«22 июня, ровно в четыре часа...»

Многомиллионную эту величину я пытаюсь представить так: в России нет почти пятидесяти городов, равных по численности населения нашей Тюмени. Впрочем, города, может, и уцелели. Но в них никто не живет. Все убиты на войне, сожжены заживо. На фоне этой жуткой картины вижу своего деда. Черты его лица «сложены» по рассказам бабули: кареглазый и с усами. И с... саблей: в сорок втором, отправляясь добровольцем на фронт, дед получил шашку в Фергане. Сход колхозников, которыми он руководил, постановил: «Выделить Ивану Яковлевичу Усенко лучшего коня». «Конь был смоляной в белых «носочках», — вспоминала старшая дочь моего деда. Здесь же, на сходе, дед дал колхозникам слово: «Этого красавца-коня подарю самому товарищу Клементу Ворошилову». Дед уходил на фронт ранней осенью. «А когда уже выпадал снег», пришло от него письмо: «Передайте колхозникам, что обещание свое я выполнил. Обо мне не волнуйтесь: бурка на мне белая, конь подо мной белый, если что, то враг меня на снегу не увидит». Весточка эта была написана «собственноручно» жене Федосии Степановне и пятерым деткам. В 43-м в эту большую семью пришло сообщение о том, что дед пропал без вести. После войны его никто не искал. Бабушка — по причине своей безграмотности, а дети... Они просто боялись это делать: а ну как выяснится, что их отец бежал с поля боя?

Примерно год назад на сайте безвозвратных потерь в годы Великой Отечественной «Мемориал» нашла: на войне воевало девять полных тезок моего деда — девять Иванов Яковлевичей Усенко. И почти все пропали без вести. Отличительная особенность — «кавалерист» — позволила безошибочно установить: мой дед пропал без вести в октябре 1943-го, в Смоленском направлении. Ему в то время было 42 года. Если приплюсовать законные два года, которые он, будучи председателем сельсовета, скостил себе, чтобы не быть по метрикам младше жены. Ради свадьбы с этой своенравной украинкой, он «отрезал» букву «в» в конце своей фамилии: «переписался из кацапов в хохлы».

«Вот это любовь!» — думала я, когда была совсем девчонкой. Когда стала мамой, впервые отчетливо испытала чувство благодарности к деду: он воевал, чтобы мои дети родились на мирной земле. Потом к этому чувству добавилась ответственность. За то, что он пытался отстоять. Теперь я все чаще представляю себе такую картину: на коне — далеко не молодой мужчина, за ним — Москва (отступать некуда!), впереди — немецкие танки. А он — с шашкой в руке...

Смогла бы я вот так, как он? Не знаю. Ну а если ради будущего своих детей, ради внуков, правнуков? Ведь что ни говорите, а Родина — это прежде всего твой дом, твоя семья.

Понимаю: по количеству прожитых лет я — уже старше деда. И хотя бы уже поэтому должна прикрыть его собой, заслонить от смерти. Но, Боже мой, как хочется еще пожить на той земле, которую он защитил!

...Пусть простят меня читатели за то, что пишу несовременно — о своем, личном. Но ведь каждый из нас 22 июня в числе многомиллионной цифры наших общих потерь на войне прежде всего вспоминает свою утрату. Сына, мужа, отца, брата, деда, прадеда... В память о них в День скорби зажигают свечу. Одну, две, больше... И эти личные потери позволяют нам друг друга лучше понять. И приравнять к подвигу труд поисковиков, многие из которых приурочивают свои отпуска ко времени вахты памяти. «Среди наших бойцов есть буровики, — вспоминаю слова командира сводного поискового отряда Тюменской области Артура Ольховского, — они идут на поиск, в болото. Зачем им эта жуть? Чтобы вернуть из небытия, из списка пропавших без вести имена тех, кто погиб ради Победы. А мы — наследники этой Победы, мы ее видели...»

Среди последних находок поисковиков — письмо Павла Миляева. Цитирую его: «Дорогая моя семья: дети и жена Анастасия Степановна, сын Кеша, дочь Лена и сын Юра, и сын Толя, мой адресат — на обороте, для несчастного случая. 26 марта 1942 года. Из Красноярского края Павел Миляев». Вчитайтесь в эти строчки... И вы прочтете и любовь к семье, и жажду к жизни. И готовность прощания со всем этим. Во имя Победы, которую не пришлось увидеть.

Несколько лет назад я присутствовала на открытии памятника участникам Великой Отечественной войны в Исетском районе. Подошла к женщинам в черных платках. Видимо, они не поняли, откуда я — из газеты или радио, по команде «одной из товарок» запели: «22 июня, ровно в четыре утра, Киев бомбили, нам объявили, что началася война». По тому, как звучала эта песня, чувствовалось, что «репетировалась» она не раз. Бабы сголосились потому, что каждая из них в разное время войны повязала черный вдовий платок. Много лет прошло с тех пор, но в ушах до сих пор стоит тот стон, та боль, что прозвучала в песне.

А еще я помню рассказ жителей деревни Садовщиково Голышмановского района о матери Ивана Винокурова и Василия Бороздина, останки которых были найдены в Тверской области и перевезены для захоронения в 2007-м на малую родину. Осенью 1941-го Евдокия Бороздина почти одновременно получила три извещения о том, что на войне без вести пропали трое ее сыновей. Обезумела от горя. Ходила по деревне и каждому задавала вопросы: «Ты не видел моего Павла? А Василия? А Ваню?»

Не все увиденное и услышанное входит в газетные материалы. Многое остается в журналистском блокноте. Достаю некоторые из этих записей, предлагаю вашему вниманию. В них — общая память о войне. И — личная боль.

250 тысяч наших земляков сражались на фронтах Великой Отечествен-ной. Почти половина из них погибли...

 

"Видел войну в лицо"

Нас было двенадцать. Двенадцать братьев Коровиных, что ушли на фронт. Трое из них — мои родные — по отцу и маме. Домой с войны вернулись только четверо. Я — из числа тех, кому посчастливилось выжить. Именно посчастливилось, потому что там, в том пекле, которое началось для меня на Ленинградском фронте, каждое мгновение жизни могло стать последним. А жить хотелось! Но еще сильнее было желание прогнать врага с нашей земли, отомстить ему за слезы матерей, жен, детей. Я и теперь, просеяв через сито жизни долгие свои годы, подтверждаю: настоящая жизнь возможна только тогда, когда нет войны.

За этот мир сложили головы мои братья. И по сей день всех их жалко... Но особенно болела душа за Георгия. О том, что он пропал без вести в Ворошилов-градской области, я узнал еще во время войны. Дал себе слово: «Если выживу — отыщу брата». Искать пришлось сорок лет. В 1989-м в Луганском областном музее нашел документы, которые помогли восстановить бой под деревней Кармашовка. В этих документах был упомянут санинструктор Георгий Васильевич Коровин. Сомнений не было: это мой родной брат. Работа с архивными документами, встречи с местными жителями помогли узнать, как погиб Георгий. С поля боя он вынес 12 раненых. «Селил» их в крестьянском доме на окраине деревни. Когда немецкие танки подошли к Кармашовке совсем близко, местное население побежало спасаться кто куда. Раненые понимали, что помощи им ждать неоткуда. Кто-то из них попросил: «Не бросай хоть ты нас, Георгий». И брат остался с истекающими кровью, стонущими от боли. Один из немецких танков, вошедших в деревню, первым делом раскурочил тот дом, на окраине Кармашовки, в котором находились раненые.

На фронте я видел лицо войны: страшное! Много лет спустя после Победы, читая в Луганском музее рукописи людей, которые были захоронены живыми, вновь посмотрел войне в глаза... Жутко! Всю свою оставшуюся жизнь я посвящаю работе с молодежью. Рассказываю ей о войне. И прошу: «Ребята, изо всех своих сил берегите мир!»

Рассказал Николай Васильевич Коровин, участник Великой Отечественной войны, Заводоуковский район

 

"Помню, как просила кушать"

Я родилась в Крыму. Кто-то скажет: «Вот повезло!» Но следующая строчка моей биографии «заглушит» черноморский прибой. Я родилась, когда началась Великая Отечественная. Мой папа — Тимофей Иванович Алехин — сразу ушел на фронт. А «в окружении» маминых забот осталось пятеро детей. Правда, двое ребятишек не дожили до Победы. Они умерли. От голода. Остальные выжили чудом. И, может быть, благодаря тому, что мама своровала для нас на колхозном поле 3 килограмма кукурузы. Она понимала, чем ей это грозит. Но плач голодных детей... Он сильнее страха. Какое-то время от «справедливого» возмездия маму скрывал замок на дверях нашего дома. Его навесили соседи. Я рано начала понимать, чего им это стоило. Но люди, сплоченные общим горем, потерями родных (бои в Крыму были страшными!), шли на этот гражданский подвиг.

Однажды полицай услышал, что в запертой хате женщина успокаивает плачущего ребенка. Сорвал замок. И отшвырнул меня ногой от мамы, как собачонку. Повредил мне глаз. Так я, еще ползающее дитя, стала инвалидом на всю жизнь. Маму в тот же день забрали. За каждый килограмм кукурузы ей дали по году тюремного заключения. А нас, ее ребятишек, разбросали по разным детским домам — в Джанкое, Евпатории...

Говорят, что ребенок начинает себя помнить с трех-четырех лет. Моя память не укладывается в эти «нормы». Вот считайте: маму арестовали, когда я еще ползала. Через три месяца (это стало возможным благодаря тому, что немцы постоянно перемещались) ее выпустили. А я почему-то помню, как просила у нянечки кушать... Может быть, потому, что это — самое острое чувство моего детства?

Когда маму освободили из тюрьмы, она первым делом отыскала нас. Всех, кроме брата Вани, которого голод заставил сбежать из детского дома. Ванюшка добывал себе на пропитание тем, что попрошайничал и воровал.

Однажды мы всей семьей пошли на рынок (мама боялась оставлять нас дома одних). Ходили — глазами пожирали то, чем торгуют другие. И вдруг у себя в кармане мама поймала руку пацаненка. Подняла на малолетнего вора глаза и расплакалась от радости: «Да это же Ванька наш!»

Мечта, которая живет во мне с самого детства, — увидеть во сне своего отца. Встретиться с ним, живым, не получилось: рядовой Тимофей Иванович Алехин, 1914 года рождения, погиб в 1944-м. Может, он мне и снился, да не признала?

Жизнь, как и всех, меня и испытывала, и баловала. По комсомольской путевке я участвовала в строительстве Северо-Крымского канала. В семидесятых годах местом моей прописки стала Тюмень, сюда перевели служить мужа-военного. Трудилась я в СМУ-11, на ЖБИ-3, в Ленинском райпищеторге. Как только позволяли средства, ездила на окраину Евпатории. Там, на Красной горке, есть братская могила, в которой нашли упокоение 12 тысяч защитников Отечества. На одной из мемориальных плит высечена и фамилия моего отца. И после того, как вышла на пенсию, я приезжала сюда, чтобы поклониться ему. Со средствами на поездку помогал тогдашний председатель областного совета ветеранов, фронтовик Михаил Семенович Булашев. Светлая ему память! В этом году в поисках тех, кто помог бы мне «купить билеты» до Красной горки, я обошла много инстанций. Понимаю: кризис в стране... Так бы и говорили! Но ответили обидно: не наш, мол, фронтовик, крымский.

...А в годы войны он был нашим. Таким же, как все, что стояли насмерть, защищая свою Родину.

Рассказала Галина Тимофеевна Карпенко.

 

"Война длилась... целое детство"

Когда мои ребятишки просили сказку, я рассказывала историю моего детства. Страшную. Потому что мое детство — это война. Она началась, когда мне не исполнилось еще и четыре годика. Но я отчетливо помню, как мы провожали на фронт папу. Народу собралось много. Мужчины курили, обещали показать фрицам кузькину мать и вернуться к уборочной домой. Из окна чьего-то дома рвалась наружу песня: «Всю-то я вселенную проехал, нигде я милой не нашел». Вроде веселая песня, а женщины плачут. Глядя на них, заревели и ребятишки. Папа посадил нас, двух своих детей, на колени, прижал к себе... Хорошо сидим, а внутри как-то очень тревожно. Вот сейчас отец отцепит нас от своего пиджака и уйдет далеко-далеко. На войну, где убивают. Что такое «убивают», я тогда не знала.

К уборочной никто из мужчин в нашу деревню не вернулся. Но я уже знала: если человека на войне убьют, то он никогда домой сам не придет. Вместо него родным принесут похоронку. Похоронок все очень боялись. Случалось, и не раз, что после них женщин отливали колодезной водой — приводили в чувство.

Совсем другое дело, когда почтальонка приносила в чей-то дом письмо с фронта. Читать его собиралась вся деревня. Каждый ждал не только приветов, но и ответа на вопросы: «Когда кончится эта проклятая война?» и «Не встречал ли твой там, на фронте, моего?»

Долго-долго продолжалась война. Так долго, что даже совсем маленькие ребятишки успели повзрослеть и начали понимать, почему в День Победы люди пели веселые песни и причитали в голос...

Нам повезло: папа выжил на войне. Больше того, он первым из наших деревенских фронтовиков вернулся домой. Было это так: мама вернулась домой с работы смертельно уставшая. Едва переступила порог, как в окно постучала рассыльная из сельсовета: «Варя, тебе мужа надо? Он — в Пятково, беги встречать!» От нашей деревни до Пятково — километров пять. Подумала: «И как это мама бежать-то будет, ведь она так намаялась?» А в ней как будто бы пружинка какая-то разжалась, подскочила, да босиком, как была, побежала за папой...

Рассказала Зинаида Хмелева.