Мой дед прошёл семь кругов ада

Мне сегодня хотелось бы рассказать о деде своем Иване Михайловиче, который, по моим подсчетам, семь кругов ада прошел, а на последнем «самая гуманная в мире власть» его жизни лишила.

Поминаю деда не 30-го, а 25 октября, в тот самый день, когда по решению тройки УНКВД Омской области его и других мужиков в чекистском подвале поставили на колени, пустили пулю в затылок, а потом под покровом ночи закопали в общей яме, на окраине Ишима. Через шестьдесят лет после массовых расстрелов 1937-1938 годов яму эту раскопали. В ней — сотни черепов с аккуратной круглой дырочкой в затылке.

О деде в нашем доме никогда не говорили, только дядька Герман иногда по пьянке бухтел, что папаша Иван Михайлович за свой язык был взят, мать после этого с работы выгнали, а он с братьями по дворам куски собирал. Но со временем из отрывочных воспоминаний бабушки, отца, дядьки и земляков дедова жизнь сложилась в картину, и последним мазком в ней стала справка Тюменского областного суда за номером 44-У-160, отменившая решение тройки и реабилитировавшая деда «за отсутствием состава преступления».

Тогда и узнал я, что родился Иван Михайлович в 1882 году, а отец его Михайло, который мне прадедом приходится, чтобы обеспечить семейству жизнь достойную, на золотые прииски отбыл. Видно, повезло ему там, и, домой вернувшись, он свою маслобойню завел, стал у земляков молоко покупать и масло сибирское, которое тогда вся Европа ценила, делать, чем и вверг сыновей своих, не желая того, в круги адовы, которые начались сразу после октябрьского переворота. Но кто об этом в конце XIX века помыслить мог?

В круг первый дед попал, когда Первая мировая война громыхнула. Определили его в ударную сибирскую дивизию и повезли на австрийский фронт. В 1915-м сибиряки в окружение попали, и при прорыве стеганула пулеметная очередь деду по ногам. Упал он и стал дожидаться, когда австрияки штыком добьют. Но подобрали деда вместе с другими ранеными, подлечили и в лагерь военнопленных отправили.

Если считать годы в плену вторым кругом, то был он самым легким. Потому, что немецким крестьянам, чьи мужики в окопах сидели, работники в хозяйстве требовались, и стали они из лагерей пленных русских брать. Попал дед тогда к Гансу Майеру, стал пахать, урожай собирать и удивляться ежедневно, как в заграничных землях люди добротно живут и зачем они вообще воевать пошли? И так он Гансу понравился, что стал тот работящего сибиряка к дочке своей, чей муж под Верденом погиб, присватывать. Дед же ни в какую! Первое дело, говорит, православный я, и веру свою ни за какие коврижки менять не буду, а второе — жена у него, с которой в церкви венчан, да две дочки дома остались. К ним, как война кончится, и поедет. А потом весточка из России дошла, что царя сбросили, свобода началась. Осенью хозяин газету принес, а в ней пишут, что Ленин власть взял. Деду же что царь, что Керенский, что Ленин — все едино, лишь бы домой скорей. Через год, как проиграла Германия войну, повез Ивана Михайловича, которому к той поре 36 годков стукнуло, паровоз на родину, где он три с половиной года не был.

А в России уже Гражданская война! Через белые и красные фронты дед до родной Сибири еще год добирался. И сразу, как только на околицу своего села вступил, в третий круг ада попал. Ранним утром по главной улице шел, душа пела, а деревенские петухи спросонья хриплыми голосами подпевали. Сунулся в родную калитку, а на дверях ржавый замок его встретил. Постоял в недоумении, а тут бабы стали коров в табун выгонять. Опять на улицу вышел, а по ней уже глухой слушок несется, что никак Ваня Белый (тогда в моем селе у всех прозвища были) живой вернулся. Подошла соседка, в глаза деду посмотрела — и завыла в голос. Сквозь причитания ее понял Иван Михайлович, что жена его и дочки обе еще в 18-м от «испанки», которая тогда по всей земле гуляла, в одночасье умерли.

Однако жить надо. Познакомила его вскоре тетка с Феклушей, которая с детства то в няньках, то в служанках у богатых односельчан хлебушек насущный зарабатывала. И хотя невеста на шестнадцать лет моложе была, замуж за Ивана с радостью пошла и ни разу о сем не пожалела. Его кости давно уже сгнили, а она мне всегда говорила: «Дед твой, Ванюша, меня шибко жалел. Один раз только не послушался, когда я ему в 37-м совет давала уехать подальше и беду неминучую у дяди в Москве переждать. Сказал тогда Ваня, что в жизни уже много настранствовался да намыкался, первую семью потерял, а вторую ни в жизнь не бросит». Обвенчались дед с бабкой, стали первенца ждать, а тут и четвертый круг подоспел — крестьянское восстание 1921 года. Большевики мужиков таким налогом обложили, что взвыл народ. Стали у сибирского мужика хлеб, овощи, мясо, шкуры, шерсть, табак и много чего еще силой брать, а если просто — грабить. А когда в начале 21-го из Тюмени приказ пришел, что и семенное зерно в общественный амбар сдать, взялся народ за берданки, колья и вилы. Рассказывала бабка, что приехали повстанцы к ним домой, главный воротник тулупа от снега отряхнул и деду говорит: «Ты, Иван, мужик грамотный, будешь при нашем штабе приказы писать. А не то, как Колчака, башкой в прорубь спустим!» Куда деваться? Стал приказы по повстанческой армии переписывать. Тем и себя и бабку, которая на сносях была, от смерти и спас. Когда большевики подавили восстание, Ленин не только продразверстку продналогом заменил, но и тех, кто живой после той мясорубки остался, на веки вечные помиловал. В том числе и деда.

В круг пятый бросило Ивана Михайловича уже в 30-м году, когда он грамотности своей благодаря секретарем в сельсовете работал. Вычислила его комиссия по чистке соваппарата по первой категории. Он духом не пал и пошел в колхоз, а потом — в «Заготзерно» счетоводом, но и там власть его не забыла. В районном архиве нашел я в начале 90-х годов любопытный документ. Привожу его с небольшим сокращением. «Постановление от 17 января 1933 года. Утверждено заседанием Аромашевской РКК РКИ, протокол № 21. Слушали: «О выполнении решения бюро РК ВКП(б) от 3 января 33 г. по вопросу проверки организаций под углом выявления классово-чуждых элементов и вычищения их из аппаратов». Постановили по «Заготзерно»: 1) Казанцев Иван Михайлович — счетовод, сын торговца, секретарь бандитского штаба в 1921 г. Вычищен из аппарата комиссией по чистке сов-аппарата в 1930 году по первой категории. Постановили: обязать руководство вышеперечисленной организации в 3-дневный срок как классово-чуждого примазавшегося элемента с работы снять. Председатель РКК РКИ Рожков».

Потом был круг шестой, когда деда сначала обложили в индивидуальном порядке неподъемным сельхозналогом, выгнали из родного дома вместе с Феклушей и троими сыновьями, а затем лишили права голоса. Бабка рассказывала, что, когда их на улицу гнали, успела она швейную машинку к соседям определить, а все остальное прахом пошло. Тогда Иван Михайлович ощетинился и стал правду искать. Да не тут-то было! «Протокол № 14 заседания Аромашевского райисполкома от 22 мая 1937 года. Слушали: жалобу Казанцева И.М. о возврате ему дома, проданного в 1934 году с торгов (жалобщик присутствует). Постановили: 1) имея в виду, что дом Казанцева И.М. был продан с торгов в 1934 году за неуплату сельхозналога и самообложения, наложенного на него в индивидуальном порядке как на сына торговца, лишенного избирательных прав, жалобщику в возврате ему дома отказать; 2) разъяснить жалобщику, что введение всеобщего избирательного права по новой Конституции не дает права бывшим лишенцам на возврат имущества, проданного с торгов или конфискованного».

Таких жалобщиков, как дед, было тогда в России великое множество, и власть, чтобы не таскались «вражьи души» с кляузами своими на нее, родимую, решила всем им такой укорот сделать, чтоб и духом их в Стране Советов не пахло. И пошли от товарища Сталина, которого сегодня кто-то воскресить не прочь, по всем партийным обкомам телеграммы, в которых план по расстрелу врагов народа твердой рукой вождя был утвержден и подписан. А чтобы сомнений не было, приписал Иосиф Виссарионович, что «необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится все более и более ручным».

Вот тогда-то, в 37-м, и вступил мой дед Иван Михайлович в свой последний седьмой круг. Арестовали его, по рассказам отца, которому в ту пору десять лет было, сентябрьской ночью. Неделю вместе с другими мужиками продержали в местной кутузке, а потом ночью же, чтобы не видел никто, угнали в неизвестном направлении.

25 октября 1937-го расстреляли деда по решению тройки, а в декабре того же года появился на свет последний документ, который я нашел на пыльной полке районного архива.

На этом можно было поставить точку. Но тем, кто желает возвращения сталинского «порядка», хотелось бы сказать, что в 37-38-м годах только из маленького Аромашевского района Тюменской области вместе с дедом были взяты «по линии НКВД», а потом расстреляны более трехсот мужиков. Самому старшему из «врагов», Ивану Степановичу Першину, было 83 года, а самому молодому — Ивану Артюшкину, ровно на шестьдесят лет меньше.

В память о деде в моем архиве остались его членский билет профессионального союза советских и торговых служащих СССР за номером 98, членская книжка № 2 Аромашевской маслодельной артели, справка Тюменского областного суда, отменяющая решение тройки за отсутствием состава преступления, и бумага из ФСБ, в которой указаны причина, дата и место его смерти. Не так уж и мало, если подумать, что от других вообще ничего не осталось. В том числе — детей и внуков.