Государство называлось - совхоз "Казымский"

Конторой Казымского оленеводческого совхоза оказалась большая бревенчатая изба в центре поселка. Вошел в просторный коридор и из-за неплотно прикрытой двери услышал хрипловатый голос: «Я Казым! Я Казым! Вас понял. Оставайтесь в том же квадрате! Не допустите разгона оленей. Организуйте дежурство. Сегодня же высылаю вертолетом охотников. Как поняли? Прием...»

Позже директор сов-хоза Михаил Иванович Вокуев, а это он был на связи с пастухами оленеводческой бригады, рассказал мне: на оленей напала стая волков, преследует стадо. Пастухи просят помощи. Так началось наше знакомство. Это был немолодой, коренастый, среднего роста человек с гладко выбритым лицом. Карие глаза его искрились лукавинкой.

Директор оленеводческого совхоза должен быть всегда готов к любому повороту событий: в тундре неожиданность скорее правило, чем исключение. Приезжему многое здесь кажется необычным. Совхоз «Казымский» — не просто название... Это целое государство. На его просторах могли разместиться бы две Бельгии. Шесть с половиной миллионов гектаров. Дороги здесь длинные: до Юильска — двести километров, до Нумто — триста пятьдесят... Я приехал в период весеннего каслания (перегона) оленей ближе к морю, на летние пастбища. Мне хотелось побывать в стадах, снять все происходящее на кинопленку. Но как туда попасть? К моему счастью, на центральную усадьбу совхоза приехали оленеводы — привезли детишек после весенних каникул в школу-интернат. По просьбе директора совхоза они пообещали взять меня с собой.

Поутру, сообщив по рации в олень-бригаду о нашем выезде, мы на четырех упряжках отправились в дорогу. Я впервые в своей жизни ехал на нартах. До бригадного чума добирались двое суток. Дорога была, прямо скажем, не из легких. Но завораживала меня: и этот светло-голубой снег, и солнце, и стужа. На закате первого дня дороги я впервые наблюдал сказочный пейзаж. На белоснежных опушках редколесья стояли обледеневшие, словно отлитые из алюминия деревья с окрашенными в сине-оранжевый цвет верхушками, освещенные последними лучами заходящего солнца. Подобное можно было увидеть разве только в фантастических фильмах.

Ночевали, зарывшись в сугроб, под кустом. Для безопасности у изголовья лежала собака, сопровождавшая нас от самого поселка. Питались строганиной из мороженой оленины и рыбы. Хлеб, колбаса, консервы, взятые мной в дорогу, от мороза превратились в ледяные комки и в пищу не годились. К концу третьих суток нас радушно встречали оленеводы. Бригадир пригласил в чум. На железной печке-буржуйке уже кипел чайник. Попили чайку, а потом и более крепкого напитка — понемногу отогрелись, договорились о завтрашней поездке в стадо. Я проверил кинокамеру и задремал на мягких оленьих шкурах вблизи печки.

Утром вышли на радиосвязь с центральной усадьбой совхоза. Впервые увидел, какое необычное сооружение представляла рация — длинная дощатая скамейка, посредине установлено динамо с ручками — для вращения с обеих сторон. На один конец скамейки садился оленевод и начинал вращать обеими руками динамо. От нее тянулись провода к металлическому ящику-рации, стоявшему на другом конце скамейки. И вот закрутилось, завизжало динамо, засветился и зашипел ящик-рация. Бригадир, взяв микрофон, запричитал: «Казым, Казым! Я УЦО один, я УЦО один! Как меня слышите? Прием...» Казым на втором вызове нас услышал. На связи был сам Михаил Иванович Вокуев. Тревожно спросил: «Какой урон нанесли волки оленьему стаду? Отстреляли ли их охотники? Не беспокоят волки снова?» Поинтересовался: как доехали, как здоровье? В ответ от УЦО-1: «Несколько хищников уничтожили охотники, остальные волки разбежались. В оленьем стаде сейчас все спокойно. Урон от хищников небольшой, всего два хромоногих оленя».

После сеанса радиосвязи мы на оленьих упряжках отправились в стадо. Съемки прошли довольно удачно...

Шесть долгих лет поднимал Вокуев оленеводство, боролся за каждого олененка. На день нашего приезда в совхозе насчитывалось двадцать три тысячи голов оленей. Вместе со специалистами директор сотни раз просчитывал совхозную бухгалтерию. И все сходилось на том, что путь к достатку лежит через специализацию. Это и определило успех «Казымского». Главная усадьба совхоза — ближе к райцентру. Сюда проще завозить корма, а значит, можно организовать новое дело. Завели и стали выращивать чернобурых лисиц. На голом пустыре выросла звероферма — валютный цех совхоза. Хозяйство окрепло, стало миллионером.

«Как решился директорствовать? — повторял Вокуев мой вопрос и задумывался на мгновение. — Совхоз в то время убытки обступали, как волки — оленье стадо. А вышло все это, то есть мое назначение, как-то само собой. На бюро райкома партии сказали: «Принимай, Михаил Иванович, «Казымский». Мы на тебя крепко рассчитываем. Распорядись только людьми по-умному». Так и стал директором совхоза».

Был он до этого агрономом в Саранпауле. В свое время окончил Тюменский сельхозтехникум. А теперь сын охотника ханты стал удачливым хозяином, которого знает каждый на 6,5 миллиона гектарах совхозных угодий. «Казымский» — надежда Березовского района. Северная земля пуста лишь для постороннего. А между тем в ней есть все: и корм для оленей, и рыба, и золото, и газ. И это его земля, он на ней родился, на ней вырос. Бывают у директора, конечно, и неудачи... Но разве олененок может сразу побежать? Вокуев всегда устремлен только вперед. Многое на Севере не так, как на южных широтах: дни здесь короче ночи, а зима длиннее лета. Люди — немногословны, но щедры на добрые дела. Здесь удачливость — первый признак настоящего человека.

Таким я увидел Михаила Ивановича Вокуева — директора совхоза на земле казымской — и рассказал о нем в документальном фильме специального выпуска киножурнала «Советский Урал» в 1972 году.