Вкус и цвет войны

Потревожившая ее память своими расспросами, опасаюсь только одного: вот сейчас зареву и нарушу эту горькую исповедь. А ведь я всего лишь слушаю. Слушаю про то, что ей пришлось пережить.

...Итак, Тонечке — восемь лет. И в ближайшее летнее воскресенье, 22 июня, она вместе с родителями, бабушкой и, быть может, Валей Григорьевой, ее подружкой по петергофской коммуналке, собирается поехать на природу. Накануне в квартире веселая кутерьма, сборы. Вот только бы погодка не подвела!

Воскресное утро выдалось солнечным, теплым. Но мама отвела глаза в сторону и отменила поездку: война. Соседи по коммунальной квартире плакали, а подружки Тоня и Валя не могли взять в толк: почему? Ведь у них нет разбитых коленок, ушибленных локтей. О том, что больно бывает не только от ран, они в то время не ведали.

Завоевавшие в короткие сроки Европу, фашисты быстрыми темпами приближались к Петергофу, городу на Неве. Морские курсанты потеряли свой бравый вид, усталые мальчики звонили в квартиры жителей города, предупреждали и поторапливали: «Освободите дома, сдаем Петергоф».

— Несколько дней, — вспоминает Антонина Николаевна, — мы провели в окопах. А когда вышли из них, то нашего города уже не было. Огонь, дым, запах гари и химии. И по сей день для меня это — цвет и запах войны.

«Панораму» ее памяти о Великой Отечественной открывает картина гибели молоденького солдатика. К его трупу «прилагалась» оторванная нога и зенитная установка, смятая в лепешечку. Бабушка перекрестила безмолвного защитника, и семья Игнатович побрела дальше — в Ломоносово, на территорию, которая считалась нашей, но сейчас ее почему-то называли «пока ничейной». Дорога была дальней. Ночлег в пути проводили в какой-нибудь мало-мальской яме. Укроешь голову и думаешь, что обхитрил врага. Но он — такой коварный!

Снаряд, что разорвался рядом с надежной ямкой, напугал Тоню, лишил ее возможности говорить. В ушах девочки появился шум, он не позволял ей расслышать слова, которые кричала мама: «Не бойся, я с тобой!»

Все было как в немом кино: Тоня понимала, что папа, переодетый в жаркую солнечную погоду в ватник, уходит от них сооружать заградительные окопы под Ленинградом. Вот он протягивает маме булку хлеба. Кажется, еще вчера буханка была привычным «атрибутом» стола. А сегодня, в июле... О, хлеб — уже драгоценность. И это — последний подарок Тоне от папы. Больше она своего отца никогда не видела. В нынешнем году, через 66 лет после Победы, из Интернета Антонина Николаевна узнала, что Николай Кириллович Игнатович 27 ноября 41-го был тяжело ранен, что похоронен он на Пискаревском кладбище Ленинграда.

...И бабушки уже рядом с ними не было: она сама попросилась в стардом, который встретился на пути. О чем она говорила при этом с Тониной мамой? Антонина Николаевна не знает: возможность слышать и говорить к ней в то время еще не вернулась. Помнит только бабушкины теплые, как оладушки, ладошки... И о чем просила ее мама у военного, что встретил их в военкомате Ломоносово, не ведает. Видела только, что мама обхватила сапоги военного, целовала их... А солдат отбросил женщину пинком.

— Наш — пинком? — уточняю.

Ответ прорывается сквозь рыдания:

— Наш... И тогда я узнала вкус войны. Он соленый, как кровь. Видимо, я прокусила руку этому военному, когда бросилась защищать свою маму.

Цвет войны. Он многосложный: огонь, черный смрад и белый — цвета снега, за которым девочка выползала из бомбоубежища Ломоносово. Белый — безжизненный. Губами без единой кровинки мама улыбнулась Тоне в последний раз и затихла. Добрая тетенька из столовой, к которой мама советовала Тоне обращаться «в случае чего», однажды сказала девочке: «В сарае, куда штабелями складывают умерших, по ночам горит свет. Это рыскает голод. Ты не пугайся, детонька, отвези свою маму от греха подальше — на пункт сдачи покойников».

На двух связанных саночках девятилетний ребенок вез хоронить свою маму. Приемщик трупов отщипнул для Тони крохотный кусочек сахара, напоил девочку горячей водой, позволил ей переночевать-отдохнуть после долгого пути (целый день катила саночки под горку) в своей хибарке. А наутро посоветовал: «Не заявляй покуда о маминой смерти. Вокруг много добрых людей, авось не выдадут и ты будешь получать хлебный паек по двум карточкам».

— Тебя сожрут вместе с булкой, — пожалел Тоню мальчишка в военной форме.

На вид ему было лет 13. Все, что помнит о нем Антонина Николаевна, так это то, что звали его Валерой. Вот этого парнишку она и считает своим ангелом-хранителем.

— Он опекал меня. И уговаривал пойти в детский дом, где дают какао. Ка-ка-о! Как до войны... И я поверила ему.

В этом детском доме она встретила свою подружку Валю — единственного родного человека из детства, опаленного войной. На одной полке вместе с Валюшкой и еще двумя ребятишками (так исхудали, что не тесно) детей из осажденного Ленинграда везли в Горьковскую область. Потом отправили на станцию Беласовка. Здесь размещался детский дом. Было это в июле 42-го.

— Самостоятельно ходить мы не могли, — вспоминает Антонина Николаевна, — обессилели от голода и болезней. Нас изнуряла чесотка и донимали вши... Настоящее событие детства: первый за много-много месяцев поход в баню. Мы с Валей разделись и заорали. Заорали от ужаса: наши тела превратились в сплошные коросты. Нянечки укутывали нас в дегтярные одеяла — благодать! Но потом эти одеяла срывались вместе с коростами... Больно! И на душе — сплошная рана: ты знаешь, что у тебя нет никого на белом свете.

...После Победы Тоня Игнатович, которая стала в детдоме Игнатьевой («Игнатович — это отчество, — сказали ей. — Ну, раз ты это запомнила, то будешь Игнатьевой»), не бегала на пригорок, где многие детдомовские ребятишки ждали своих отцов с фронта. Но всем сердцем сочувствовала тем, кто опять не дождался. И искренне радовалась встречам ребятишек с отцами.

На весь огромный детдом таких встреч выпало «штуки три — не больше». Случалось, что ребятишки срывались из детдома и на перекладных добирались в родные места. Для таких бегунков все воспитанники детдома втайне от взрослых копили кусочки хлеба. Свой свитер, подаренный американцами, Тоня Игнатович отдала Егорке Пузыне, который засобирался домой в Колпино. Только в нынешнем году, когда ленинградскому Колпино присвоено звание города воинской славы, стало известно, что после войны этот населенный пункт недосчитался 45 тысяч своих жителей. До Великой Отечественной их было 47000. Представляете? И Егорка вернулся в детдом. Не нашел родных...

...Вы знаете, за что благодарит жизнь Антонина Николаевна Семенова? За встречи с добрыми людьми. Такие были с ней рядом и в Киргизии, где она жила, и где в настоящее время живут с семьями ее дочери, и в Казанском районе, где она обучала уму-разуму и грамоте ребятишек начальных классов, и здесь, в Боровском, где она прописана с 1996 года. Знаете, что запомнилось этой женщине во время приема губернатора? То, что Владимир Якушев подошел к каждому ветерану. «Это было своеобразным поклоном». А потом Владимир Андреевич Семенов — однофамилец ее мужа — пригласил на танец... А потом, возвращаясь домой, ветераны всю дорогу говорили-говорили... «Так душевно умели люди разговаривать и общаться раньше, еще до войны».

Антонина Семенова: «Огонь, дым, запах гари и химии. И по сей день для меня это — цвет и запах войны».