить. Много толкового люду ушло с этого гиганта. Открыли свои художественные мастерские, которые выполняют даже правительственные заказы: вооружили шашками президентский полк, занимались отделкой президентского самолета. В гаражах и сараях многие потомки знаменитых оружейников продолжают держать известную на весь мир марку, придумали даже, как дамасскую сталь сделать нержавеющей. Тот же узор порой, что и на восточных саблях, только свойства у нее — как у материалов для космических технологий. Такие вещи не делаются нигде в мире. Но работает большинство этих мастеров на старых запасах заводского металла, и сегодня они очень надеются, что родной завод заработает, ведь такой металл, из которого они куют ножи, только там отливают. Ножи и клинки, кстати, продаются и в местных магазинах. Знаменитые златоустовские клинки с инкрустацией заказывают по всему миру. Арабские шейхи за ними специально на Урал прилетают. А сабли с бриллиантами и по 30-40 тысяч долларов стоят. В другой город такое производство не перенесешь, ведь платят именно за златоустовское клеймо, тут нужна история.

Все это я узнал от златоустовцев, которые заняты сегодня этим промыслом.

Трезубец Таганая

Люди гордятся своим городом, мастерами, историей, сравнивают уникальную природу этих мест со знаменитыми альпийскими ландшафтами, называя их «русской Швейцарией» и «уральским Тиролем». Слышали от кого-то или по телевизору те далекие места видели — не знаю. Да только я все время думал: почему же жизнь тут совсем не такая, как там, обреченная, что ли? Гордость за прошлое есть, а веры в благополучное будущее нет. А она ох как нужна нынче. И не надо искать, кто виноват, а нужно наконец решить, что же делать. И делать.

Решил я и сам посмотреть на местную Швейцарию. Сейчас это национальный парк Таганай. Сверкающий снежной белизной в изумрудной зелени лесов трезубец Таганая — такая же неотъемлемая часть златоустовского пейзажа, как конус Везувия для Неаполя. Эта могучая гора для златоустовцев словно божество. Они нет-нет да обязательно обмолвятся о нем в разговоре. Это как слово-оберег: произнес — и, считай, день удался.

Издалека красиво. Несколько километров на лыжах — и я со спутниками в центре этой заманчивой страны. Вблизи же вообще все превратилось в сказку. Высокие пихты и сосны, опустив лапы, стоят завороженно в снегу. И какая тишина… Она кажется врожденной тут, неотделимой от этих неподвижных, наверняка заколдованных белых великанов. Кем были они до того, как здесь закружило и с ума сходило белое безумие?

С нашей площадки хорошо виден Откликной Гребень — вторая вершина в системе Большого Таганая. Свое название эта гора получила за гребнеобразные очертания и громкое, многократное эхо, которое возникает из-за отражения звука от почти вертикальной скалистой стены. Мне не повезло — сколько ни кричал, гора, покрытая почти метровым одеялом снега, в полемику со мной вступать не стала. Ну и ладно, зато легкие прочистил, правда, охрип слегка. Летом здесь, конечно, можно увидеть гораздо больше всего интересного. Очень хотелось бы посмотреть на каменные реки — вытянутые скопления каменных глыб и щебня, переместившихся со склонов гор в межгорные долины. Самая крупная из них — Большая Каменная Река. Протяженность ее около 6 км, ширина до 250 м, а глубина достигает 700 метров. Такая себе речушка с камушками по 9-10 тонн весом. Удивительно, рассказывают мои спутники, но иногда можно услышать приглушенное журчание этих рек. Секрет прост: под «руслом» древних каменных потоков часто скрываются многочисленные горные родники. Но все это лежит сейчас под снегом. На обратном пути вспомнилась песня Олега Митяева про Таганай. Раньше это название казалось таким романтичным и далеким, я вообще не задумывался, где это находится. Горы, лес, сосны, костер, гитара — это просто мечта. Мечта сбылась неожиданно.

Пару дней мы провели в небольшом живописном городке Куса, что в двадцати километрах от Златоуста. Места тут заповедные и красивейшие. Уже при подъезде к Кусе нельзя оторвать взгляд от пейзажа Уральских гор и уютно расположенного городка. Здесь тоже часто вспоминают далекую Швейцарию. И не только из-за природы. Когда-то местный завод изготовлял рубиновые камни, которые отправляли в том числе и в эту самую Швейцарию, чтобы с их помощью показывать точное капиталистическое время. Славилась Куса и художественным чугунным литьем, и созданием картин из уральских самоцветов. Сегодня это уже почти история. Но зато, говорят кусинцы, теперь у них самый чистый и целебный воздух. За это можно и выпить. На свежем воздухе и под сочный шашлычок. Кстати, украинскую водку нам сюда можно было и не везти — зайдя за хлебом в местный магазинчик, увидел ее на прилавках аж четырех сортов. Плюс три сорта пива.

По возвращении в Златоуст нас встретили. Едем мимо замерзшего городского пруда. Спрашиваю, как пруд-то называется. Оказывается, просто — Пруд. А вон тот район за прудом? Еще проще — Запруд. И народ тут простой, хотя иногда, видимо, и суровый. Нельзя не отметить, что во все время путешествия мы везде чувствовали себя комфортно в общении с людьми. Образно это можно было бы разделить на три уровня: свои среди своих, мы туристы из Украины («Ну, у вас и цирк!») и мы из Одессы («Хочу в Одессу», «А что, Одесса не в России?» или «А где это?»). Покупая в ларьке воду, услышал полемику возле будки по приему бутылок. Приемщика и сдающего стеклотару очень беспокоило состояние газотранспортной системы Украины и прозападная ориентация руководства страны. Будь их власть — они бы хоть сейчас отослали ноту с требованием сменить ориентацию, но несколько бутылок с ущербными горлышками не позволили сдающему окончательно согласовать все требования, и поэтому послали не ноту, а его самого.

Поразительно, но очень многих людей здесь не только интересует затянувшийся сериал с украинскими политиками в главных ролях, но и связывают с нашей страной крепкие узы. Кто-то переехал сюда по комсомольской путевке, у кого-то родные уехали в Украину, а кто-то служил в Севастополе или Полтаве. Мы тоже оказались в Одессе на излете советской эпохи. Служба, знаете ли. В Украине есть, конечно, националистические силы, но основное отношение к России положительное — от нейтрального до доброжелательного и родственного. Здесь, в России, не было ничего, что бы могло нас огорчить как приехавших из Украины. Что не могло, конечно, не порадовать.

Городовой на Кировке

Успели мы побывать и у друзей в Челябинске. Не виделись около тридцати лет. Чуть не ослеп от волнения встречи. Много восклицаний и предвкушения интересных бесед, которые начались вместе с прогулкой по городу. Не зря говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз посмотреть репортаж из Челябинска в «Нашей Russia».

Город встретил нас широкими проспектами и улицами. Сказочный ледяной городок и красавица елка, парк имени А.С.Пушкина и драмтеатр, и, конечно же, Кировка — улица, любимая не только горожанами, но и гостями города. Что сразу же бросается в глаза, так это удачное соседство зданий XIX века и архитектуры ХХI. Исторические купеческие постройки находятся в отличном состоянии, и в них располагаются банки, рестораны, книжные лавки. Два столетия назад здесь проходил Уфимский почтовый тракт. А теперь — много красивых бронзовых и чугунных скульптур и фонтанов. Скульптуры без постаментов сегодня украшают улицы многих городов, но на Кировке они везде в тему и выполнены очень искусно. Прямо в начале улицы нас, как и полагается, встретил хозяин — городовой, а невдалеке, в размышлениях, заходить или не заходить в Законодательное собрание области, стоит ходок с котомкой за плечами. Прямо «размышления у парадного подъезда». Заходи, мужик! Зря, что ли, столько прошагал, может, и достучишься. Хотя… Столько чиновников проходит в здание мимо него — никто не поинтересовался.

Нищий перед отделением «Альфа-банка», модница, пожарная карета, художник. Надолго задержался возле гитариста-афганца, в образе которого угадывается автор «Черного тюльпана». Вспомнились мои два друга-ветерана той войны, которые душевно провожали меня на вокзале в Одессе. Сделал для них пару фотографий. Возле бронзовой скульптуры Левши нам поведали, что пару лет назад она подверглась вандализму: мастеру отпилили часть руки, держащей лупу. Позднее все восстановили, правда, линзу в лупе заменили на обычное стекло. Духовные уроды, видимо, племя планетарное. В Стокгольме, например, регулярно отпиливают голову Русалочке. В Одессе у беззаботно гуляющего по улице своего имени бронзового А.С.Пушкина потомки Бени Крика неоднократно отбирали изящную трость. Сыщики с ног сбились, но в конце концов сдались, и теперь поэт бродит по городу с пустыми руками. Стыдно, господа!

Яркой точкой стоит в стороне здание Концертного зала имени Прокофьева, которое, возможно, территориально к прогулочной зоне и не относится, но пройти мимо просто невозможно. Привлекает внимание и шикарный вид областного краеведческого музея, выполненного в стиле модерн. Жаль, что нет времени заглянуть вовнутрь. Запомнилась еще пара сотен диких уток, плавающих в полынье возле моста через реку Миасс. Селезни, как водится, гонялись за утками, а те, громко крякая, делали вид, что удирают. А еще волк, который на поводке прогуливал по центральной улице областного центра молодую даму приятной наружности. Я решил его сфотографировать. Зверь подбежал ко мне вплотную и… облизал руку. «Мы с тобой одной крови, брат».

В Челябинске, как и в Златоусте, много памятников, посвященных защитникам Родины, героям тыла, знатным землякам. Тут есть чем гордиться. Не все они, на мой взгляд, имеют художественную ценность, но историческую — безусловно. Конечно, мы прогулялись как туристы и многого не увидели. Посмотрели только историческую часть города. В Челябинске наверняка есть и своя «3-я улица Строителей», а где ее нет? Как говорят в Одессе, у нас их тоже есть. И проблем тут хватает, но мы не за этим приехали. Мы увидели красивый город и встретились с друзьями, а это — главное.

Покидать Урал было грустно. Природа, друзья, родственники, сколько нового, интересного. Да, кстати, родственникам таки понравились наши черноморские бычки. Или! А нам здесь все пришлось по душе. Хочется приехать еще. И не только зимой. Обратный путь домой был в мыслях о прошлом и будущем. О России. Под плавный ход поезда вспомнилась почему-то мать неугомонных сорванцов, бегавших всю дорогу по проходу вагона. Когда мы выходили, она подошла, поблагодарила за пополнение словарного запаса Егорки (имя-то какое коренастое, у нас в Украине нынче очень редкое), посетовала, что Петька букву «р» не говорит, спросила, можно ли как-то побыстрее научить. Что я мог посоветовать? То же, что и взрослым: чаще произносить слово «Родина». И тогда все у нас получится.