Юрий Юдин: «Я всегда чувствовал себя свободным…»

Известному тюменскому живописцу, заслуженному художнику России Юрию Юдину исполнилось 60 лет.

№168 (5145)
28.09.2010
Ольга Данилова

От работ этого мастера получаешь настоящее эстетическое наслаждение и просто влюбляешься в его необыкновенные, прекрасные и такие родные, узнаваемые пейзажи.

Очень верно заметил председатель тюменского отделения Союза художников Александр Новик, что Юрий Юдин — мастер цвета и тона. Я напросилась в гости в мастерскую к юбиляру. Хотелось поговорить, посмотреть его творческую лабораторию.

— Интерес к живописи, видимо, передал мне по наследству мой отец. Он не являлся профессиональным художником, был известным в Тюмени стоматологом-протезистом. Но любовью к художественному миру заразил и меня, да так, что это стало делом всей моей жизни. Он требовал, чтобы я каждый день рисовал по натюрморту.

— Можно сказать и так. Конечно, такой подход дисциплинировал и приучал к труду. А в этой целеустремленности рождалось и вдохновение, хотя, конечно, зачастую оно приходит само по себе, а иногда, как ни стимулируй его, — не появляется. Всякие бывают моменты в творчестве художника. Но если не ставить себе каждодневных целей, многое может пройти мимо.

— Да, я коренной тюменец, мы с родителями жили в районе кинотеатра «Победа». Там были шикарные места, речка, рыбалка. Созерцание этих картин формировало мой эстетический вкус и любовь к прекрасному. Я занимался в Доме пионеров у хорошего тюменского художника Альберта Мокина и его брата. После школы поступил в Свердловское художественное училище.

— После окончания училища вернулся в родную Тюмень, работал в мастерских художественного фонда при Союзе художников. Портреты, плакаты, панно — партия тогда уделяла много внимания наглядной агитации. Трудился художником-оформителем в свободное время, а его было вдоволь. В 1973 году участвовал в прогремевшей молодежной выставке в музее ИЗО. В 1977 году, пройдя через три комиссии, был принят в Союз художников, что позволило избежать обвинения в тунеядстве и получить мастерскую. В фонде дали мастерскую на троих-четверых человек, потом персональную получил. До этого я занимался творчеством дома. Участвовал в молодежных, республиканских, всесоюзных и всероссийских выставках.

— Я — как хамелеон. (смеется). В постоянном поиске, движении. Одно время я писал серую, пепельную живопись…

— Нет, еще серее. Потом увлекся цветом, экспрессией. Картины были яркие, бьющие в глаза. Думаю, и политическая ситуация в стране, в обществе влияла на мое настроение. В начале перестройки даже в пейзажах невольно присутствовал какой-то похоронный, смертный налет. Полотна, изображающие город, были статичные, как бы уснувшие. Тогда, казалось, у всех было спящее состояние, люди жили двойной жизнью.

— Сейчас стараются жить одной и в полную силу, кто как может… После перестройки потоки энергии вывели меня на экспрессивную графику. Затем выскочила серия абстрактных работ. Кстати, раньше нельзя было заниматься абстракцией — сразу бы «закопали». (смеется).

— Да, абстракция считалась буржуазным видом искусства. Кураторы молодёжных выставок говорили, указывая на некоторые работы: «Это убрать, убрать…» Натюрморт тоже считался несерьезным. «Что это за буржуазность — цветочки, кувшинчики? Мы должны отражать труд рабочих, крестьян, воспевать производственную тему». Сначала я увлекался живописью. Потом — монотипией. Потом был период рисунка (тушь, перо). Достаточно долго продолжался «лопуховый» период.

— На лист цветного картона большими лопухами наносится изображение. Структура нижней стороны лопухов напоминает древо жизни. На втором этапе на холст ложатся цветные пятна. И только когда они высохнут, наступает третий этап — можно творить. В результате у меня получилось несколько серий: «Маски», «Башни», «Беседы», «Метаморфозы». Есть графика на мифологические, библейские темы. А сейчас у меня — период пейзажей.

— Супруга моя, врач-эндокринолог, живопись любит, как и две мои взрослые дочери, которые какое-то время даже занимались изобразительным творчеством. Но, видимо, в семье хватает одного профессионального художника, остальные члены семьи — зрители и ценители.

— Оглядываясь назад, могу сказать, что я счастливый человек и доволен своей жизнью. В любой момент я чувствовал себя свободным, делал только то, что меня волновало, что мне было интересно и по душе. Мне казалось, что нельзя смешивать искусство и бизнес. Свобода художника должна обеспечиваться продажей его работ. Но не всегда обеспечивается, увы. По статистике, только четыре процента моих коллег живут на доходы от профессии. Остальные читают лекции, кочегарят, сторожат. Мне повезло. Мои работы есть в восьми музеях, включая Русский в Санкт-Петербурге, в частных коллекциях в разных странах мира. Я занимаю определенное место в рейтинге художников, в его первой половине. Да и в кризис у меня не стало меньше заказов. Вообще я надеюсь, что мне отпущено Богом еще немало времени. Не творить я не могу…