Только бы мама пришла

Впервые я увидела ИХ, когда мне было лет пять-шесть. Мама привела нас с сестрами в тобольскую городскую баню. Женщины в очереди, увидев наше семейство численностью в пять девочек мал мала меньше, усмехались: “Это ж надо, глянь, целый выводок!” И вдруг вся очередь притихла: в предбанник медленно потянулась вереница детей, ведомая толстой и крикливой теткой: “Быстрей, кому говорю, быстрей!” Те, кому “говорилось”, были наши ровесники, только непонятно было, где мальчик, а где девочка: наголо остриженные и похожие друг на друга. В очереди зашелестело новое для нас слово: “Детдомовские”. Дома я спросила у отца, что это значит, он пояснил, что так называют детей, у которых нет родителей — они берутся “сами по себе”. Было непонятно и до жути интересно...
Потом, уже постарше, мы с подружкой бегали на улицу Декабристов, где в то время находился Дом ребенка — посмотреть на загадочных пришельцев. Заглядывая во все щели заборов, мы с изумлением рассматривали крошечных человечков, копошащихся в унылой песочнице или смирно сидящих на стульчиках. Малыши, так не похожие на нас, живущие по другую сторону забора. Они не бегали оголтело друг за другом, как мы на улице, не дрались между собой и не отнимали игрушки, не шумели и не плакали. Дети с другой, неведомой нам планеты...
Читая декларацию ООН
В марте этого года мне довелось побывать в Тобольском специализированном доме ребенка и познакомиться с его директором Светланой Васильевной Вернигора. В первый день встречи беседа не состоялась, вдобавок еще наговорили друг другу колкостей. Светлана Васильевна не скрывала раздражения: “Что это всех журналистов тянет сюда? Писать больше не о чем?” “Да нет, есть! — говорю, понимая, что не то говорю. — Просто хотелось посмотреть, не заклеивают ли здесь детям рты скотчем”. “Вы не поверите, мы их даже не привязываем к кроваткам!” — с сарказмом отпарировала директор.
История учреждения берет начало с 1919 года — со времен освобождения города от белогвардейцев. Тогда в нем находились приют-ясли и Дом матери и ребенка для новорожденных и безродных детей. За почти 90-летнюю историю учреждения многое менялось: воспитанники и воспитатели, заведующие и врачи, нянечки и медсестры. Неизменной оставалась высокая цель — дать ребенку любовь и заботу. В Декларации прав ребенка, принятой Генеральной Ассамблеей ООН, провозглашено: “Все дети имеют право на счастье”. Светлана Вернигора добавляет: “И мы трудимся для того, чтобы соблюдалось это право, чтобы несчастливых, обездоленных ребят не было. Согласитесь, ради этого стоит жить...”
Специализированным это учреждение называется потому, что в нем находятся дети с психоневрологической патологией, ДЦП и дети-инвалиды. Есть отказники, чьи родители лишены родительских прав, заботятся здесь и о малышах из социально неблагополучных семей. Малышей на сегодняшний день 92, а вообще заведение рассчитано на 105 человек. Поскольку учреждение лечебное, в штате помимо воспитателей и нянечек имеется солидный медицинский и врачебный персонал. Всего в Доме ребенка трудится 175 сотрудников.
Малыши в большинстве своем отказные, поступают они из Тобольска, Тюмен и районов области. В 2006 году поступило 112 детей, за 2,5 месяца текущего года — 12. Это учреждение имеет статус государственного, подчиняется областному департаменту здравоохранения и финансируется из бюджета области. Как говорит Светлана Васильевна, не существует проблем ни в медикаментах, даже самых дорогостоящих, ни в продуктах питания, ни в сроках выдачи зарплаты персоналу. И это вкратце об основном, общем, так сказать, положении в Тобольском специализированном доме ребенка.
“Кукушата”
Малышей в Дом ребенка “поставляют” в большинстве своем одинокие мамаши в возрасте от 19 до 35 лет. “Лишними” для них оказываются чаще всего первенцы, бывает, ненужным оказывается второй ребенок. Ни одна из женщин, правда, в этом не призналась еще, все называют известную причину — тяжелое материальное положение. Случается, и супруги оставляют ребенка в роддоме. Но это когда у малыша болезнь Дауна. Такого ребенка мать с отцом после его помещения сюда забывают сразу, как случайный дефект биографии, и, как правило, никогда не навещают. Впрочем, и “нормальных”-то детей не навещают. Я спросила у Светланы Васильевны: разве болезнь не диагностируется врачами на ранних, внутриутробных стадиях?
— В 2005 году я была в московском центре, где изучают данное заболевание, и задала этот же вопрос. Диагностируют. Но родители не верят результатам медицинского обследования, надеясь на врачебную ошибку, и рожают. Но есть еще и другой факт: согласно мировой статистике на каждые 700 родов приходится один случай рождения с синдромом Дауна.
Считается: если ребенок не получает материнской любви даже в возрасте до года, это уже серьезным образом влияет на его дальнейшее развитие. Светлана Васильевна отчасти согласна с мнением психологов:
— Если ребенок поступает к нам с самого первого дня или года рождения, то он развивается соответственно своему возрасту, если, конечно, у него нет серьезных патологий. Наши врачи проводят комплексную медицинскую и психопедагогическую реабилитацию таких детей, при этом все мероприятия проводятся строго по индивидуальным программам. Дети, которые поступают к нам из социально неблагополучных семей, где за ними ухода нет, потому что родители алкоголики или наркоманы, требуют большего вложения сил. У них наблюдаются внутриутробная задержка развития, отставание в весе и т.д. Но самое худшее, что их мамы во время беременности не только не наблюдались у врача, но и вели образ жизни, не соответствующий их состоянию, — злоупотребляли алкоголем, курением.
Есть у нас дети, рожденные от героинозависимых наркоманов. Также есть отдельная группа детей, рожденных от ВИЧ-инфицированных матерей, они наблюдаются до полутора лет, а потом снимаются с учета. Эти дети считаются здоровыми, так как если инфекции нет с самого рождения, потом она появиться не может. Таких детей тоже усыновляют. Крайне редко, один-два раза в год случается, женщина, отказавшаяся от ребенка в роддоме, забирает его домой. Это в основном студентки, оставившие малыша из-за страха или стыда за случайную связь. Каким-то образом их родителям становится известно о случившемся — и тогда они приезжают к нам и увозят внука домой, в семью. Но такое бывает, повторю, крайне редко. Есть у нас и так называемая преемственность, когда воспитываем не одно поколение в семье. Были и женщины, которые отказываются от всех детей подряд. Мы выращиваем одного ребенка, отдаем в семью, женщина в роддоме пишет отказ от следующего — и так далее... За семь лет работы на моей памяти были два случая, когда одного ребенка оставили у нас на крылечке, другого нашли в подъезде дома.
Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети...
Перед встречей со Светланой Вернигора я лишь отчасти представляла предмет беседы. О положении с детьми, брошенными матерью, о детских домах, где радостного очень мало, об отнюдь не детских проблемах тамошних воспитанников знают все, кто смотрит телевизор или читает газеты. Что ждет крошечных людей из Дома ребенка? Другой дом — детский. Круг замкнулся... Вот и я шла сюда с тяжелым чувством. Забегая вперед, скажу: после беседы со Светланой Васильевной и экскурсии по учреждению мир уже не казался мне столь жестоким и обреченным.
Послушаем Светлану Васильевну:
— Наша задача, когда малыш поступает к нам, — вырастить, выкормить, вылечить и отдать его в новую семью. Когда мы видим, что количество усыновленных детей растет — это и есть показатель нашей работы, основанной на поддержке политики правительства: не должно быть в России столько сиротских учреждений!
У нас дети редко задерживаются на три года. Если ребенок прожил здесь год, мы уже считаем, что он “засиделся”. Раньше, если за три года ребенка никто не забирал, мы его переводили в детдом, интернатное учреждение. В 2006 году из 100 детей мы перевели только 5 малышей — и то лишь потому, что там воспитывались их братья или сестры. За семь лет работы в Доме ребенка мне есть с чем сравнивать. Раньше не было столь сильной поддержки государства, а сейчас, с введением новых форм, кроме усыновления, таких, как патронатное воспитание, приемная семья, наших детей никто сиротами не назовет. Если в 2005 году на усыновление было отдано 42 ребенка, то в 2006-м 77 ребятишек обрели семью. Ко мне каждый день приходят желающие усыновить ребенка! Люди приезжают из северных округов, городов, поселков, сел Тюменской области. Усыновители приходят к нам по направлению отдела по охране прав детей — уже с документами, необходимыми для усыновления или кандидата в опекуны, с заключениями от отдела опеки, со всеми справками. Мы показываем всех детей, предупреждаем об имеющихся заболеваниях и патологиях. Люди, если решили усыновить ребенка, решения своего не меняют: ведь нет гарантии, что и у родного ребенка не будет заболевания.
Конечно, бывает, когда у людей превалируют эмоции. Например, приехала к нам пара — уже со всеми документами и с горячим желанием удочерить трехлетнюю голубоглазую светленькую девочку. Говорим, что на сегодняшний день у нас такой девочки нет, давайте посмотрим других детей. С большим разочарованием пара соглашается. Идем смотрим детей. В итоге берут трехмесячного черноглазого мальчика. Оказывается, именно он им родной...
Есть в Тобольске семья, где воспитывают четверых наших питомцев, в этом году они взяли еще двоих. У одного из детей серьезное заболевание, по сути ребенок — инвалид. Новые родители возят его по специалистам, лечат, выхаживают... В Вагайском районе проживает семья, в которой вырастили сначала одного нашего ребенка, теперь забрали еще двух девочек.
С 1993 года по программе международного усыновления к нам приезжали американцы и испанцы. Вопросами международного усыновления занимается областной департамент образования. Иностранные усыновители отличаются от наших тем, что приезжают смотреть только одного ребенка, если что-то не устраивает — уезжают. По закону они не могут выбирать. Дальнейшую жизнь малышей в новых семьях отслеживает отдел по охране прав ребенка. Это не входит в наши обязанности, но приемные родители часто звонят нам, благодарят, присылают фотографии ребятишек.
Возьмите их на руки!
Фотографий у Светланы Васильевны — множество. Каждый ребенок оставляет след в ее сердце, в сердцах нянечек, воспитателей. Наверное, у каждой есть или бывает свой любимчик, печатью Божьей отмеченный. И когда приходит день расставания, кто-то из воспитателей рыдает в голос, умом понимая: малышу в семье будет лучше — но сердце разрывается... Умная, волевая и неординарная, отнюдь не сентиментальная Светлана Вернигора не может сдержать слез, когда ее питомцы на утренниках, возле елки водят хороводы и поют песенки. О чем думает в эти минуты директор Дома ребенка? О том, чтобы следующий Новый год каждый из крох встретил с мамой и папой. Ведь Новый год принято встречать с семьей...
Если сравнить, как обстояло дело с усыновлением лет десять назад и как обстоит сегодня, мы увидим огромную разницу. Тогда тщательно скрывалось, что ребенок усыновлен, зачастую приемные родители меняли место жительства, чтобы сохранить тайну. Сегодня мировоззрение людей поменялось. Никто не тычет пальцем: дескать, чужого растите! Если семейные пары не могут иметь биологических детей, они идут к нам, потому что хотят иметь полную семью, где есть мама, папа и ребенок, а еще лучше двое или трое детей...
Светлана Васильевна ведет меня посмотреть свое “хозяйство”. Оно просторное, светлое и теплое. Всюду цветы, на стенах — картины, красочные панно. Коридоры и холлы оформлены нарядно, со вкусом. Отмечаю хорошую, отнюдь не казенную мебель, удобные, нестандартные кроватки и манежи. Мебель, по словам Светланы Васильевны, поставляют предприятия Тобольска и Упоровского района. Свою помощь предлагают спонсоры. Желающих помочь много. В 2006 году они принимали участие в государственной реабилитационной программе, за счет которой были приобретены развивающие столы и стенки, игрушки и многое другое.
На дверях каждой комнаты, предназначенной для определенной возрастной группы, висит табличка с каким-либо ласковым названием: “Пчелки”, “Васильки”. Я не запомнила ни одного, потому что перед каждой дверью сердце замедляло ритм, готовое остановиться. Дело не в излишней сентиментальности. В другом, совсем в другом. Чувствует ли младенец, когда от него отказывается мать? Трое запеленутых грудничков спят в своих кроватках. У них сончас. А потом их будут кормить из бутылочек молочной смесью, по составу приближенной к материнскому молоку, но не имеющей никакого отношения к теплу материнской груди и биению под ним любящего сердца.
В другой комнате малыши постарше обедают за низкими столиками, ложки держат, как все дети на свете, поперек ладошки. Мордашки сосредоточенные: нужно управиться с первым, вторым и компотом на третье.
Эти ребятишки, самые старшие здесь, поступили недавно. У кого-то маму с папой лишили родительских прав, у кого-то родители оказались в трудной жизненной ситуации. Одних малышей после выправления этой самой ситуации заберут домой, а кого-то в патронатную, то есть временную, семью.
В соседней спальне кто-то спит, кто-то тихо лежит с открытыми глазами. Малышок в самом углу, видимо, давно проснулся, молча стоит в своей кроватке и смотрит на дверь. Он знает: только когда все проснутся, тогда и его вытащат из кроватки. Режим...
Взять кого-то из них на руки? Чтобы потетешкаться, а потом снова опустить в кроватку — и спокойно уйти? “Я знаю, нет моей вины... Но все же, все же...” Господи, прости меня! Прости нас всех! Если сможешь...