Как Клава Старцева победу ковала

Помню, что 22 июня на площади в районе машиностроительного техникума состоялся митинг. Люди уходили с него молчаливыми колоннами. Гражданские, а шагали, как военные…

Вскоре после объявления войны в Тюмени появилось много солдат: они маршировали по улицам города и пели. А еще помню, что резко ухудшилось снабжение горожан продуктами. Очередь за хлебом стали занимать с вечера, и, чтобы её «не прозевать», представители семей всю ночь дежурили у магазинов. Я тоже несколько ночей дежурила…

В начале августа 1941-го за мной приехал на лошади отец. А через несколько дней его в числе других мужчин и парней нашей деревни забрали на фронт. Слобода-Бешкильская опустела: совсем еще подростков отправляли в ФЗУ, где готовили кадры для военных заводов, девчата записались на курсы медсестёр… В общем, в деревне остались только старики да женщины с детьми. В двух наших колхозах «Прогресс» и «Животновод» явно не хватало рабочих рук. Я помню, как наш класс отправили на уборку картофеля. Осень была очень холодной, в сентябре даже снег пролетал. Чтобы мы, совсем ещё малыши, не замерли и не простыли, взрослые «придумали правило»: накопал ведро картошки — имеешь право погреться у костра.

В 1942-м младшеклассников подключили к уборке льна. А летом того же года я трудилась вместе с мамой на прополке хлебов. Взрослых просто обязывали привлекать к этой работе ребятишек. Мошка заедала, осот своими колючками ранил руки… Кому пожалуешься, если вокруг такая же ребятня да женщины, измотанные непосильным трудом, ожиданием весточки с фронта? Ведь они больше нас, ребят, понимали, какой жестокостью обернулась та война.

А потом начался сенокос. Мама взяла меня с собой — пообещала, что я ягоды буду собирать. А в результате меня определили в извозчики лошади, которая вывозила сено. Показали, как кобылкой управлять, и — с Богом! Так я весь сезон и отработала.

Летом следующего, 1943 года мы с сестрой пасли стадо колхозных овец. В наши обязанности входил контроль не только за тем, чтобы они «наелись досыта», но и за самочувствием стада: иногда у овец болят ушки, у них случается кашель… А после стрижки овец ребятишки принимали участие в обработке шерсти, трудились на шерстобитке. Занимались мы этим после уроков и в выходной.

В 1944-м я уже работала на сенокосе с граблями. А «моей» лошадью управлял восьмилетний мальчик…

1945 год. Я учусь в шестом классе. Чувствую себя уже взрослой (в смысле — ответственной, многое умеющей). 9 мая мы, как обычно, пришли в школу. Про то, что это — долгожданный победный день, никто из жителей Слободы-Бешкильской не знал: в нашей деревне радио не было. Все военные новости мы получали от директора школы. Он прибыл к нам из Ленинграда. Преподавал историю, географию, конституцию. И диктовал дежурному оценки за наши ответы: сам он их не мог в журнал выставлять, потому что в результате ранения вся правая его сторона была парализована…

Ну, вот пришли в класс. И вдруг — приказ директора: «На линейку становись!» Построились… Наш 6-й класс занял место во дворе школы, у самого забора. И когда директор объявил: «Ура, Победа!!!», то все мы, не сговариваясь, как по команде, повернулись к забору лицом. И все заплакали. Ведь ни у кого из ребятишек нашего класса отцов в списке живых уже не было. В этот великий праздничный день мы осознали своё сиротство…

Клавдия Быкова (в девичестве — Старцева).