Раз, два, три… Нужный образ сотвори!

Его, правда, долго держали в мальчиках-юношах, сказочных шутах гороховых, были костюмные роли с парчой и кружевами, «легких платьев шелест, легкой рифмы прелесть», туповатый идиотизм производственной темы с ее металлическими конструкциями. Как следует из послужного списка, наиграл всякой чепухи изрядно. Он, разумеется, законопослушно следовал сюжетным перипетиям, но все равно существовал вне пьес и текста. Все дело в импровизации, в самой сущности артистизма, чистой радости игры, если бы столь пафосный тон был хоть как-то переносим исполнителем.
Импровизация (1) его не раз переводила на «ты» со зрительным залом. На открывавшем гастроли в Омске спектакле «Мирандолина» неожиданно погас свет. Секунд на 45 отключили электроэнергию. В этот момент Владимир Орел, игравший кавалера ди Риппафрата, читал письмо. Все актеры склонились со свитком под горящей натуральной свечой и начали городить «отсебятину», пытаясь оправдать ситуацию. Владимир Васильевич изящно вышел из положения: «Что вы мучаетесь? Я же это письмо наизусть помню!» Взамен — шквал аплодисментов.
Немного ранее, в конце 80-х, с изменением репертуарной политики театра выбор однажды пал на булгаковских «Мастера и Маргариту». Избранная инсценировка М.Рощина и без того предъявляла огромные требования к исполнителям главных ролей, а режиссер-постановщик А.Цодиков и сцено-граф А.Орлов поставили перед артистами сложнейшую задачу, оставив их лицом к лицу со зрителем на пустой сцене, пространство которой удваивалось уходящей над горизонтом лестницей и без всякой «опоры» на привычный реквизит. И тут выяснилось, что актеру Орлу органически свойственен гротеск (2). В его Азазелло причудливо и контрастно сочетались реальное и фантастическое, правдоподобие и карикатура, создавая особый мир, который нельзя понимать буквально или расшифровать однозначно.
Орел всегда безумно смешно сиюминутно показывает своих персонажей, да и любого другого может точно и ярко, даже с какой-то завидной легкостью изобразить. В различных ролях, которые могли быть и романтическими, и лирическими, и драматическими, и, упаси Создатель, трагическими, у него всегда сохранялся комический фон. Это с невероятной пользой для театра обнаружил ярчайший театральный и кинорежиссер Владимир Воробьев. В уже упомянутой «Мирандолине» Гольдони, «Ангелах в Париже» по
А.Франсу, «Одержимой любовью» Ф.Кроммелинка режиссер предложил Орлу чуть ли не трюковое исполнение ролей, заостренно-комедийное изображение алогичных, нелепых действий своих персонажей. Как отмечал рецензент по поводу Кроммелинка, «персонаж Орла, представитель среднего класса мельник Тьерри незамысловат, как оглобля. Тем комичнее звучат в его исполнении стихо-творные стансы «Боль моя…» Этим наблюдением лишний раз доказывается, что в спектаклях Воробьева как никогда проявилась эксцентрика (3) актера.
Орла обожали и обожают многие режиссеры. Из нынешних — Александр Горбань, с которым в последние годы сложился прочный творческий альянс. А отчего его не обожать: вечные романтики блекнут с годами, как, впрочем, и вечные комики. Орел же так начал сканировать своих персонажей, что его показания со временем обогащаются и усложняются. В спектакле Горбаня «Моцарт» все персонажи приближены к обыкновенным людям, особенно Антонио Сальери. Чудаковатый и необычайно притягательный Сальери-Орел, безусловно, фигура номер один. Нет ощущения, что он злодей. Если в нем и есть что-то дьявольское, то не больше, чем в каждом из нас. Не то интересно, что он совершил с Моцартом, а то отвращение к самому себе, с которым он остается жить. Но больше всего трогает, что Сальери постоянно нуждается в исповеди. Его монологи звучат подведением неутешительных итогов, извинением за свой действительный талант и требуют объективности от слушателей. Орлу удалось показать Сальери не мифическим героем, а очеловеченным.
Для иллюстрации нынешнего творческого виража хочется напомнить известную шкалу Великого Чаплина: от веселых «фортелей» чистой эксцентрики, буффонады к осмыслению жизни, к высокому комизму. Да и, действительно, хорошо ли, если к шестидесяти годам перед нами все тот же «мальчик резвый», каким он выглядел в двадцать…
Фигура городничего в «Ревизоре» самим автором выдвинута на первый план, подчеркивая значительность этого лица. «Лихие» городничие встречались в гоголевские времена на каждом шагу. Все им сходило с рук потому, что все они умели «благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства». Орел играет городничего со своими отвлеченными понятиями о жизни, делая акцент на естественном влечении сердца к воровству и взяткам. Его городничий — мошенник чистейшей воды, но так твердо стоит на ногах, что безо всякой дрожи идет по своему пути. Говорят, когда главный «ревизор» страны, председатель Счетной палаты Сергей Степашин посмотрел на тюменский сценический вариант своей подотчетной среды, где невозможен ни один добродетельный чиновник, а «есть только огромные корпорации разных служебных воров», он сказал: «Хороший спектакль. Хорошая труппа. Надо им новое здание построить». Неизвестно, запротоколированы ли его слова, но как легенда они существуют. Впрочем, это отдельные частности…
А вот конкретное наблюдение за актером. Городничий-Орел пересказывает свой сон, в котором ему явились две «черные неестественной величины», «необыкновенные крысы» и вопрошающе смотрят в глаза зрителей, мол, толкователи сновидений есть в зале? Вряд ли Владимир Васильевич во время репетиций успел ознакомиться с воспоминаниями И.С.Тургенева о чтении Гоголем «Ревизора»: «С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнес знаменитую фразу о двух крысах: «Пришли, понюхали и пошли прочь!» — Он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия». Скажем, интуиция (4) не из последних…
А теперь попробуйте выстроить ключевые слова (1, 2, 3, 4) в цепочку, и станет ясно, почему именно Орлу досталась роль Шарикова в реально-ирреальном булгаковском сочинении. Гражданин Дворняга — хищник и само умиление, великая наглость и такое же простодушие. Как говорят сегодня — опасная амбивалентность: созданный по образу и подобию, но с собачьим сердцем, существо — правило, и существо совсем без правил. Не знаешь, куда его занесет. В гнев, хмель, кураж, к вам в постель, на эшафот…
Режиссер Горбань не выносит медлительности, вялого ритма, бессмысленных пауз, интервалов между картинами — сама по себе его быстрота захватывает… И вот в сезоны быстрых, жестких, коммерческих спектаклей лично Владимир Орел ставит медленные, атмосферные — почти забытое в театре слово — спектакли. Обращается к сложным и неоднозначным драмам Вампилова, в которых за обыденными на первый взгляд характерами и ситуациями, под плотным наслоением быта скрываются философские раздумья, жизненная поэтика. Поставил арбузовскую «Старомодную комедию», прежде всего рассчитывая на присутствие в зрительном зале молодежи и на сокровенный диалог между поколениями. И актеры у него играют страстно, азартно, но никуда не спешат: они проживают истории любовно и подробно.
У Орла появился душевный опыт, назовем его зрелостью. Тут ведь каких-то особых диалогов, расспросов, специальных слов не требуется, чтобы в своем брате-актере распознать эту редкую в нашей среде черту. Мы уж, как говорится, достаточно пожили в театре и в таких материях толк знаем. Когда актер Орел вскакивает в маску, от имени маски он может все. Кажется, что сегодня он может еще больше — от своего имени.