Две матери одного сына

Закия Раисовна Суворова и Ольга Владимировна Милованова познакомились в 1995-м. Очумевшие от вида крови, изуродованных трупов молоденьких солдатиков, они бродили по чеченским развалинам — искали своих сыновей: Колю Шелудкова и Андрюшу Мухаева.

№208 (5185)
29.11.2010
Наталья Тереб

Но, поднимая с дорог, разбитых войной, с полей, выжженных смертоносным огнем, вытаскивая из-под обломков разбомбленных домов чьих-то чужих детей, они прижимали их тела к себе. И омывали их лица своими слезами.

Знаю, если поднять лицо к небу и смотреть, не мигая, на облака или тучи, слезы «застынут» в озерах глаз. Такие опыты над собой провожу, когда встречаюсь с осиротевшими солдатскими матерями. Психологи советуют журналистам: «Скрестите на груди руки во время бесед, это поможет не воспринимать чужую боль, как боль свою». Но даже такая защита не способна заставить сердце стучать отстраненно. Оно сбивается с ритма, сжимается и звучит в такт сочувствию, состраданию. В такт... материнскому инстинкту.

Две женщины прижимают к груди один и тот же портрет одного и того же парнишки — Коли Шелудкова из поселка Боровский. Две матери не могут скрыть слез, рассказывая о нем.

— Простить себе не могу, — признается Закия Раисовна, — что поддалась на уговоры сына отпустить его в армию. У нашей семьи были все основания оставить Колю «при себе». Но мой мальчик так рвался служить! И я подумала: Коля хочет уважать себя, самоутвердиться, стать мужчиной. Как мать я должна помочь ему в этом. Значит, должна постараться: два года решать наши проблемы самостоятельно. И отпустила сына в мирном, 1994-м, служить в армию.

Кто ж знал тогда, что первая новогодняя ночь, встречающая 1995-й, станет для нашей страны военной? Что шум пробок, вылетающих из бутылок с шампан-ским, сольется со стонами ребят. Что новогодние фейерверки станут отражением горящих танков на площади Минутка в городе Грозный. Что...

Что про Колю Шелудкова из Боровского, Андрюшу Мухаева из Тюмени и о 224-х юных земляках, погибших в Чечне, мы будем говорить в прошедшем времени?
— Мой Коля учился в боровской школе № 2, — рассказывает Закия Раисовна. — В отличниках не числился, но был прилежным, трудолюбивым. И очень внимательным сыном. Не припомню такого случая, чтобы ко дню 8 Марта он мне не подарил подарок. Приятно! А сердце-то все равно не на месте: где он деньги взял? Неудобный этот вопрос, стесняясь, задавала всякий раз. В ответ слышала: «Мам, да не беспокойся ты! Я целый год бутылки собирал». Понимая наши материальные проблемы, после восьмого класса он устроился летом подработать на птицефабрику. Перед самым началом очередного учебного года подошел ко мне: «Я должен признаться, — говорит, — в школу больше не пойду, устроился на постоянку». Отругала его, как положено, а у самой душа поет: значит, на птицефабрике-то моего парнишку за своего приняли».
С 2001-го, когда писала книгу Памяти о наших земляках, погибших в Чечне, помню строчку о том, что с каждой зарплаты Коля Шелудков выкраивал денежку на покупку очередной книжки...
— Он читал запоем! На книжки денег не жалел, а вот на то, чтобы купить себе какую-то обнову... Однажды признался, что в нашем магазине ему очень понравилась футболка. Недешевая. Но я сказала: «Нравится — купим. И как-нибудь выкрутимся». Кто ж знал тогда, что по клочкам этой футболки мне придется опознавать тело моего сына? Оля, — обращается Закия Раисовна к О.Миловановой, — дальше ты рассказывай. Я не смогу...
— Сможешь! — командует подруге Ольга Владимировна Милованова — руководитель Тюменского областного отделения общероссийской организации семей погибших защитников Отечества. — Ты должна это сделать во имя памяти о Коле.
И Закия Раисовна продолжила свой рассказ:
— Первый раз я поехала искать Колю в январе 1995-го. Моя землячка Людмила Лузгина с боровской улицы Советская сказала, что в госпитале имени Бурденко, где находился на лечении ее сын, она случайно услышала от женщин из комитета солдатских матерей о том, что мой Коля попал в плен. Не раздумывая, поехала в Грозный. Там везде искала сына. И не безрезультатно. Получила от него записку: «Жив-здоров. Как ты не забыла, мама, о том, что я очень люблю батончики «Марс» и «Сникерс»? Где деньги взяла на поездку?»
— Где деньги взяла? — подхватывает нить разговора Ольга Владимировна. — Да мы кожу с себя содрать готовы были, лишь бы детей своих увидеть живыми. По сусекам скребли, по амбарам, по родственникам, знакомым. И ничего не боялись в Грозном. Смелости придавало желание увидеться с сыном. Я, например, долгое время жила в доме у матери боевика Басаева. Знала, что сын этой женщины — изувер, каких еще надо поискать, но я искала своего Андрюшу... И верила слухам о том, что если за солдатом приедет мать, боевики выдадут ей его из плена.
— Меня обнадежили, — продолжает рассказ Закия Раисовна, — и я вернулась к себе домой, в Боровский, где меня ждал другой сын-инвалид. Буквально через две недели после возвращения узнала от Гали Головачевой из Богадинки, что ее сын подружился с моим. Что оба они находятся уже в Шали. По-прежнему в плену.
Из Шали боевиков выбивали наши войска. Город бомбили день и ночь. Матерей, что искали своих сыновей, на сей раз поселили в окрестной школе-интернате, в Сурхахах.
— Всякий раз во время бомбежек, — говорит Закия Раисовна, — я прикрывала голову руками и молила Всевышнего о том, что «уж если бед не избежать на свете, пошли их мне, мне, мне. Не детям — мне».
Колю своего она нашла у боевиков. Один из чеченцев, проживающий в тюменском городе Мегион, пообещал матери постараться — устроить ей встречу с сыном. Слово сдержал.
Всего несколько минут им довелось повидаться у колонки, куда Колю якобы отправили за водой. «Якобы» — потому, что боевики очень рассчитывали на то, что матери отговорят своих сыновей участвовать в этой бойне, где две воюющие стороны — россияне.
Все перемешалось. Чеченец из Мегиона за машину зерна договорился с боевиками о том, что Коля встретится со своей мамой в доме его матери, проживающей в Шали. Для разговоров с сыном у Закии Раисовны была ночь. Целая. И всего лишь.
— Ты почему не схватила тогда сына в охапку, не выкрала своего ребенка?! — спрашивает у Закии Суворовой Ольга Милованова.
И сама себе отвечает:
— Да ведь у того чеченца — своя семья, свои дети, своя мать...
— Мы проговорили с Колей всю ночь, — продолжает свой рассказ Закия Раисовна. — Я рассказала ему о том, что у нас с его братом — новая квартира. «Какая она?» — поинтересовался сын. Ответила: «Сам увидишь». Я верила в то, что боевики отдадут мне моего сына. Они обещали освободить его 23 марта — через два дня после нашего свидания с Колей. 22 марта в 10 утра я выехала в Сурхахи. А на следующий день узнала, что мой сын погиб во время артобстрела.
Ольга Владимировна обняла свою боевую подругу. Предложила:
— Давай дальше я буду рассказывать. Помнишь, ты мне сказала: «Оля, найди его!» — и назвала «приметы» сына: «В кармане у него должна быть мазь Вишневского и сигареты «ЛМ». Сказала, что он самый лучший, самый красивый, самый дорогой. Если брать в расчет эти приметы, то он похож на всех сыновей. Где искать? Ведь я даже приблизительно не знала местонахождение пленных.
— И я не знала. Вернулась домой. И снится мне сон: будто бы мы вся родня собралась в нашей новой квартире. И Коля тоже. А на голове у него — белая косынка. Вся в крови. «Давай перевяжу, сынок!» И стала перевязывать. И увидела, что в голове его, с левой стороны, — дырка. С куриное яйцо.
— Была дырка, — подтверждает Ольга Владимировна. — Похоже, что снаряд вошел в шею, а вышел с левой стороны головы.
...И был пузырек с мазью, и была недокуренная пачка сигарет. И был мальчик. Самый красивый и дорогой. Чтобы найти его останки, Ольге Миловановой потребовалось больше года. За это время она трижды съездила в Майкоп. Там, по сведениям, чудом добытым этой женщиной, проживал офицер, которой вместе с К.Шелудковым находился в плену, который воевал в Майкопской бригаде, которая почти полностью погибла в первую новогоднюю ночь 95-го. Не открывал двери бывший пленный. Не мог открыть: в плену обезножел. В третий раз Ольга Владимировна позвонила в его квартиру со словами: «Сынок, нарисуй мне схему местности, где вы содержались в плену. Нарисуй и просунь мне ее в щелку двери. Я мама Андрюши Мухаева — танкиста из Майкопской бригады. Я надеюсь найти своего сына. И надеюсь найти останки Коли Шелудкова». И подполз к двери обезножевший офицер. И просунул в дверную щель заветный листочек со схемой. Это было в конце 1995-го.
А потом Ольга Владимировна — член комиссии при Президенте РФ по розыску без вести пропавших и плененных военнослужащих — была ранена. В голову. К поискам останков Коли Шелудкова она вернулась в конце 96-го. Вышла на командира танкового батальона боевиков Резвана. Попросила его: «Помоги найти место захоронения Коли Шелудкова». Он знал эту женщину, которая искала не только своего сына. И наверняка был посвящен в то, что именно член комиссии при президенте О.Милованова настаивала на том, чтобы поднятые ими трупы чеченцев передавались в мечеть. По-людски. Он знал, что эта женщина не раз стояла под прицелом автоматов его собратьев по оружию: «Мать? Отходи в сторону! Отдельную пулю на тебя тратить не будем — расстреляем со всеми, кто сопровождает твои поиски». И она часами стояла по стойке смирно — ждала своей участи.
— Ольга Владимировна, — сжимаю руку этой женщины...
— Ничего не спрашивай! — предчувствует мой вопрос. — Я сына искала... Гораздо труднее мне было отвечать на первый вопрос ребят, которых удалось найти: «Где моя мама?» «Сынок, она в Грозном, Шали. Она совсем рядом с тобой!» Господи, сколько же женщин воевали рядом со своими сыновьями?! Лишь в одном случае я отмалчивалась: щадила ребенка, который выжил в Чечне, а его мама здесь погибла. Помню, освобожденный из плена Саша Мартынец спросил... Не смогла ответить правду. Обняла парня: «Поезжай домой, Сашка». А сама захлебываюсь слезами: нет у него больше мамы. Погибла здесь, в Чечне.
Ольга Владимировна забыла сказать, что «захлебываться слезами» солдатские матери научились так, чтобы «это было внутри». Наяву мать имеет право плакать только от радости. Когда видит сына живым.
Своего Андрюшку Ольга Милованова искала 2 года и 10 месяцев. Родные косточки опознала благодаря экспертизе ДНК. Уже после того, как нашла место захоронения Коли Шелудкова.
— Резван, — рассказывает, — потребовал гарантию о своей неприкосновенности. Я выхлопотала такое разрешение у командующего объединенной группировкой российских войск Владимира Анатольевича Шаманова. И мы пошли к месту, где были похоронены и боевики, и их пленные. В первой могиле, которую раскопали, лежал бородач, а во второй — Коля. Опознала его по пузырьку с мазью Вишневского. До сих пор помню его руки. Пальчики совсем детские...
Найденные останки в Ростовский накопитель Ольга Владимировна сопроводила запиской: «Николай Шелудков. Поселок Боровский». Но Закия Раисовна, приехавшая с родственниками в Ростов для опознания трупа, не нашла тела своего мальчика. Вынутые из земли останки разложились. ...Потом был второй приезд и второе посещение Ростовского накопителя, где в черных полиэтиленовых мешках хранились сотни тел. Полуистлевшие клочки футболки, той самой, что когда-то понравилась Коле Шелудкову, подтвердили предчувствие матери: «Вот он — мой сын».
После точки в последнем предложении я очень долго не могла сесть за компьютер. Было что написать. Например, я могла сообщить вам о том, что председатель Тюменского районного отделения Всероссийской общественной организации «Боевое братство» Ариф Тураевич Рузибаев — частый гость Закии Суворовой. Вместе со своим заместителем — афганцем Владимиром Кринициным он нашел спонсоров, на средства которых в квартире Закии Раисовны был произведен капитальный ремонт. Я пишу об этом, а в подсознании — слова матери: «Коля так и не увидел свой новый дом». Я пишу, а в подсознании — картина: вместо свидетельства о смерти своего сына Закия Раисовна достает из шкафа оранжевый клеенчатый лоскуток из роддома. На нем написано: мальчик № 3.
— И я храню такую же бирочку, — говорит Ольга Владимировна. Я тоже храню.
И, не сговариваясь, мы поднимаем глаза к небу. И просим Всевышнего. О чем? О чем просит каждая мать.

Новогодняя ночь 1995-го стала военной.