Любовь, запрещённая комсомолом

Благодарность

Лидии Ивановне 82 года. Андрей Андреевич старше её на год. Оба с юмором и любят подшутить друг над другом. Без обид. Живут уединённо в однокомнатной квартирке в тюменской новостройке. Это дочь Нина побеспокоилась о комфорте родителей.

Прошлым летом она перевезла своих стариков в город из села Готопутово Сорокинского района. Там Менги жизнь прожили, детей вырастили, в люди их вывели. Там познали тяжёлый труд и семейное счастье. И там Андрея Андреевича настиг в 2010 году второй инфаркт.

Дом — крестовый, на три комнаты, стоявший в окружении яблонь, черёмух, елей и берёз, — пришлось продать. Андрей Андреевич тяжело переживал разлуку с землёй, словно его душа осталась в селении со странным названием Готопутово. Едва ли не побег замышлял в родную сторонушку. Дочь горевала, что не угодила отцу. А он недавно ей «спасибо» сказал. Признался, что осознал, как это хорошо, когда дома тепло, сухо, не надо воду носить из колодца и дрова колоть. Он наконец понял, что такое заслуженный отдых.

Игра в «солдаты»

Будущие супруги познакомились на лужайке, где деревенская молодёжь играла в «солдаты». Правила игры были немудрёные. Ведущий выбирал какого-нибудь игрока, шлёпал его по плечу — и бросался наутёк. «Шлёпнутый» мчался вдогонку. Лидия Ивановна не помнит: она той далёкой весной 1952 года выбрала себе в пару Андрея или он до её плеча дотянулся? Но то, что с догонялок началась их любовь, — это факт.

— Мы ведь шесть месяцев только дружили. Мало!.. — кается Лидия Ивановна.

— А шестьдесят лет прожила со мной — не мало? — всхохатывает муж.

Жена отмахивается от шутника:

— Больно скоро поженились. Но так, наверное, надо было…

— Свадьбу-то играли? — выведываю.

— Рассказать? — оживляется Лидия Ивановна. — Бумажный цветок в волосы мне воткнули, марлечку вместо фаты прицепили. На трёх лошадях жених приехал. Отгуляли — и начали жить. В доме свекрови — бабы Маруси. У Андрея ещё сестра была да брат — четыре годочка. И я к ним — пятая.

— А дом-то чуть побольше этой избы, — окидывает она взглядом однокомнатную квартиру. — Наша кроватёшка стоит, напротив баб-Марусина кровать, и Маруська с Витькой — на раскладушке.

«Зачем замуж торопилась, когда жить негде было?» — недоумевает сейчас Лидия Ивановна. И сама же себе отвечает: «Любила». А жених-то в Готопутово знатным гармонистом был! Где заиграет, там и девчонки соберутся. Разве можно такого упустить?

— Первый парень на деревне! — выгибает грудь Андрей Андреевич.

— Тогда красивый был, — кивает седой головой Лидия Ивановна. — А теперь-то мы совсем состарились…

Изгнание

В Готопутово Андрей Менг приехал 12-ти лет от роду из Поволжья. Не по доброй воле. Его вместе с родителями и маленькой сестрёнкой, с бабушкой и дедушкой, в компании с другими земляками просто вытолкали из села Ней-Мессер и спровадили кого куда — в Свердловскую, Омскую, Курганскую области, Северный Казахстан.

Это было в начале войны, в 1941-м. С насиженных — с 1700-х годов! — мест сгоняли этнических немцев. И отправляли в сибирскую глухомань по железной дороге целыми составами. Советская власть опасалась: как бы не перебежали они на сторону захватчиков. Вдруг зов крови проснётся? А чтобы не запаниковали гонимые, их обманули. Велели взять с собой еды на три дня. Мол, потом обратно вернётесь. Люди побросали скотину, скирды хлеба на полях, послушно сели в вагоны.

— Какой ущерб своей же стране нанесли! — до сих пор негодует Андрей Андреевич. — Из деревень всех метёлкой вымели, а земля потом пустовала. Некому было её обрабатывать.

Село Ней-Мессер во Франковском районе считалось большим. Пять улиц — каждая с километр. У Менгов был новый трёхкомнатный дом, сосновый амбар, летняя кухня, колодец в ограде. Глава семьи перевозил на конях горючее для заправки тракторов. Мать трудилась в колхозе на разных работах. Андрей учился. Жизнь не была простой, но всё же давала надежду на будущее. В изгнании надежды пришлось оставить, про учёбу — забыть.

«Немчурёнок»

— В 1941-м мы приехали в Сорокинский район, — рассказывает Андрей Андреевич. — Отца забрали зимой 1942-го. В трудармию, на лесоповал — в Свердловскую область. Больше я его не видал. Похоронка пришла. Написали, что он умер от дизентерии. А я думаю, что с голоду! В том же 1942 году мать забрали на работы в Челябинск. Пятилетняя сестрёнка осталась под присмотром бабушки с дедушкой. А я скитался где придётся. Учиться некогда было. Работал в колхозе. Когда мать вернулась из трудармии, нам избушку дали. Под вид русской бани. Без пола, без потолка.

Деваться изгнанникам было некуда. Рассчитывать они могли только на свои руки. Сами сложили печку, настелили пол. Мать устроилась на колхозные склады сортировщицей. Сын пошёл прицепщиком в тракторную бригаду. Однажды заболел тракторист, с которым Андрей Менг работал в паре. Чтобы машина не простаивала, бригадир усадил в кабину юного прицепщика. Дал отмашку: «Паши!» И Андрей повёл трактор в поле.

— Аккурат в это время подъехал директор машинно-тракторной станции, — вспоминает Менг. — Смотрит и дивится: «Как это у вас трактор без тракториста ходит?» «А это маленький немчурёнок пашет», — объясняет ему бригадир.

Директор МТС почесал в затылке, внимательно посмотрел на мальца… и наказал бригадиру, как только исполнится парню 14 лет, сделать из него настоящего тракториста.

До 1950 года Андрей Андреевич работал на колёсном тракторе, потом пересел на новый — гусеничный.

— Работал хорошо. В передовиках ходил, — без ложной скромности сообщает он. — Однако поощрять меня боялись, потому что… немец. Только в 1955 году наградили наконец поездкой на сельскохозяйственную выставку в Москву. Попасть туда считалось очень почётным. А в 1956-м медаль «За поднятие целины» дали. Послабление началось. Тогда же с немцев сняли обязанность отмечаться в комендатуре. Однако от прав на свои дома в Поволжье пришлось отказаться. Наши жилища уже заняли другие люди.

Андрей Менг никуда уезжать не собирался. За много лет он сроднился с Готопутово. Работал здесь трактористом, комбайнёром, бригадиром. Незадолго до пенсии получил должность заведующего машинным двором. Однако побывать в Поволжье ему хотелось. Хоть одним глазком взглянуть на места своего детства.

— Я ездил на родину, — признаётся Андрей Андреевич, — но дом свой так и не повидал. Пятнадцать километров не доехал до родной деревни. Дело было в феврале. Поднялась метель. Пришлось повернуть в село Котово, к тётке.

Босоногая учётчица

Лидия Ивановна (в девичестве Поминова) родилась в деревне Бунькова, что в пяти километрах от Готопутово. Семья, в которой она росла, была большая — шестеро детей. Последыш Витя появился на свет, когда отца уже забрали на фронт.

— Тятя уехал 25 августа 1941 года, а в 1942-м нам пришло извещение, что он пропал без вести, — Лидия Ивановна смотрит куда-то в пустоту, словно старательно вглядывается в прошлое, чтобы ничего не упустить в своём рассказе. — В 1943-м брату Василию исполнилось 18 лет, и его забрали тоже. Я осталась за старшую.

Она окончила четыре класса и «пошла работать, куда пошлют». Вязала снопы, рвала лён, крючила горох. Потом девочку, у которой «голова варила», сделали учётчицей. В её обязанности входило замерять вспаханные, засеянные и прополотые колхозниками участки, делать сводку работ для начисления трудодней.

— Везде босиком бегала. Двухметровую сажень на плечо — и вперёд! — смеётся Лидия Ивановна и тут же её взгляд тускнеет: — Деревня наша стояла на ребятишках и на женщинах. Из мужиков оставались только два старика. Шибко плохо, шибко бедно жили…

Довелось юной Лиде и овец пасти. Однажды случилось «горе целое». Накатила туча, началась гроза.

— Здорово ударило! — зажмуривается рассказчица. — Двадцать одну овечку молнией убило!

Она тогда сильно переживала по этому поводу. Даже пастушью работу бросила. Ушла на покос. А потом снова подалась в учётчицы. Когда Лиде Поминовой исполнилось 20 лет, её перевели в Готопутово, устроили в бухгалтерию счетоводом по труду.

— Как же вас буньковские-то женихи отпустили? — спрашиваю.

— Женихи? — поднимает брови Лидия Ивановна. — Ой, знаете что? Какая я там была невеста, непонятно. Надо идти на вечёрку, а не в чем. Побегу к бабке Авдотье. Она корову подоит, у неё галоши все в навозе. А я их выпрашиваю, чтобы сходить на вечёрку. В Готопутово пришла в резиновых сапожках на деревянных каблучках. Кое-как до тапочек дожила. А юбка у меня — по коленочкам! Секретарь партийной организации выговаривал мне: «Сделай её хоть немного подлиньше!» А из чего?! Во как жили! Даже рассказывать страшно. Я проработала в Готопутово 38 лет 11 месяцев. Пошла на пенсию, 52 рубля получала.

Нет преград

Летом она бегала на работу и домой за пять километров. Зимой квартировала в Готопутово. Спала на полу на дерюжке. Так и мыкалась до 1952 года, пока замуж не вышла.

— Как окружающие отнеслись к тому, что вы за немца собрались? — интересуюсь у Лидии Ивановны.

Она ухмыляется:

— Райком комсомола запретил мне выходить за него замуж. Я в то время уже была кандидатом в партию. Но упёрлась: всё равно пойду за Андрея! Нам сказали: «В сельсовет даже не ходите, никто вас не зарегистрирует».

— А мать ваша что же?

— Не только мать — все говорили мне о том, что отец мой убит немцами, что они такие-растакие, но я стояла на своём! — Лидия Ивановна осторожно, но твёрдо стукает кулачком по столу.

— Она же радёшенька была, что вышла за меня замуж! — с лукавой улыбкой наклоняется к жене Андрей Андреевич.

— Ой! Не болтай! — машет она на него рукой.

А тот продолжает подначивать:

— Да если бы ты за меня замуж не вышла, может быть, давно померла бы. А так живём оба!

— Так что же вы, начихали на все запреты? — допытываюсь.

— Когда меня в партию принимали, я уже с пузом сидела, — пускается в объяснения Лидия Ивановна.

— Да не поминай ты партию свою! — одёргивает её муж.

— А как без этого? — пожимает плечами жена. — Меня спросили на бюро: почему пошла за немца? Я ответила: «В любви преград нет!» Больше мне вопросов не задавали. И в партию взяли. Шелковников, первый секретарь райкома партии, проговорился, что по нашему поводу даже в ЦК КПСС в Москву писали. Какой ответ пришёл, не сказал. Только пальцем по голове меня постукал: «Ты же твердолобая!» Пятнадцать лет мы с Андреем жили нерегистрированные. Детей записывали на мою фамилию. Лишь в 1967 году нам разрешили расписаться. Я стала Менг. А дети остались Поминовы.

— Их и так в школе дразнили, — с горечью поясняет Лидия Ивановна.

— Называли гансами, фрицами, гитлерами!.. — подтверждает дочь Нина.

— Поэтому я не стал настаивать, чтобы дети были на моей фамилии, — добавляет Андрей Андреевич. — Сам такую кару принял в молодости…

Лидия Менг уверяет: она ни разу не пожалела о том, что пренебрегла запретами партии и комсомола.

— Конечно, гладко не прожили, — рассуждает, — но троих детей вырастили: двух сыновей и дочку. Дали им высшее образование. Сейчас у нас уже шесть внуков и семь правнуков. Чего ещё желать?

— Когда пал железный занавес, этнические немцы и их семьи могли уехать на постоянное место жительства в Германию. У вас не было такого желания? — обращаюсь к главе семьи.

— Никогда бы я туда не поехал! — вскидывается он. — Из-за этих фашистов Сталин нас пригнал сюда, и чтобы я отправился к ним в ноги падать?.. Ну, не-е-ет!

— Вам российской пенсии хватает? — пытаюсь выяснить напоследок.

— Хватает! Спасибо! — грохочет в ответ Андрей Андреевич. — Конечно, на неё не разгуляешься, но на питание всегда деньги есть…

Фото Сергея Киселёва.