Виктор Строгальщиков: "Хороший перекур — первое дело"

ИЗ ДОСЬЕ «ТИ». Действие новой книги В.Строгальщикова «Стыд» (Издательство «Эпоха», г.Москва, 2007) происходит в Тюменской области в наши дни. Фантазия писателя превращает регион в одну из горячих точек России. Над зданием областного правительства красуется флаг США, символ торгового изобилия супермаркет «Пассаж» превращен в карточный продовольственный распределитель, в южной глубинке и на северной железной дороге вовсю хозяйничают формирования экстремистов.
При всем этом «Стыд» — это не классический боевик, а, скорее, экономический и даже психологический триллер. Сквозной герой всей «тюмениады» В.Строгальщикова (романы «Слой», «Край») журналист Лузгин как обычно предается своему любимому занятию — максимально осложняет жизнь окружающим: военным, гоняющимся за террористами, представителям местного населения, одинаково страдающим от военных и террористов .... Олигархам, охотникам за деньгами олигархов, а заодно — собственной жене и ее родне. И даже очевидный хеппи-энд книги не дает облегчения ни читателю, ни, кажется, самому писателю.

Участники этого диалога не нуждаются в представлении. Виктор Строгальщиков — блестящий газетный и тележурналист в последние годы приобрел известность серьезного писателя. Только в московских издательствах у него уже вышло 6 книг. Владимир Богоделов, не менее благополучный журналист в 70-80-е годы, в 90-х резко поменял жизненные приоритеты в пользу свободного предпринимательства, сегодня — владелец рейтинговой радиостанции «Шансон в Тюмени». Поводом для встречи стал выход очередной книги В.Строгальщикова «Стыд». А темой дискуссии...
Впрочем, предоставим слово ее участникам.
(фото2)В.Богоделов (Б.):
— Вить, поскольку мы знаем друг друга сто лет, будем без лишних церемоний?
В.Строгальщиков (С.):
— Согласен.
Б.: — Вот скажи, за что ты так не любишь нашу с тобой журналистскую профессию?
С.: — А кто у нас первый из журналистики в бизнес сбежал?
Б.: — Молодец! Один-один. Честно признаюсь, когда меня по старинке к журналистам причисляют, я вздрагиваю: то ли слишком высокая, то ли весьма сомнительная для меня эта честь... Но — к делу! Витя, я не собираюсь тебя поучать, как писателя. Чехов говорил: «Надо быть очень интеллигентным человеком, чтобы не лезть с советами к художнику».
С.: — Приятно слышать.
Б.: — И тем не менее в твоей новой книге твой сквозной герой журналист Лузгин продолжает оказываться в самое ненужное время в самом ненужном месте.
С.: — Это уже к нему вопрос!
Б.: — Пусть так. Вить, повторяю: с советами не лезу. Я просто спросить хочу: почему так, жизнь меняется не в худшую сторону, а вы, писатели, все пугаете нас террористами, развалом страны, американским протекторатом над Западной Сибирью... Сплошной экзистенциализм!
С.: — Покойный Володя Рогачев (постоянный литературный критик «Тюменского курьера». — Прим. ред.) подводил меня именно под эту литературную категорию.
Б.: — Видишь, какой я умный! Но трудно тебе было сделать героем вместо раздолбая Лузгина...
С.: — ...какого-нибудь нового хозяина России? Трудно! Понимаешь, довлеет надо мной то, что я сын нефтяника. Одного из тех, кто создавал дело, которое унаследовали наши олигархи. Я знал поколение своего отца, знал следующее поколение нефтяников, немножко знаю тех, кто пришел сейчас. Сейчас многие высокие посты в нефтебизнесе занимают люди из финансовой сферы. Они совершенно не вникают в суть отраслевых вопросов, просто стараются заработать как можно больше денег. Многие предприятия потерпели крах, потому что новым хозяевам было плевать на людей и на технологию.
У меня есть в книге: «Каждая профессия лепила из себя религию». Нефтяная религия, газовая, строительная... Внутри этих религий было до фига грязи. Но начинались-то они с подвижничества. Жалко мне, что эти религии рушатся.
Помнишь снабжение? Сейчас мой старший товарищ Виктор Семенович Горбачев (многолетний редактор «Тюменской правды». — Прим. ред.) хочет написать книгу о снабженцах. В массовом сознании — это короли совкового дефицита: норковых шапок, дубленок и т.п. А ведь они были истинными первопроходцами, раньше всех высаживались на точки с кирпичом, цементом, трубами...
Или вот еще. Для людей старшего поколения как анекдот звучит «Нефтяник по фамилии Бакалейник».
Б.: — Кстати, о примечательных фамилиях. В своих первых книжках ты использовал безотказный прием: у тебя там была куча действующих персонажей из жизни — конкретные тюменские директора, бизнесмены, чиновники... И все бежали в книжную лавку: «Вот тут про меня написано!» На худой конец, намек был, по которому можно было вычислить реального героя.
С.: — Да, я отказался от этого приема. После того, как книги пересекли границы области, я вдруг узнал, что «ненашенский» читатель, не отягощенный местечковой гордостью: «О, этих мужиков я знаю!» — гораздо глубже и правильнее воспринимает сюжеты. На самом деле счастье писателя — это встреча с талантливым читателем. Ни премии, ни жалкие гонорары, ни прочее не дают такого удовольствия, как неожиданное понимание того, что ты попал в тональность с тем, для кого ты, собственно, писал. Хотя все говорят: «Я пишу для себя!» И я так говорю, мол, мне интересно — я пишу. Да ни шиша подобного. Все равно надо, чтобы лампочка загорелась, мало сделать лампочку, штепсель и шнур. Розетка нужна, чтобы куда-то это воткнулось, тогда только это горит. Но мне везло и везет, хотя, честно говоря, вот представь, два или три года пишешь книгу, потом встречаешь человека, друга, приятеля, а он говорит «Вот, слушай, я тут твою книжку почитал, что-то не показалось!» Вот! Во-первых, не прочитал, а почитал, и «ЧЁ-ТА» не показалось. И два года сидений, страданий, правки, войны с редактором оказываются как будто напрасными. И еще я считаю, что чтение — это тоже труд. Это труд души читателя. И если автор два года трудился, то ты хоть три дня-то потрудись, хотя бы. Вот потрудись прочесть и потрудись подумать, а не наспех читай.
Б.: — Среди моих знакомых не так много писателей, так что можно еще один откровенный вопрос? После прочтения еще первой твоей книжки, «Слой», мы с Анатолием Омельчуком (президент ГТРК «Регион-Тюмень». — Прим. ред.), тоже, кстати, писателем...
С.: — Ну мне-то уж не надо этого уточнять.
Б.: — Так вот, у тебя там есть довольно откровенные размышления, вроде бы как героя, насчет особенностей супружеской жизни, включая измены. И мы гадали: «А как Витина жена реагирует на эти откровения?»
С.: — Моя жена прочла половину первой книжки и больше не читала ничего. Говорит: «Я не могу».
Б.: — Житейская драма всех приличных писателей: про кого бы они ни писали, все равно пишут про себя.
С.: — Про себя, про живых людей, которые их окружают...
Б.: — А у меня своя проблема. Я на твоих героев смотрю через призму своей нынешней профессии. Вот у тебя в первых книгах, кроме журналиста, есть другой сквозной герой, банкир. По нынешней правде жизни он должен был либо Ходорковским сделаться, по его характеру, либо покинуть сцену и при этом превратиться в желчного брюзгу-неудачника. Я кучу людей знаю, которые в свое время в багажниках деньги возили, а сейчас перебиваются случайными халтурками. Как писатель-реалист, ты тогда пожалел героя и просто его убил.
С.: — Не убил, а умертвил.
Б.: — Тебе не кажется, что в последней книжке хваленое чувство реальности тебе изменяет? Твой сюжет со сталкеровскими зонами, с заложниками в погребах и поездах получает совершенно рождественский хеппи-энд. Умирает тесть главного героя и не находит никого другого, кому бы завещать свое гигантское состояние, кроме как разгильдяю-журналисту. Это что, высшая правда жизни и справедливость?
С.: — Помнится, мой московский редактор однажды очень вовремя постучал мне по сусалам, поставил на место зарвавшуюся провинциальную знаменитость. Он ТАК меня правил! ТАК редактировал, что вначале я просто в ужас приходил. А потом понял и сказал ему спасибо. Это я о справедливости и несправедливости.
Во-первых, тот персонаж, у которого все хорошо и благополучно, в любой более-менее конфликтной ситуации, которая с ним происходит, он убегает. А тесть, который ненавидит Лузгина по-своему...
Б.: — Ну, не то, чтобы ненавидит, он его не понимает...
С.: — И в то же время видит, что в этом мужике некоторое мужское начало присутствует. И при всей авантюрности... Я представляю его трагедию... Он прожил всю жизнь, накопил кучу денег, и всех его женщин оставить не на кого... Тот, благополучный, он не справится.
Б.: — Как человек, который немножко знает повадки денег, я четко понимаю, что твой Лузгин тестево наследство, выражаясь по-русски, неминуемо «прос...ёт».
С.: — Мне тоже последствия представляются довольно мрачными. У меня тоже было желание поставить точку. И вот тут мой редактор меня убедил, что самое интересное только начинается и надо писать дальше.
Б.: — С этого места поподробнее.
С.: — Будет продолжение о Лузгине. Но позже. Пока во второй половине лета я собираюсь в творческий отпуск, чтобы написать книгу о своих героях, но.... отмотав время назад... Я ведь начал писать о своих героях, когда им было за 40. Но ведь до этого было целых 40 лет жизни.
Б.: — Ты хочешь сказать, что кому-то будет интересно?
С.: — Это мне интересно! И еще я очень хочу написать книгу про армию, куда я в 19 лет уходил с ощущением полного краха в судьбе... И только спустя 10 лет понял, что самое ценное — это как раз два года армии. Я ушел туда мальчишкой, а пришел мужчиной.
Б.: — Ты не одинок. Возьми Гришковца. Когда он пишет про свою флотскую службу, я говорю: «Верю». А когда он пишет «Рубашку», такого чувства не возникает.
С.: — Это не мой писатель.
Б.: — (улыбается) Можно он будет моим? На его гастролях в Германии один расчувствовавшийся зритель говорил, что и в Бундесвере, и во всех армиях мира все так и устроено.
С.: — Я тоже в армии в Германии служил, и были у нас встречные учения. Мы и армия ГДР. Мы в обороне, немецкий полк — в наступлении. Привезли на полигон, утром подняли, накормили кашей, выдали по два рожка холостых патронов. А полигон огромный, километров десять. И холмы. И рокот вдруг. Я поднимаю глаза, вижу: уже спускаются коробочки танков и цепи. Я знал, что это учения, но у меня захолодело на сердце. И понеслось: взрывпакеты, артиллерия, самолеты полетели.. Подпустили немцев на 300 метров, два рожка своих патронов высадили. А они идут и не стреляют. И когда они подошли на расстоянии полутора метров и принялись нас холостыми поливать, а мы из окопов с автоматами-то выскочили, да как начали махаться! Перемахали не только друг друга, но и всех офицеров, немецких и наших, которые пытались нас разнять. Потом, правда, успокоились, покурили, поговорили, но после этого совместных учений не было.
Б.: — А хороший финальный аккорд нашей беседы. До конкретного «махалова» лучше бы жизненные ситуации не доводить. Но а если уж дошли, то потом первым делом требуется хороший перекур, чтобы новых глупостей не натворить.
P.S. Виктор Строгальщиков прошел в финал второго конкурса «Большая книга». В шорт-лист конкурса вошло 12 книг, в том числе: «Ампир V» Виктора Пелевина, «Синдром феникса» Андрея Слаповского, «ЖД» Дмитрия Быкова, «На солнечной стороне улицы» Дины Рубиной, «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой. В ноябре ме узнаем имена победителей.