СНЕГОПАД В СТИЛЕ "РЕТРО

Наутро, когда на дорогах перестала кривляться поземка, мы въехали в большое, не вполне проснувшееся село. Солнца не было видно: сплошной белый снег, белый сон...
Спят улицы Большая, Малая и Комаровка. Растопив свои печи, опять прикорнули хозяйки — жилистые, по-зырянски растягивающие окончания фраз старухи. Когда-то они были крепче и моложе. Но еще не исчезли с земли, в отличие от существовавших здесь когда-то деревянных тротуаров, позволявших беречь первоначальный блеск резиновым сапогам пухленького интернатского начальства. Под началом которого мы здесь жили, методично проклиная и «болотную» Ивановку (иначе откуда бы взяться комарам на улице Комаровке?), и необходимость уезжать за десять километров на неделю.
Установив неведомый нам график, родители устраивали «хлебные среды». Представьте кобылу в куржаке, возницу в тулупе и полные розвальни мешков и котомок со снедью. Кому-то прибыла из дому просто буханка, а кому-то еще не вполне остывший пирог плюс звонкая отливка замороженного в чашке молока. Провизию разбирали очень быстро. Кобыла, доев вытащенную из-под возницы охапку сена, поворачивала оглобли в сторону дома. Недосягаемого для нас, интернатских, аж до субботы.
«У каждой работы имеется срок. Суббота, суббота — хороший вечерок». По субботам, забывая про дежурство и рискуя увидеть карикатуру на себя в интернатской стенгазете, мы проделывали свой необыкновенный кросс. Это когда ты бежишь или идешь бесконечные десять километров пути, отмеривая расстояние между телеграфных столбов шагами. 10, 15, 50, 100 столбов... «Столбовая» дорога надежно ведет нас к дому. А уже в воскресенье нас, подшивших к школьной форме чистые воротнички, посадят в тракторные сани, укутают накидными шалями (нынче эта штука называется пледом с кистями!) и снова повезут в Ивановку. Трактор потащится очень медленно, и ноги, хотя они в валенках, будут ощутимо мерзнуть. Уж лучше бы опять шли и бежали, как Ломоносов за подводой.
...И вот я опять вижу деревню, в измененном облике которой постепенно узнаешь прежние черты. Вот дом Мишариных на главной улице. Добрые хозяева, купившие одними из первых в Ивановке телевизор, регулярно разрешали нам смотреть кино в своей горнице, рискуя покоем, тишиной и чистотой домотканых половиков. Господи, ведь нас же, интернатских, собиралось человек по двадцать!
Снегу-то, снегу-то навалило! На крышах — шапки, белые папахи аксакалов... Белым-бело...
Становясь постарше, мы получали записочки от местных ребят. «Пылинки» сигнализировали о своем существовании. Азбукой Морзе пытались донести до человечества приятную новость о том, что мальчик из восьмого класса любит девочку из пятого. Мальчики и девочки торили дорогу в сугробах. Дорогу самой первой, может быть, единственной любви. И не дикие собаки динго, а обыкновенные дворовые псы рвались с цепей, когда сопливые кавалеры вы-свистывали из-за забора своих подруг.
Вот здесь был школьный сад. Деревья давно выкорчевали, а на память не покусился никто. Старая церковь давно сгорела, зато есть красивая новая часовенка. Не храм — игрушечка. Жаль, что в этот неурочный утренний час не светится это окно. Есть за кого поставить свечу...
Пришлось нам пожить в Ивановке, когда сгорела школа, и «рассредоточенными» по квартирам. Бабушка Анна Панюкова, жившая направо при въезде, подкармливала нас вкусным ноздреватым хлебушком, жалуясь на свои больные ноги. Ее семью раскулачили, когда она была девчонкой. По болотам, за клюквой, пришлось ходить босиком и в холод. Бабушка Анна знала много молитв и очень любила слушать, когда мы читали — для нее вслух. Пушкинскую «Барышню-крестьянку» пришлось выпросить в библиотеке специально по ее хотению. Наша квартирная хозяйка, узнавая знакомый сюжет, пришла от чтения в полный восторг.
В ее дворе я когда-то сажала деревце. Мы вообще всегда что-то сажали, обыкновенные крестьянские дети, познавшие радость возиться с землей. Однажды мы помогали не то сажать, не то убирать картошку на огороде своей классной руководительницы. Было очень весело и нетрудно. И такой же веселый, как наше настроение, ветерок-греховодник задирал подол учительского платья, порываясь продемонстрировать хлопчатобумажные голубые панталоны...
А здесь, в начале деревни, жил историк, учитель пения и прекрасный рисовальщик Александр Иванович Шешуков. Земля ему пухом, учившему еще и наших родителей. Бегавшему из Ивановки на выселки на лыжах. Преподавать физкультуру. Он изумительно играл на гармошке и руководил школьным хором. Петь в одиночку, когда он подзывал к себе, было очень ответственно. А еще на тебя пялился целый класс, отдыхающий после распевки: «Гуси шли домой, да-до-ду-ди-да». Как вспомнишь, так вздрогнешь: уж лучше бы про тебя забыли.
Кисть правой руки любимого всеми, даже школьными хулиганами, Александра Ивановича была ущербной. По сути, культя, обрубок с двумя жалкими оттопырочками. Говорят, он с такими руками родился. Вот тебе и «ограниченные физические возможности», превратившиеся в не- ограниченные возможности и таланты. Говорят, под старость его талант стал понемногу захлебываться в вине. Даже если это и так, свидетельствовать не можем. Пьяным мы нашего обожаемого учителя никогда не видели. И было у них с женой много детей, много радостей и печалей.
Вот такое припомнилось недавно. При въезде в Ивановку, которая нынче зовется и селом, и деревней. А нам, интернатским, приходится, получается, названной матерью...