Крещенный огнем на Курской дуге...

«Мы знали, что здесь, на Курской дуге, должно произойти то, что изменит весь ход Великой Отечественной»... Эти строки фронтовик, полковник в отставке Дмитрий Павлович Быков напишет много десятилетий спустя после войны. Когда уже было известно, чем закончится эта война и то великое орловско-курское кровопролитие, ставшее одним из ее «эпизодов». А вспоминать его все равно было страшно. Но он писал. Не для того, чтобы отметиться: «и я там был». Он желает, чтобы потомки знали истинную цену битвы на Курской дуге, 65-летие победы в которой мы отмечаем в эти дни.
Память избирательна. Незначительные фрагменты жизни она способна затушевать, но отретуширует самое-самое. Вплоть до дат, часов, минут. «11 июля 1943-го в 3 часа 30 минут по команде комбата мы поднялись в атаку. Нам предстояло по открытому полю преодолеть 200-300 метров и завладеть сильно укрепленной обороной противника. Всего-то метров 70-80 осталось позади, как немцы открыли по нам ураганный огонь... Наши атаки повторялись неоднократно, и в конце концов вечером, когда уже стало темнеть, мы ворвались в траншеи немцев. Завязался рукопашный бой. Ночью по приказу командования мы отошли на свои прежние рубежи. Задачу выполнили: были выявлены огневые средства противника, взят язык»...
Спрашиваю Дмитрия Павловича, как он умудрился сохранить в памяти эти цифры, эти детали?
— Да как же, — удивляется, — можно забыть такое? Ведь эта разведка боем стоила нам слишком дорого. Примерно 80% личного состава батальона мы тогда потеряли... Помню все свои семь дней и ночей, проведенных на Курской дуге (на восьмой день ранило), еще и потому, что для меня это была первая неделя войны, в которой я принимал непосредственное участие. Рвался на фронт, юношеский максимализм и огромное желание отстоять Родину от врага диктовали: до полной победы на войне только тебя и не хватает... А когда столкнешься со смертью лицом к лицу, поймешь, что каждый день, каждая минута жизни может стать последней. Вот и считаешь-запоминаешь эту минуту...
В июне 1941-го Дмитрию Быкову не было еще и семнадцати лет. Впрочем, в те времена его ровесники считались уже самостоятельными людьми, способными взвалить на себя большую часть забот о младших братьях и сестрах, на равных со взрослыми работать в поле. Наши дедушки и бабушки были мудрыми людьми, понимали, что основа житейской твердости, уверенности в себе — трудолюбие. Это качество и прививали с детства. Дима рос сельско-городским парнишкой. Его семья, где подрастали кроме него еще трое детей, жила в деревне Зайково. Там он окончил начальную школу, все предметы которой вела учительница Ольга Сергеевна Виноградова — «всесторонне образованная дочь священника, великолепный педагог, всю душу и сердце посвятившая воспитанию и обучению деревенских детей». Без особого труда все восемь ее учеников-выпускников 1936-го поступили во вновь построенную в Тюмени школу №21. И не уступили городским ребятам по уровню знаний. Сейчас трудно сказать, что продиктовало пареньку поступать в Тюменский педагогический техникум: светлый образ учительницы Виноградовой или наказ отца, который желал видеть сына учителем. Скорее всего — и то, и другое. А еще — третье: возможность получать стипендию, не чувствовать себя нахлебником в семье, кормилицами которой к тому времени стали мама Фелицата Васильевна и старшая сестра Дмитрия. И 1939-й, и последовавший за ним год в колхозе «Заветы Ильича», тружениками которого они были, выдались урожайными. И казалось: налаживается потихоньку жизнь. Но началась война.
Она заставила Дмитрия изменить планы: учебу в педтехникуме пришлось оставить и восполнить заметно поредевшие ряды колхозников. Только в августе 1942-го его желание поскорее отправиться на фронт и бить врага до победного конца начало обретать реальные черты: его вызвали в горрайвоенкомат и направили учиться в Таллинское военно-пехотное училище, которое дислоцировалось в Тюмени.
— Около ста моих земляков-тюменцев стали курсантами этого училища, — рассказывает Дмитрий Павлович. — Программа мирного обучения была рассчитана на два года, эти сроки для нас были сокращены до 6 месяцев. А потом...
Жесточайшие битвы под Москвой, Сталинградом требовали новых и новых сил. В общем, из пятисот курсантов нашего батальона училище закончили только 210 человек. Остальные были отправлены на фронт досрочно.
В марте 1943-го двести новоиспеченных лейтенантов («с кубарями на петлицах») погрузили в телятники и направили в самую горячую по тем временам точку — в район Орловско-Курского выступа. «Гитлеровское командование после тяжелого поражения под Сталинградом решило взять реванш: нанести мощные танковые удары в образования Орловско-Курской дуги, разгромить находящиеся там наши войска и двинуться на Москву». Сорвать эти планы предстояло и 12-й гвардейской дивизии 61-й армии Брянского фронта, в состав которой влились таллинцы-тюменцы.
Но вначале была дорога на фронт. Заключительная ее часть проходила по подмосковным местам, где поля были обильно усыпаны немецкими листовками. Понятное дело, послания эти читать запрещалось, но...
Дмитрий Павлович по сей день ерничает по поводу их содержания: «Русские солдаты! Вы обречены! Сдавайтесь! При переходе на немецкую сторону не забудьте взять с собой ложки и котелки». «Были бы уверены, — говорит, — что мы к ним побежим, свои бы ложки приготовили. Ан нет! Значит, успели убедиться, что советский солдат лучше будет с голоду пухнуть да гнить в окопах, но на пузе к фрицам не поползет!» Ненависть к врагам разжигали и картины, мелькавшие за окном телятника. Сплошное пепелище, унылые краски которого завершали черные мазки печных труб. Чьи-то разоренные очаги... Сердце сжималось! Хотелось поскорее в бой. Да такой, чтобы раз и навсегда решил исход войны.
Но 29-й гвардейский стрелковый полк 12-й дивизии, куда прибыл Д.Быков и где он был назначен командиром одного из взводов, держал оборону в районе ранее абсолютно неизвестных ему населенных пунктов под какими-то несерьезными названиями — Малое и Большое Пальчиково.
...Вдруг вспомнилось из детства, из той поры, когда еще маленьким мальчиком прижимался к уставшей от работы маме, искал ее ласки, защиты, спрашивал: «А ты кого из нас больше любишь?» И мама неизменно отвечала: «Все детки для меня как пальчики одной руки. Порань любой, все сердце болит». Велика Россия, а Малое и Большое Пальчиково в опасности... И все немецкие атаки, целью которых было продвижение вперед, захлебывались. Захлебывались кровью защитников этой пяди родной земли.
И в июле 1943-го полк занял оборону на том же «весеннем» направлении. «Мы готовились, — говорит Дмитрий Павлович, — по-настоящему встретить фашистов». Как это «по-настоящему»? А это значит сражаться до последнего вздоха... Советское командование (не без подсказки нашего земляка-разведчика Николая Ивановича Кузнецова) разгадало направление главного удара гитлеровцев. Здесь, на Курской дуге. Но дуга-то эта состояла из «пальчиков».
«5 июля началось грандиозное сражение. Мы стояли насмерть. Многие мои товарищи и друзья погибли. Пали смертью храбрых мой двоюродный брат Александр Быков, школьные товарищи Александр Филимонов, Петр Битюков. Многие получили тяжелые ранения».
«Мне повезло, я родился в рубашке», — говорит о себе Дмитрий Павлович. Повезло потому, что его не убили, а только тяжело ранили 12 июля 1943-го. Именно в тот день, который потом войдет в историю под названием «Великое танковое сражение под Прохоровкой». Однако тогда на поле битвы встретились не только танки двух держав, но авиация, артиллерия. 3 миллиона 600 тысяч человек с нашей стороны и два миллиона — с немецкой. На исходе дня 12 июля в рукопашной схватке с врагом от разрыва гранаты командир взвода Д.Быков получил ранения в левое плечо, лицо и голову. Он до сих пор убежден: победа окончательной считается только тогда, когда тот или иной населенный пункт, ту или иную пядь земли отмерили своими шагами пехотинцы.
«Мне повезло, — повторит Дмитрий Павлович, выйдя из госпиталя, где находился на излечении после ранения в грудь, руки и ноги, которое он получил 31 декабря 1943-го при освобождении деревни Короли братской Белоруссии. — Я могу продолжить воевать...»
И он продолжил. После госпиталя получил назначение в 43-ю гвардейскую латышскую стрелковую дивизию 22-й армии 2-го Прибалтийского фронта. 22 августа 1944-го при отражении немецкой атаки на территории Латвии он в третий раз был тяжело ранен. Разорвавшийся снаряд, по сути, вырвал его правое предплечье, два осколка пробили грудь. Две недели старший лейтенант Д.Быков числился смертником, его не эвакуировали в тыл, потому что врачи не надеялись, что этот парень выживет. Потом заговорили об ампутации руки. И уже начали готовить бойца к такой операции. Спас артналет, от которого медики спрятались, а носилки с телом бойца Д.Быкова остались в палатке.
— После ранения под Витебском, — вспоминает Дмитрий Павлович, — было ощущение смерти. Умираю... Грудь пробита, комсомольский билет пробит... А в Латвии такого ощущения не было. Наверное, организм закалился и сила духа окрепла. Выжил. И обе руки сохранил. Ноют, дают о себе знать старые раны. Креплюсь... Нам, фронтовикам, нельзя отступать перед старостью, так же как нельзя было отступать во время войны.
— Дмитрий Павлович, вы наверняка не раз мысленно измеряли километры фронтовых дорог. Какое из сражений вам запомнилось больше всего?
— Страшно было везде. Но под Курской дугой был ад. Белоруссию, Латвию мы освобождали — шли вперед. А на Курской дуге было приказано выстоять, не отступить ни на шаг. В этом — разница...