Судьба геолога в дымящейся спецовке

С его именем связано предотвращение многих глобальных экологических катастроф, вызванных открытыми неуправляемыми нефтяными и газовыми фонтанами.

Сегодня Николаю Ивановичу исполнилось бы 85 лет. Всего год не дожил он до 60-летнего юбилея Великой Победы, который считал своим главным праздником. В этом году отмечается 45 лет со времени создания в Главтюменьгеологии Тюменской военизированной части по предотвращению и ликвидации открытых нефтяных и газовых фонтанов, в которой Григорьев проработал начальником более 20 лет.

Шесть лет назад не стало легендарного мастера. «С его уходом из жизни закончилась эпоха тюменской геологии» — так со слезами на глазах говорили многие первопроходцы при прощании.

Всегда первым шел в атаку

...Он бежал от рева горящей скважины, закрыв варежкой лицо и запинаясь о раскиданные всюду обломки труб, не видя и не слыша ничего вокруг. «Только не дышать, скорей в безопасную зону!» — одна мысль билась в голове в эти минуты. Он знал: стоит глотнуть хотя бы раз обжигающего воздуха, и будет конец — сожжет горло вместе с легкими. Такое уже случилось однажды с несколькими спасателями на аварии одной буровой. Не чувствуя ватных ног, спешил пробежать пятьдесят метров. А может, это были двести или триста метров? Расстояние спрессовалось в отрезок времени: надо быстро покинуть эпицентр аварии. В какое-то мгновение вспомнились бои на Синявинских болотах в январе 1943 года, при прорыве блокады Ленинграда. Тогда он семнадцатилетним пацаном бежал в шеренге атакующих бойцов под густыми разрывами немецких снарядов, получил первое тяжелое ранение. И невольно сравнил: тот бой казался эпизодом на фоне этого кромешного ада.

Когда добежал до своих, спецовка на нем дымилась, волосы и брови обгорели, лицо — сплошной волдырь. Его тут же стали обливать водой из нескольких брандспойтов. Не обращая внимание на шок, стал отдавать необходимые распоряжения…

Как-то я его спросил: «А стоило ли тебе тогда, Николай Иванович, самому лезть в это пекло? Мог бы послать подчиненных». Он искренне удивился: «Если я первым не пойду в атаку, тогда и других не поднять. В опасной ситуации я наравне со всеми, потому имею еще моральное право спросить с подчиненных».

В этом был весь Григорьев.

…Случилось это в 1984 году на первой скважине Пурпейской площади, которую разбуривали геологи Тарко-Салинской нефтегазоразведочной экспедиции. В процессе проходки произошел внезапный выброс газа страшной силы. Фонтан взревел так, будто в небольшом аэропорту заработали двигатели целой армады самолетов. Это был самый мощный фонтан за всю историю тюменской геологии. Природа словно пыталась отомстить человеку за вторжение в подземные кладовые земли. Высота пламени достигала двухсот метров. Около десяти миллионов кубометров газа в сутки извергалось в небо — суточная потребность в голубом топливе такого большого города, как Ленинград.

Газ вырвался на поверхность подобно смерчу, вспыхнув гигантским оранжевым языком. Через несколько часов небольшое устье скважины превратилось в настоящий кратер вулкана, который, словно игрушку, поглотил буровую. От жары вскрылась река Пур, зазеленели листочки на карликовых березках. Кипело озеро, возникшее внезапно на месте разрушенного устья скважины. И это в январе, при минус пятидесяти градусах! На площади диаметром в шестьсот метров извергались мощные огненные буруны. Температура пламени была настолько высока, что даже за двести метров от этого «костра» на геологах тлела одежда.

К месту аварии срочно перебросили бригаду Григорьева и противовыбросовое оборудование. Впервые из Салехарда в Тарко-Сале полетели транспортные гиганты. Противофонтанное оборудование к месту аварии доставили вертолеты «Ми-6».

История насчитывает единицы фонтанов подобной силы. Пурпейский по своей сложности был особенным. На помощь пришли ученые. Они предложили весьма эффективный план ликвидации фонтана — по наклонной скважине, пробуренной на непроницаемый пласт, лежащий выше газоносного, закачать воду и глинистый раствор. В результате гидроразрыва пласта фонтан должен был заглохнуть.

Бригада Николая Григорьева приступила к проходке такой скважины. По новому стволу буровики закачали в недра почти сорок тысяч кубометров воды и около 500 кубометров раствора. Двести суток продолжалось противоборство с газовым джинном. Двести дней и ночей на Пурпейской площади рвались в небо длинные языки пламени. И фонтан был усмирен, джинна загнали обратно в недра.

Шестидесятые годы ознаменовались ростом геологоразведочных работ в Западной Сибири, особенно после открытия первого березовского газового фонтана в сентябре 1953 года и первой нефти в Шаиме в июне 1960 года. Открытием века назвала это событие мировая пресса. На карте Тюменской области появились крупнейшие месторождения нефти и газа. «Распечатывание» многих кладовых углеводородного сырья приурочивалось к красным датам календаря — дань советской традиции. В спешке нарушалась элементарная технология проводки скважин. И практически каждое разведанное месторождение начиналось с открытого неуправляемого фонтана. Для их задавливания пришлось создать в Тюменской комплексной геологоразведочной экспедиции специальную противофонтанную партию, руководство которой поручили Николаю Григорьеву.

Романтика пахла… хлебной пайкой

И не случайно. О нем среди тюменских геологов ходили легенды. Семнадцатилетним деревенским парнишкой с Валдая Новгородской области попал на фронт. Воевал на знаменитых Синявинских болотах под Ленинградом, участвовал в прорыве его блокады. Здесь получил три тяжелых ранения. Одна пуля лишила его правого глаза и, выйдя через шею, сделала инвалидом в неполные двадцать лет. Два года Николай провалялся по госпиталям. Кем он мог стать тогда, беспомощный, с шестью классами образования? И тут в Валдае объявляют о наборе в геологоразведочную экспедицию. Что это такое, Николай не знал, но привлекло одно: в экспедиции давали двойную норму хлеба при норме 600 граммов.

«Не романтика меня манила, а хлебная пайка, — вспоминал Николай Иванович. — А потом снова три оклада «подъемных» при отправке в Тюмень, когда нефть в наших местах не нашли. В этой сторонушке судьба меня изрядно потрепала, пока не наткнулись на первую нефть». Помощник бурильщика, бурильщик Тюменской геологоразведочной экспедиции. Закончил трехмесячные курсы буровых мастеров. Буровой мастер с шестью классами образования —
в таком статусе представал Николай Иванович перед министерским и главковским начальством, но сколько врожденной интуиции, чувства ощущения всей душой пласта нефти или шапки газа было у этого человека! Это потом о Николае Ивановиче начальник Главтюменьгеологии Юрий Георгиевич Эрвье, знаменитый «папа Юра», скажет: «Если бы у Григорьева было высшее образование — толковый бы инженер из него получился».

О себе Николай Иванович заставил громко говорить при проходке глубокой скважины на Каменном месторождении. Сумел пробурить ее в три раза быстрее графика! Начальник Березовской экспедиции Александр Быстрицкий, кстати, первооткрыватель первого сибирского газа, не поверил и потребовал по рации: «Повторите данные проходки!» Пришлось составлять подробные сведения. На этот раз не поверили в Тюменском геологическом управлении. Из Ханты-Мансийска подтвердили сообщение.

— Я тогда с бригадой получил хорошие деньги, — вспоминал Николай Иванович. — На свою месячную зарплату купил легковую машину — невиданную роскошь по тем временам.

Николаю Ивановичу с его таежной дружиной шестидесятых годов первому удалось распечатать Деминское, Северо-Алясов-ское, Пуэльское, Южно-Алясов-ское газовые месторождения, Каменное и Правдинское — нефтяные. В 1963 году Григорьев получил первый свой орден Ленина.

Расплата за разгильдяйство — открытые фонтаны

Сам Григорьев считал, что никакой романтикой в его деле близко не пахнет.

— Это ваш брат-журналист любит описывать романтику и геройство по ликвидации аварийных скважин, — ворчал Мастер. — А на самом деле фонтанщики вынуждены рисковать жизнью и здоровьем из-за халатности и разгильдяйства других. Это очень тяжелый труд, когда каждый фонтан приходится усмирять долгими месяцами. Это расплата за нарушение технологии проводки скважин и техники безопасности.

— Ты сам помнишь, — говорил он, — сколько радости и восторгов вызывало в шестидесятые годы получение фонтанов. Мазали лица нефтью, как французским духами, получали звания, награды. В погоне за Его величеством Метром не обращали внимания на наносимый природе непоправимый ущерб. И редкое разведанное месторождение обходилось без ЧП — открытого фонтана.

Григорьев ввел за правило: противофонтанная часть должна в первую очередь заниматься профилактикой стихийных аварий, а не их констатацией. В подчинении у него было 140 человек, треть из которых — инженеры. И стали люди Григорьева наводить порядок в экспедициях Главтюменьгеологии. Дневали и ночевали неделями и месяцами в буровых бригадах, составляли акты о нарушениях технологии проводки скважин. Предписания специалистов начальники экспедиций и буровые мастера чаще прятали под сукно, продолжая их нарушать.

Помню, приехали мы с Григорьевым в 1971 году в Правдинскую нефтегазоразведочную экспедицию. Побывал Николай Иванович на нескольких буровых и пришел в бешенство: брак в работе! Собрал в конторе экспедиции виновных и повел с ними нелицеприятный разговор. Выражения не подбирались! Правдинцы кинулись в амбицию: «В числе передовых считаемся! Победителей не судят!» В общем,
компромисса не вышло. Первым сдался начальник экспедиции Анатолий Конарев, за ним и другие.

И еще помню, как на одном совещании Григорьев схватился в запале с самим «папой Юрой» — начальником главка Эрвье. Видя, как бешено вращаются белки в черных глазах Эрвье, как он весь потемнел от гнева, подумал: ну, теперь не сносить головы Николаю Ивановичу!.. Объявили перерыв, все вышли покурить. Мастера обступили знакомые. Кто-то втихаря восхищался его поступком, другие покачивали головами, осуждая его запальчивость. К беседующим подошел Эрвье, затянулся сигаретой — и коротко бросил: «Спасибо, Николай, за прямоту». У многих отлегло от сердца…

С Салмановым у Григорьева отношения были тоже небезоблачными. Тот вообще не терпел инакомыслия и расценивал критику как личную обиду. Салманов всегда был крут на расправу, но Григорьева терпел: слишком высокий у него был авторитет. Как-то его срочно вызвали на ликвидацию фонтана в Германскую Демократическую Республику. Григорьев прибыл в Москву оформить визу и заграничный паспорт. Встретился с послом ГДР Хорстом Биттнером, который в честь Мастера устроил прием.

— Ох, и растерялся я там! — вспоминал позднее Николай Иванович. — Сверкают вспышки фотоаппаратов, дипломаты произносят тосты за твое здоровье. Предоставили мне слово, а я не знаю, о чем говорить. Нет, не привык я к таким высоким посиделкам!.. Мое место на буровой — там я в своей стихии.

Этот непрогибаемый Мастер

Почти полторы сотни специалистов высокого класса было под началом Мастера. Их он собирал «с бору по сосенке», зная все сильные и слабые стороны. Лишь одного правила придерживался Николай Иванович: никаких активистов и общественников! И при этом руководствовался не предвзятостью, а рациональным подходом к делу. По его глубокому убеждению, «государственные люди», проводящие большую часть рабочего времени на общественных мероприятиях и президиумах, теряют квалификацию. Мастер мог взять на работу отъявленного выпивоху, которого нещадно загружал на производстве так, что тот забывал о бутылке. Но только не псевдоактивистов! И сам по этой причине не вступал в партию. Его убеждали: ты по должности должен быть в партийных рядах. Он долго не соглашался, пока ему на стол не положили заготовленное заявление: «Прошу принять в члены КПСС».

Тридцать шесть я был знаком с Николаем Ивановичем. Скажу откровенно: говорить с ним порой было нелегко — излишне категоричен, чужие доводы не воспринимал. Излюбленный его термин — «ваш брат-журналист». Не любил нашего брата, который «шарит по верхам и не вникает в суть дела». Не было у него уважения к «паркетным шаркунам», тем, кто вечно отирается возле начальства. Крыл правду-матку в лицо тому, кого откровенно презирал. Об одном начальнике отдела главка во всеуслышанье сказал как отрезал: «Наушник и бездельник».

Тяжелая и опасная работа наложила отпечаток на характер Николая Ивановича. Далеко не каждый подчиненный мог с ним поладить. Ушли, не выдержав, главные инженеры Иван Девяшин и Борис Тихомиров. На этом посту с ним смог сработаться лишь Анатолий Курбатов, двадцать семь лет отдавший делу подавления нефтяных и газовых фонтанов. Своим спокойствием и рассудительностью, точными расчетами он порой обескураживал вечно вспыльчивого шефа. Григорьев знал: на главного всегда можно положиться, он всегда найдет единственное и правильное решение.

Этим двум событиям посвящен этот очерк.

…Мы часто встречались с Мастером после его возвращения из опасных северных командировок, о многом говорили. Я ему замечал: «Ты все время возвращаешься обгорелый и изможденный. Поберег бы себя. Посылай вперед молодых». А он прищурившись: «Если я первым не шагну в этот кромешный ад, как могу туда людей посылать?»

В другой раз намекнул: пора бы тебе на отдых, Николай Иванович. Ведь успел ты за свою жизнь и повоевать, и вдоволь поработать. «Вот выучу сына Ваську на инженера, станет он начальником экспедиции, тогда можно подумать и о покое».

Сын Василий выучился на геолога. Дорос до начальника Сургутской нефтегазоразведочной экспедиции. Вместе со своей супругой Елизаветой Степановной воспитал и поднял на ноги троих сыновей. О Елизавете Степановне хочется сказать особое слово. Ей не было еще и двадцати лет, когда она, деревенская девушка с Валдая, потянулась за молодым Николаем в Западную Сибирь. Супруг, считай, целыми сутками на работе, так что все домашнее хозяйство висело на ней. Жили на Севере в неблагоустроенном жилье. И воду с реки самой приходилось таскать, дрова пилить и колоть. Все выдержала эта русская женщина с натруженными руками и спокойной улыбкой.

Послужной список Мастера

В 1986 году Николай Иванович ушел на заслуженный отдых. Его долго не отпускали, предлагая придумать себе должность вроде консультанта или советника при заместителе начальника главка.

— Поразмыслил я — и отказался. Быть «свадебным генералом» не в моих правилах. Просиживать штаны в кабинетах начальства тоже не моя стихия. При моей работе надо всегда бывать, как любит выражаться ваш брат-журналист, на переднем крае разведки, а на это у меня не осталось ни сил, ни времени…

В этом я убедился, встретившись в последний раз с Мастером. Попросил соседа по дому позвонить ему — выйти и открыть мне входную дверь. Как я пожалел потом об этом! Спустился Николай Иванович запыхавшись.
И поднимался на шестой этаж целых пятнадцать минут. Мастеру было не до меня: завтра утром он по приглашению улетал в Санкт-Петербург на встречу с однополчанами, с которыми участвовал в прорыве блокады в 1943 году.
Но все же принял меня и даже показал пиджак с наградами, подготовленный к поездке.

Я попробовал поднять парадное одеяние — тяжеловато. Пиджак украшали Звезда Героя Социалистического Труда, два ордена Ленина, Славы III степени, Отечественной войны двух степеней, Октябрьской революции и полтора десятка медалей и знаков отличий.

— Николай Иванович, сколько же ты километров скважин пробурил, сколько аварийных скважин заглушил и сколько подал рационализаторских предложений?

— Как-то однажды на досуге стал считать и насчитал сто. Дальше бросил, муторное дело. Остальными цифрами не интересовался. Говорят, готовится к выпуску «Геологическая энциклопедия» — там и узнай.

Я поинтересовался у ее редактора Валерия Калина — и узнал кое-что. За свою жизнь Мастер пробурил 73 скважины, 49 из которых дали нефть и газ. Для этого пришлось пробурить 128 километров горных пород. За это же время возглавляемая Григорьевым военизированная часть успешно задавила 200 аварийных нефтяных и газовых скважин. А это сотни миллиардов кубометров газа и сотни миллионов тонн нефти, не сожженные в атмосфере.

Что касается рационализаторских предложений, то их на счету у Мастера 56. Экономический эффект от внедрения составил более 100 тысяч рублей (неденоминированных).

Умер Николай Иванович в феврале 2004 года, в возрасте 79 лет. На траурное прощание во Дворец культуры «Геолог» пришли десятки тысяч тюменцев. У многих на глазах стояли слезы. «С уходом из жизни прославленного Мастера закончилась легендарная эпоха Главтюменьгеологии» — такие слова прозвучали при прощании с покойным.