Как убить врача

Наш разговор с врачом-неврологом 1-й категории консультативной поликлиники города Лангепаса не был запланированным интервью на заданную тему. В обычной беседе земляков (мы оба родом из Тобольска) кроме общих воспоминаний так или иначе всплывали «горячие точки» дня сегодняшнего. Разговор шел о состоянии отечественной медицины и ее будущем. И о том, что в России, стране, проделавшей долгий и мучительный путь к гласности, сегодня по-прежнему трудно в открытую говорить о наболевшем...
Потолок патологии
Занимаясь профпатологией и работая с трудоспособным населением, я столкнулся с тем, что здесь, на Севере, инсульты получают молодые люди. По классической неврологии меня учили, что инсульты, как правило, развиваются у пожилых людей. Чтобы понять причину, я развернул это дело на уровне патогенеза, перечитал всю возможную литературу, и кое-что стало поясняться. Во-первых, кровь здесь становится густой, а стенки сосудов рыхлыми, отсюда сосуд лопается — инсульт. А кровь густая из-за нехватки кислорода, но это только один из компонентов. На здоровье самым негативным образом влияют мощные электромагнитные бури. Массовые перепады давления, скачки климатических условий. В первый год, когда я перевез сюда семью, у моих детей были постоянные носовые кровотечения.
Наш город находится на 300 метров ниже уровня моря. То есть мы находимся в своеобразном стакане, нефть в нем добывать легче, потому что она как бы подтекает. Надо учитывать фактор пришлого населения. Жители Чечни, Кавказа, Таджикистана — жители гор, переезжая сюда, получается, спускаются во впадину. У них изменения в сосудистой системе происходят быстрее. По сути, здесь они становятся инвалидами. Но и коренное население отменным здоровьем не отличается. Даже если убрать такой фактор, как алкоголизм, все равно среди аборигенов нет долгожителей. Средняя продолжительность их жизни в полтора, а то и в два раза меньше общероссийских показателей.
Еще в 1984 году, будучи студентом Тюменского медицинского института, я занимался хронобиологией. В 1984 году с преподавателем Алексеем Михайловичем Дуровым исследовали вопросы влияния смены климатических поясов. Вывод: вахтовый метод работы в масштабе страны — дезадаптация организма человека, разрушение здоровья населения страны. А сколько вахтовиков работают на нефтегазодобывающих предприятиях?! А сколько сегодня гастарбайтеров в городах и поселках Крайнего Севера?!
Даже если человек проживает на Севере долгое время, его организм не в силах перенести ту же смену климата. Я наблюдал больных, получивших инсульт во время или после отпуска. Слетал человек на Украину — в голове гематома. Сосуды не выдержали.
Для «земли» нонсенс — инфаркт миокарда у женщин. Здесь подобное встречается часто, причем в тяжелой форме и с летальным исходом. Конечно, свою роль играет и неблагоприятный психологический фон: приходится выживать, чтобы удержаться на работе, заработать пенсию, выучить детей и пр. На «земле» можно разрядиться, копаясь на да даче, просто пройдясь по улицам. Куда пойти человеку в городе, в котором 9 месяцев зима и одна центральная улица.
Онкология. Не скажу, что на Севере ее больше. Но у нее есть особенность: протекает молниеносно и практически без проявлений. На «земле» еще можно на ранних стадиях что-то заметить, уловить след. Здесь симптомы скрыты, рак съедает человека мгновенно.
У женщин на Севере сбивается или полностью нарушается гормональный цикл. Отсюда огромное количество бесплодных браков. Но если северянка уедет на «землю» на год-два, у нее резко возрастают шансы забеременеть и благополучно выносить.
У мужчин наблюдается гипоспермия — снижение активности сперматозоидов, это тоже один из факторов, разрушающих брак.
Страсти по совку
Меня можно назвать потомственным врачом. Прадед и дед лечили, не имея специального образования, оба владели даром исцеления, что-то от них перешло и мне. Моя мама фельдшер, в свое время окончила Тобольское медицинское училище имени В.Солдатова. Ее знания без преувеличения соответствуют знаниям современных врачей. И вообще, те, кто окончил это училище в 50-е и 60-е, по уровню профессионального интеллекта заткнут за пояс врачей со стажем. Высшая школа сегодня не дает таких знаний, как медучилища в советское время. И все потому, что обучение у нас платное, у кого есть деньги, тот и учится, у нас платная пересдача экзаменов, не надо выжимать из себя семь потов. В 1984-м, когда я поступил учиться, из 300 студентов лечебного факультета было 164 парня. Сегодня трое-пятеро. Молодежь сделала свой выбор. На зарплату врача, несовместимую с жизнью, отец семейства детей не прокормит.
Врачи старой классической школы ушли. С ними исчезла прослойка, которая лечила. Долгие годы советская медицина держалась на фанатах, сейчас их нет — кто на пенсии, кто умер. Молодых врачей учить некому.
Зато в медицину пришла новая прослойка, которая рвет все на пути к деньгам. Бывая в Тюмени, вижу своих сокурсников, которые учились на два с плюсом, — ничего, сегодня занимают нехилые посты, проверяют, контролируют, координируют...
Не могу забыть, как однажды в 90-е приехал в Тюмень в комитет здравоохранения, сейчас его переименовали в департамент. Тогда мы с женой только поженились, на свадьбу родственники подарили деньги, и мы смогли приодеться. Захожу с центрального входа в вестибюль — никто не хочет разговаривать. Чьи-то дети, племянники, любовницы, ни дня не проработавшие в практической медицине, чванливо задирают носы в кабинетах. Зашел в здание с другого входа — там в узком коридорчике сидят врачи, приехавшие из разных районов области сдать экзамен на категорию. До сих пор перед глазами их болоневые курточки, потертые кроличьи шапчонки, кримпленовые костюмы у женщин... Подтверждала категорию подпись большого начальника, моего однокурсника. Он куда-то торопился: кожаный плащ, новенькое авто, морда сытая, квадратная. Объявил: будет через пару часов. Людям предстояло добираться до отдаленных поселков и деревень. Рядовая пехота, которая делает настоящую медицину, без УЗИ и томографов творит настоящие чудеса для спасения больного.
Я сказал себе: так жить не буду. Но мысль была на уровне эмоций. Настоящее понимание места врача в нашем обществе пришло в Тобольске. Я работал в больнице нефтехимкомбината и страшно гордился тем, что получаю за свой труд 1800 рублей. Надо сказать, главный невролог области в те годы получал на тысячу меньше. Но однажды я узнал, что рядовые сантехники на комбинате получают в три раза больше, чем я. Оклад врача начинался с тридцати рублей, оклад сантехника — со ста пятидесяти. А потом мне с двумя маленькими детьми выделили комнату с протекающей крышей в малосемейке. Слесарю с одним ребенком дали двухкомнатную. А уже здесь, в Лангепасе, меня поселили в гостиницу и очень скоро попросили освободить койкоместо для бомжа. Тот поселился аж через восемь месяцев. Вот она — цена врача-невролога...
В советское время не было страховых компаний, расплодившихся ныне. Была вертикаль, когда приезжает, скажем, главный невролог области и берет пятьдесят карточек на проверку. Обнаружив недочеты, меня не били по рукам, а учили: надо делать так, а здесь вот так... Сегодня приходит человек из страховой компании, проктолог или дерматолог — и бьет по башке за то, что я, по их мнению, не там написал результаты анализа крови. Ему важно снять с меня количество явок пациентов. Штрафные санкции обязательны. Выходит, чем большее количество врачей они оштрафуют, тем больше получат премии.
В советское время на все медучреждение был один бухгалтер. Сегодня их как собак нерезаных. Главное лицо после руководителя — бухгалтер. На одного врача или медсестру столько дармоедов сидит!
В областной больнице в свое время у меня были хорошие учителя, они научили пунктировать. В
90-е годы в лицензионные комиссии внедрились врачи из союзных республик, заняли все руководящие должности и начали командовать. Начался прессинг — ты не имеешь права проводить пунктирование и делать блокады. Но я их делал тайком: надо нарабатывать опыт, рука не должна дрожать с иглой. Лет через пять оказалось, кроме меня, никто не умеет делать подобную форму блокады. Значит, других врачей им удалось задавить запретами и запугиваниями. Во имя чего?
Когда сытый врач страшнее голодного
Сегодня я занимаюсь проблемами профпатологии и веду платный консультативный прием, хотя, оговорюсь, не являюсь сторонником платной медицины. Состояние кошельков наших рядовых граждан еще долго не позволит им ходить к частным эскулапам. В платной медицине я нашел для себя плюсы. Прежде всего ты не связан какими-то догмами, не зашорен ведомственными нормативами и приказами. Можешь шире раскинуть мозгами, и спрос с тебя больше. И если ты не можешь при этом заработать деньги, к тебе не придут. Считаю, сохранить себя как специалиста можно только в платной медицине. Здесь ты менее связан. Да и к нам приезжают дармоеды, которых надо встретить, накормить-напоить, проводить и на посошок налить, чтобы дали лицензию и отцепились. А ведь в лицензионной комиссии, когда я сдавал экзамен, не было невролога, вопросы по приказам Минздрава и законам задавали гинеколог, окулист, ни одного вопроса по неврологии. Комиссии приезжают и уезжают, я остаюсь один на один с больным. Сам делаю назначения и сам веду пациента до выздоровления.
Ко мне пациенты идут, я думаю, потому, что исповедую принцип советской медицины: не навреди. Всего лишь. Если у пациента болит голова, я не обследую только голову — весь организм. Был у меня больной: врачи поставили диагноз эпилепсия, выписывали таблетки, иногда направляли в стационар, но улучшения не наблюдалось. Никто не сделал сканирование желез внутренней секреции. Ему прооперировали инсулиному — и припадки прекратились.
Как заставить работать лучше врача, который без напряга получает свои сорок тысяч рублей? Сытый врач оказался страшнее голодного, вот ведь в чем беда. Раньше я думал, чтобы поднять уровень медицины, надо поднять уровень зарплаты. Нет. Бесполезно. Приходит ко мне парень на прием. У него тромбоз нижних конечностей. Отправляю к хирургу по «Cito!» (срочно. — Г.Г.), тот в карточке делает запись: «Поясничный остеохондроз». То есть хирург пациента даже не раздел, не посмотрел на его ногу и поставил диагноз! Вот так и гоняли парня врачи, пока не прооперировали, слава Богу, успели сохранить ногу. Хирургу даже внушения не было сделано.
Другой случай. У мужчины инсульт, его долго не хотели госпитализировать, покуда начальство на высоком уровне не договорилось между собой. Мужчину парализовало. Никто не ответил за это. У нас отсутствует механизм, который смог бы поднять уровень знаний и требований. Попробуй сними такого горе-врача через суд! Даже если удастся привлечь к ответственности, кто придет на его место? И это на Севере, где врачам практически не дают жилье. Да и зачем специалист поедет в тайгу на 25 тысяч зарплаты, из которых 10-15 будет отдавать за квартиру?
Сегодня у меня есть возможности для самообразования. Наконец больница выписала дорогой журнал по неврологии, и можно держать руку на пульсе современной науки и новых достижений. И еще. Здесь я могу пойти на риск, потому что сам за все в ответе. Результат, самые лучшие достижения можно получить, когда идешь на грани, между науками.
Но в платной медицине есть и свои минусы. Например, парикмахер в салоне получает 40 процентов от выручки. Я как врач — 12. Минус подоходный, в итоге 8 процентов от заработанной суммы. Порой я готов работать бесплатно, пролечу человека, проконсультирую, наработаю новый опыт. И еще я заметил, на Севере население избалованное, хамское. Чуть что не так — бегут наши известные склочники и сутяги жаловаться в администрацию, и, что удивительно, их там слушают. Это еще одна палка, чтобы убить во враче желание работать с полной выкладкой. В результате страдает качество медицинской помощи.
За свои 8 процентов я не пойду на домашний прием. Опасно, знаете ли, для жизни. А вот если я в ответ ударю пациента — тюрьма. Когда я не подписал эпилептику разрешение на работу на буровой, он пришел драться со мной. В коридоре произошла потасовка, мои пациенты смеялись. Им было интересно и забавно, что пришли бить врача... С подобными вещами сталкиваются и молодые врачи. Да, нас могут избить, молодых девчонок-сестричек, врачей могут изнасиловать, попытки бывают. Об этом кто-то знает? Кто-то пишет? Молодой специалист отработает положенное время — и уходит из медицины. Что ему там делать, если уборщица в нефтяной компании получает в три раза больше и на все праздники ей обеспечена премия.
Как исчезают династии
В семьях моих коллег дети не идут в медицину, разве что в стоматологию или косметологию. Еще идут в организацию управления. Лечить будет некому. Своих детей в медицину не пущу. Хватит отца-врача. На мне династия пусть закончится. Мой прадед при царе лечил в Нижних Аремзянах и был богатым на селе и уважаемым человеком. Я только в сорок лет смог своих детей вывезти на море, и то лишь по программе отдыха для северян. За свои кровные отдохнуть можно разве что на юге Тюменской области. Мой свояк — милиционер. За всю жизнь ни одного преступника не поймал, зато ездит на «Форде», коттедж, дача, орден с тарелку величиной. Сыновья мечтают о милиции, думают, там все так живут. Невесело признавать, я учился десять лет (это вместе с армией, где отбили все здоровье), чтобы быть нищим. Что-то надо менять в системе здравоохранения, не знаю, как. Но знаю точно: одними нацпроектами и приказами с самых верхних верхов поднять уровень и качество медицины не получится. Что-то надо менять и в обществе, и во всей нашей жизни... Когда начинаешь думать, болит сердце, по-настоящему болит. Чтобы меньше думать, как мы живем сегодня, лучше больше работать и радоваться, когда вылечил тяжелого пациента, сумел порой превзойти самого себя.