Дольше других будут помнить о войне её дети

В Тобольске, глубоком тылу, всего этого не могли наблюдать, кроме как в редких сеансах военной кинохроники (кинотеатр был тогда один на весь город). Но и мы, мальчишки и девчонки тех лет, на себе испытали, были свидетелями того страшного, что принесла война. Об этом говорили члены Тобольского землячества в Тюмени на встрече, которая так и называлась — «Дети войны».

Человеческую жизнь принято делить на периоды, каждый из которых равен семи годам. Первые семь лет — детство (далее отрочество, юность и т.д.). Так вот — детство. Мне близко утверждение швейцарского педагога Песталоцци, что это не просто подготовка к наиболее значительному взрослому периоду, а равноправная часть жизни. За первые семь лет ребенок усваивает огромный объем знаний о людях (не только о родителях и родных), окружающем мире и даже о некоторых его законах. После приходится лишь совершенствовать эти знания. Стало нарицательным: все мы родом из детства. Хороший русский писатель Владимир Тендряков писал: «Прошлое сидит в нас, оно наша плоть и наш дух, без него нас нет, мы — концентрат прошлого». И память детства (а в отношении к той войне — и отрочества) самая крепкая. Уходят и скоро уйдут из жизни участники великих сражений, работники тыла. Эту память будем хранить мы, дети войны.

Инициатор встречи Галина Петровна Карелина взяла на себя и роль ее ведущей. В годы войны мы учились с ней в тобольской школе № 13 (я пошел в 1-й класс в 1943-м, она — в 1942-м). Наш город тогда был небольшим, в основном с деревянными домами и тротуарами. Война его всколыхнула. Почти все мужчины и даже некоторые девушки ушли на войну. Зато потоками везли к нам беженцев из оккупированных территорий. Когда мы пошли в школу, там было великое перенаселение. Особенно много ленинградских школьников (у нас треть, если не половина класса). Появилась даже польская школа. Польские семьи вселяли в дома тоболяков (уплотняли). Мы вовсю общались с их ребятней, как-то разом научились понимать языки друг друга. На отшибе селились калмыки (ставили свои юрты). Диковинно было наблюдать, как они готовят на костре чай — кипятят воду в большом котле, а потом добавляют туда жир, еще что-то, вызывающее у нас невольное поташнивание. Вскоре калмыки исчезли из города, их куда-то переселили. У нас в доме до конца войны жила белорусская семья Ковальчуков. Они стали для нас почти родными.

В своем вступительном слове Галина Петровна говорила о том, что с началом войны все вдруг стали серьезнее, и дети как бы сразу повзрослели. Понятно: на тех, кто не ушел на фронт, свалилась масса забот — надо было прокормить не только свои семьи, но внести свой вклад в помощь тому же фронту. Женские руки заменили мужские, а детские — отцов и старших братьев. Тогда никто не говорил, что ты маленький — сиди дома. Помогали взрослым во всем, а то и шли в поле, на производство и работали наравне со всеми. При этом была железная дисциплина — попробуй опоздать!.. Карелина: «Но все-таки наперекор всем трудностям мы радовались жизни, помогали друг другу, переходили из класса в класс».

Сама Галина Петровна, по рассказам многих, была заводилой среди детей своей округи. За ней всегда ходила стайка ребятишек. Организовывала уличные концерты — это так необходимо было тогда, в отсутствие иных зрелищ. Она и после всю жизнь отдала воспитанию детей. Закончила в Тобольске дошкольное пед-училище, работала воспитателем в детсадах, в детдоме. Поучившись в Герценовском пединституте в Ленинграде, четыре года преподавала в своем дошкольном педучилище, 31 год — в тюменском. Она и в нашем землячестве не просто числится и приходит гостем на совместные встречи, а принимает самое активное участие в их организации. Как и этой — «Дети войны». Получив поддержку своей идеи, она сделала все, чтобы встреча прошла интересной по содержанию, душевной и веселой по форме. Закупала продукты для общего стола, детально обсуждала меню. А потом во время застолья стала, можно сказать, искусным тамадой. Сколько песен военных лет было спето! И каждую она комментировала с полным знанием авторов и историей ее создания. Естественно, не забывала дать слово для воспоминаний о годах войны землякам.

Первым его получил Юрий Михайлович Конев. Сколько его помню, а познакомились уже весьма взрослыми, он всегда был «большим начальником». С поста ректора Тобольского пединститута его пригласили на должность заместителя председателя Тюменского облисполкома. Мы организовывали тогда новую советскую газету, которая потом стала называться «Тюменские известия». И Юрий Михайлович активно помогал нам. Потом был заместителем губернатора Шафраника, бессменным депутатом (только в Госдуме восемь лет!). И сегодня, подходя к своему 70-летию, возглавляет комитет по аграрным вопросам и земельным отношениям областной Думы, является почетным ректором Тюменского нефтегазового университета (а это не просто почетно, но и требует довольно ответственных действий). Но это одна сторона его жизни, о другой я услышал из его выступления на встрече.

Начал Юрий Михайлович вроде бы с шутки: «Я вообще-то случайно родился». Что ж, у каждого свой случай рождения. Но его случай все-таки особенный. Отца призвали на войну осенью 1941-го из Самарова, где жила его довольно многочисленная семья. Повезли призывников из этого поселка и соседнего Ханты-Мансийска водным путем до Омска (тогда ведь наша область была Омской). Но в пути грянули холода, а потом и морозы. Их нехитрое судно вынуждено было остановиться: сначала шуга на реке, а потом и сплошной лед. И пришлось посуху добираться обратно домой (порой и на лыжах). Так отец остался в Самарове до весны 1942-го. В результате появился на свет Юра. Правда, он так и не увидел отца — тот ушел на фронт и погиб там. Мать осталась с четырьмя ребятишками. Надо было как-то их поднимать. «Я с раннего детства запомнил мамину заваруху», — вспоминал Юрий Михайлович. Кроме многочисленных дел в домашнем хозяйстве она успевала подрабатывать на какой-то базе. Чистили мешки из-под продуктов, которые завозили водным путем с «большой земли». Иногда во время разгрузки мешки подмачивались, в них оставались присохшие к краям остатки муки, крупы и даже сахара. Все это женщины отскребали, вытрясали и делили меж собой. Вот откуда та заваруха. «На ней и выживали», — теперь уж с грустной улыбкой говорит Юрий Михайлович. Мать не верила, что отец погиб, все ждала его. А дети подрастали, учились, все стали вполне успешными людьми. Особенно младший Юра. О годах его учебы можно говорить особо, но, по-моему, и так ясно: без них не было бы того Конева, которого в области знают все.

— Война наделала бед, — сказал в заключение своего выступления Юрий Михайлович. — Трудно было на фронтах, но не легко и в тылу. И я хочу поднять тост за наших родителей — фронтовиков и тружеников тыла.

Выпили, не чокаясь, стоя. И Конев сразу ушел со встречи — как всегда, его ждали неотложные дела.

Каждый из выступающих на встрече делился сокровенным, порой не известным даже его близким товарищам с детства. Так было и то, что я услышал от одноклассника по 13-й школе Михаила Петровича Зайцева. Его, как и Конева, тоже знают многие. Как-никак возглавлял в свое время все народное образование области. Но в этот раз он вспоминал другое, может, самое для него дорогое и самое печальное. Своих двух старших братьев, которых провожал на фронт. Откуда они уже не вернулись. А он? Хлеб по карточкам, очередь за ним с раннего утра и на весь день (привозили его без всяких графиков — когда испекут на городской пекарне). И это бы еще можно терпеть, но однажды, дойдя до прилавка, обнаружил, что карточки на хлеб исчезли. Потерял? Вряд ли. Украли! Домой со слезами. Мать: «Ну что теперь?! Как-нибудь пробьемся». Интеллигентная была семья потомственных педагогов и по той же причине в войну особо голодная…

Миша (я до сих пор его так зову) вспомнил маленькую собачку, которая всегда обитала возле магазина. Хлеб тогда выдавали с довесками. Мы, мальчишки, обычно их сразу съедали — слаще ничего тогда не было, хоть в том хлебе больше отрубей и воды (почти клейстер). А Миша видел, как той собачке порой подбрасывали довески, и сам делал то же. Вспоминал, как ездили за тысячи километров в поисках захоронения его погибших братьев. «Все это надо сохранять в памяти не только отдельных людей, а в нашей общей, — сказал Михаил Петрович. — Время, к сожалению, многое стирает. Так что фиксируй, Юра, все на своем диктофоне. А я предлагаю тост за память о погибших, чтобы она жила вечно».

Евгений Тимофеевич Овечко, один из сегодняшних руководителей известной тюменской компании «Бенат», не коренной тоболяк, но в свое время был директором Тобольского рыботехникума. Детство его прошло в Краснодаре, причем во время, когда этот прекрасный город переходил из рук в руки то немецких, то наших войск. То есть войну он видел воочию. Но, будучи ребенком, все-таки играл в войну, имел даже деревянный автомат (или его подобие). И вот, вспоминает, однажды идет по улице с этим «автоматом» и видит подъезжающего немецкого мотоциклиста. Что делать? Немцы постоянно информировали: всем, захваченным с оружием, — расстрел! Он и бросил «автомат» в какую-то канализацию. После дружки его упрекали: «Струсил!» Было очень досадно и обидно. Отец его прошел нелегкий путь войны, но все-таки вернулся домой. А у его брата погибло семеро детей… «Я и сам видел, как расстреливали детей за то, что они вкрадче пытались унести какую-то толику зерна из вороха». Да, благодатен край Краснодарский, там вдоль дорог растут фруктовые деревья, с голода вроде трудно умереть. Но умирали…

Нинель Владимировна Пылаева — ветеран милиции. Она рассказывала, как ее однажды пригласили на «урок мужества» в школу. Но решила говорить не о милиции, а вспомнила, как
22 июня 1941 года ехали из дома отдыха под Тобольском всей семьей на лошади. И вовсю орали песни. Вдруг видят старика с поднятой рукой. Остановились. Старик: «Что орете?! Война!» Отец был кадровым офицером. Сразу: «Едем в военкомат». В городе формировалась Сталинская бригада. После оказалось, что в живых из тоболяков в ней остался только один. Разве это забудешь! «А как тогда было нам, детям. Ходили в школу в любые морозы, хотя одежонка была худенькая. Мальчишки щеголяли даже в ботинках на деревянных подошвах. Писали на старых книгах и журналах. Чернила из свеклы, сажи и марганцовки, в каких-то пузырьках, они замерзали по пути в школу. Мне запомнился один урок ботаники. Учительница: «Завтра будем проходить тему «Злаковые», принесите с собой по кусочку хлеба или сухаря». Кто-то и принес. «А теперь пожуйте. Чувствуете вкус сахара?» Какой там сахар! Попало в рот, сразу проглотили. А учительница отошла к окну, отвернулась, а потом со слезами: «Урока не получилось». Зато как здорово я бежала по дырявому тротуару к центру города, где обычно проводили митинги. Победа!»

Галина Максимовна Ракова рассказывала о своем детдомовском детстве. Голод и холод они выносили, может, еще тяжелее, чем дети хотя бы и при одном родителе. Но как-то ухитрялись помогать фронту. Вязали для солдат варежки и носки, собирали в поле колоски.

Выступали и другие. Обо всех не расскажешь. Хотел, чтобы что-то сказал Николай Васильевич Распопов, наш известный скульптор. Хотя бы о погибшем на фронте старшем брате, который тоже имел несомненный художественный талант. Но… Мой старший друг Коля выступать отказался. Возраст, боязнь не сдержать слез… В старости все мы, увы, становимся сентиментальными…

Мог бы выступить и я. И выступил бы раньше, когда у меня был еще нормальный голос. А теперь, после операции, только шепот. Зато писать еще могу. Но сначала не о себе, а о том, что досталось в те годы моей супруге Галине Дмитриевне, с которой мы доживаем пятый десяток лет. Она ведь тоже дитя войны. И уж ее-то детство было весьма нелегким. Отец Дмитрий Михайлович Симонов прошел через три войны — на Халхин-Голе, финскую, Отечественную, и под конец ему еще пришлось участвовать в борьбе с бандеровцами на Западной Украине. Два ордена Красной Звезды, целый набор медалей, в том числе две «За отвагу», увенчали ратный путь минометчика. Но когда, вернувшись домой, он увидел свою единственную дочь, которую оставил, уходя на фронт, в двухлетнем возрасте, заплакал. Как потом мне говорил, первый раз в жизни. Настолько жалко выглядела его Галочка — тоненькая, как тростиночка, с лицом, которые он видел только у малолетних узников фашистских концлагерей. Это с его слов. Может, слишком преувеличивал бравый сержант: «Как из Дахау!»

А что можно было ждать от дворянок, которым оставил дочь?! Ее мать Зинаида Степановна когда-то была учительницей в его родной деревне Почекуниной. Она даже подучивала этого симпатичного парня грамоте. Доучились — до свадьбы. А была Зинушка — так ее звали мы, ученики, в 13-й школе (у всех же были прозвища, хотя порой и такие ласковые) — действительно дворянского происхождения. Ее мать, бабушка Галины, из ссыльных польских дворян (их много было в Тобольске). А муж бабушки был царским генералом, тоже, естественно, дворянином. Он бесследно исчез в годы гражданской войны. А его жена и дочь даже боялись произносить что-то о своем дворянстве — тогда это было весьма опасно. Хорошо еще, что Зинушка закончила педучилище (начинала в гимназиях) и стала почитаемой учительницей и даже награждена орденом «Знак Почета». Однако в домашнем быту они и в подметки не годились крестьянскому сыну Дмитрию. И что он сделал, вернувшись с фронта? Взял лопату, расчистил и вскопал небольшой участок земли возле их старенького дома — посадил овощи. Пригодилось ружье, сохранившееся с довоенных времен. Ведь он был умелым охотником. И рыбаком в придачу. В Иртыше тогда рыба водилась — в годы войны рыбачить было почти некому. И стала Галочка превращаться из тростиночки в писаную красавицу, кою я и увидел однажды.

Я родился тоже в деревне Еловке, не так уж далеко от Почекуниной. Правда, отец, пройдя действительную военную службу, увез нас с матерью в Тобольск. Но и там все было по-деревенски: огород, корова, курицы… Натуральное хозяйство! Это спасло нас с матерью от голодных лет, когда отца на второй день войны отправили на фронт. Я хорошо помню, как мы его провожали — было мне уже пять лет. И когда Галина Дмитриевна сегодня рассказывает нашим внукам и внучкам (а их у нас десять, да еще правнук) о своем военном детстве, я всякий раз говорю: «Знал бы тогда, как вы жили, накормил бы хотя бы картошкой».

Ни в коем случае не хочу здесь противопоставлять дворян (интеллигенцию) и крестьян. Просто в годы испытаний первые растерялись больше, чем вторые. В полукрестьянском Тобольске тогда вскопали под огороды все улицы, оставив только узкие пешеходные проходы, чтобы выращивать ту же картошку. Мать Галины не могла это делать, хотя бы потому, что была под завязку занята на учительской работе. Но и последствия ее происхождения все-таки сказывались. Нам, школьникам, тогда на больших переменах давали по кусочку хлеба. Делила их от общей буханки обычно учительница. Но как-то всегда получалось, что Зинаида Степановна всегда «промахивалась», и ей самой кусочка не оставалось (полагалось и учителям). И она даже этот кусочек не могла принести дочери. Бабушка Анна Яковлевна была уже старенькая. Но, оставшись без мужа в гражданскую, она освоила профессию белошвейки и во время войны шила что-то хотя бы для внучки. Так что как-то дотянули до Победы.

И все-таки мое детство было несравненно благополучнее. Отец вернулся с фронта в 1942-м с тяжелым ранением. Еще оставаясь инвалидом, стал работать шофером в пожарной команде. Зарплата была мизерная, зато режим работы (сутки работа, трое — свободных) его удовлетворял. Была масса дел в домашнем хозяйстве. Помогал и родне в деревне, где стало запредельно голодно, да и одежонка поизносилась. А мне он сделал подарок, за который я ему благодарен до сих пор. Выменял на картошку патефон с набором пластинок. Там был роскошный альбом с оперой «Евгений Онегин», арии в исполнении Шаляпина, других выдающихся певцов. Я крутил их по целым дням и вскоре знал наизусть. И книги! Вернулся с фронта старший сын наших квартирантов Ковальчуков. Он где-то умудрился достать «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, «Таинственный остров» Стивенсона. Я ими упивался. А рыбалки, сборы грибов и ягод в лесу! Даже близость к домашним животным. После я с удивлением обнаруживал, что мои товарищи (уже взрослые) ничего не понимают толком в окружающем мире — ни названия трав, ни поведения животных. Они были лишены общения с этим миром в детстве, по крайней мере, такого, каким оно было у меня. И еще раз надо согласиться со швейцарским Песталоцци: детство — равноправная (и, может, важнейшая) часть жизни. А если оно еще пришлось на трудные годы, как в войну, то опыт такого детства поистине бесценен.

Но все-таки о встрече «Дети войны». Земляки не только вспоминали прошлые годы, но, как я писал выше, много пели. «Катюшу», «В землянке», «Синий платочек», «Вечер на рейде», «Смуглянку», другие песни военных лет. И, конечно, «День Победы». Эти песни запомнились не менее, чем трудности военных времен. И, заключая встречу, Г.П.Карелина сказала: «Давайте вспоминать то время именно этими прекрасными песнями».

Когда я писал эту статью, пригласили на очередную встречу земляков — «День поэзии». И радует, что появляются все новые и новые инициативы. А чем разнообразнее жизнь родственных по Тобольску людей, тем они ближе друг к другу.

Каждый из выступающих на встрече делился сокровенным, порой не известным даже его близким товарищам с детства.