Профсоюз деликатесной словесности

На самом деле сборник «Похитители икон», самопально сделанный на участке множительной техники НИПИКБС в начале девяностых, где в то время работал другой художник — Александр Кухтерин, и был принесен последним в издательство. Там решили, что стихи хорошие и имеют все права на «легализацию». Сашка в то время безудержно творил, и на всех его картинах, инсталляциях фоном служили только строчки из стихотворений Кости. Поэт и художник много значили друг для друга тогда… Времени прошло немного, но все, как видим, забылось. Сегодня, приступая к изданию двухтомника Константина Аголоевича в «Тюмени полосатой» — проза и стихи отдельно, — уже известно, что Кухтерин появится на страницах михайловских книг.

В минувший раз поэт принес в издательство толстую папку с листами стихов, отпечатанных на матричном принтере. Просьба редактора уменьшить рукопись до определенного объема была удовлетворена тотчас. Костя, не глядя на стихи, вытащил из папки кучу листов, отложил в сторону и спросил, улыбаясь: «Еще сокращать рукопись?» Чувствовалось, что ко всем своим детям поэт относится с одинаковой любовью… Нынче автор лично составляет книги и стихов, и прозы.

Несмотря на в общем-то убогую литературную жизнь областного центра, она все-таки теплится. И отнюдь не за счет специализированных изданий, а чаще, в основном, за счет окололитературной мифологии. Одна из значимых ее составляющих — изданная в нынешнем году книга «Славянин» Станислава Ломакина, в творческой биографии которого есть даже двухтомник. Сборник не нуждается в характеристике. Какие-то вторичные тексты, якобы эссе о русских писателях, претендующие на новое слово в литературоведении… Так, визитка, фотография на память, и не больше.

В нынешней книге рассказов, автор которых «прошел большой жизненный путь от комбайнера до учителя и писателя», как сказано в предисловии, С. Ломакин «отыскивает пути в скрытых предрасположенностях различных видов жертвенности, страданий, радости людей, из которых мы, простые смертные, обретаем опыт и силу противодействия невзгодам жизни». Не совсем понятно, но что-то о людях. Явно русских, как и идея в названии книги.

Документальная зарисовка о брошенном в местном аэропорту новорожденном («Почему одинок Вадим Рощин?»), в которой можно встретить и блистательного Ножкина, и упоминание о персонаже Алексея Толстого, и слова Василия Макаровича о русских женщинах вперемешку с суетой вокруг события. Присущее такому жанру газетной однодневки авторское назидание, почему «в мирное время мы видим столько мерзости со стороны молодых женщин», оказалось на своем месте.

Герои повествования — известные не только в Сибири люди историк В. Кулемзин и летчик
В. Шарпатов — предполагают документальность книги. Но профессор-филолог из университета Иван Степанович, не умеющий объяснить внуку, почему в одном случае после шипящих пишется «И», а в других — «Ы», пока не узнаваем читателем. Возможно, такой ученый появится в вузе после того, как здесь перешли обучать студентов по ценам минувшего года? А может, это художественный вымысел («На свою голову»), в котором дед «вознамерился сделать из внука гения, навязывая ему свою систему обучения и воспитания»? Если это так, то сомнение в художественности вызывает торопливый пересказ событий. Даже фольклор, записываемый студентами в общежитии, а не у деревенских старушек, колоритней и по сюжету, и по языку.

Запинаясь за очередной поминальник, выстраиваемый одним из героев, который обновляет память деду, словно содержание прошлогодней лекции студентам («Монолог представителя уходящего поколения»), узнаешь много нового. Оказывается, в ряду «великих патриотов, из которых часть уже умерли: В. Распутин, В. Белов, Ф. Абрамов,
В. Шукшин, Вл. Солоухин, В. Астафьев, Вл. Личутин...» Мне казалось, Валентин Распутин совсем недавно еще был жив. Да и Василий Белов попал в этот ряд по какой-то стилистической нелепости. Многоточие скрыло еще целый ряд якобы умерших российских писателей. Но те живы и здравствуют вопреки писательскому мастерству С. Ломакина.

Еще один герой, как и большинство людей, населяющих сборник, — профессор, имел собачку Фарли. Однажды, вернувшись с философской конференции в Тамбове (этакий гипердокументальный реализм), «обнаружил своего друга. Нашел он его в ограде дома, который сторожил Фарли. Он лежал около изгороди в крови. Волоча задние ноги, с трудом выполз навстречу профессору и, когда они встретились, лизнул сухим шершавым языком руку хозяина. Это уже говорило о серьезности положения. Он сбегал с банкой до родника, набрал воды, разжевал мелко мясо, хлеб, принесенные с собой для Фарли, и вместе с водой поил друга…» («Фарли»). Непрожеванность куска текста не позволяет даже понять, сколько участников события: двое — герой и собака, или здесь есть еще и некий общий друг. Несмотря на обилие таких малолитературных заморочек, все это — мелочи. Главное, у сборника рассказов есть сверхидея.

Она-то и содержится в заглавном рассказе «Славянин». Дедушка, честно служивший царю и Богу, этакий русский богатырь, участвовавший еще в штурме Плевны, не может помочь внучке приобрести золотое колечко к свадьбе. Заработать в местности, где он жил, было негде. Решил хотя бы дать ей гостинец: пошел в тайгу за грибами. С думой о кольце набрал целые корзинку и ведро лесных даров. И вдруг на коричневой шляпке большого белого гриба «лежало золотое колечко. Вы можете не поверить, но это Божий промысел. Бог помог нам, и это кольцо оказалось по размеру для внучки Екатерины». Раньше к господу Богу обращались с думой о хлебе насущном и здоровье. Сейчас же — исключительно отсутствие бриллиантов может обратить человека в веру. О времена, о нравы!

Лет тридцать назад тогда еще молодой Станислав Ломакин бегал по городу в одежде стройотрядовца и декламировал всем встречавшимся знакомым строчки из Гарсиа Лорки: «И в полночь на край долины увел я жену чужую. А думал она — невинна». Увы, лейтмотив жизненных установок с тех пор остался тем же. Изменился лишь объект, в невинность которого верит увлеченный автор. Это славянофильство, изжившее себя в таком примитивном виде еще в конце XIX в. Да и разговоров о русофобии для художественно-публицистических текстов многовато. Тысячный тираж сборника — скорее факт существования мифа, что С. Ломакин, автор четырнадцати книг — писатель…

Целых три рассказа имеют настолько неповторимый колорит, что одновременно включены и в «Арион», литературно-художественный студенческо-преподавательский альманах Тюменского государственного нефтегазового университета. Прочтешь такой подзаголовок — и поймешь, что перед тобой не тип издания, а название еще одного профсоюза. Любителей русской деликатесной словесности, руководит которым опять же С. Ломакин. Вчитайтесь только в экзотику «Хроники одного путешествия», попавшей в оба сборника: «Разные мысли приходили в голову Игоря Васильевича во времена перелетов. Наблюдая за людьми, он пришел к мысли, что природа пользуется для своих целей ими, как инструментами, общество подвигает человека к гордости, нищете, честолюбию, славе, тщеславию или к безвестности». Наверное, состоять в одном профсоюзе с таким членом, имеющим интонации виртуального переводчика с русского как иностранного, непросто…

Увы, как ни характеризуй ученый народ, а мифотворчеством заниматься он любит. Подтверждением тому — еще один пример.

Пару лет назад типография «Вектор-Бук» отпечатала книгу известных далеко за пределами области авторов Дмитрия Копылова и Юрия Прибыльского «Тобольск». Издание двух докторов исторических наук переработано и дополнено. Не будем касаться сущности происшедших изменений. Это дело специалистов — насколько в духе советской историографии продолжена традиция изучения города? Обращает на себя внимание фамилия научного редактора. Им стал доктор социологических наук, бывший директор Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника Е. Акулич. По этическим нормам научных сообществ — такой случай, несомненно, нонсенс: у физиков редактор — лирик? Но на практике бывает всякое.

В недавние времена пришлось держать подряд на издание книги по истории предпринимательства, на которой значились два автора. Было доподлинно известно, что одна из девушек пишет текст, другая — вахтовым методом зарабатывает деньги на Севере, дабы вдохнуть в сочинение жизнь. Да и меня, помню, учили в школе, что Карл Маркс писал свою нетленку, а его товарищ Фридрих Энгельс зарабатывал на издание этих произведений. Не будем подозревать, что Евгений Михайлович по ночам разгружал вагоны. Просто классика жанра, докатившаяся к нам издревле… Хотя может быть и иное мнение. Наткнувшись нечаянно в одном из хранилищ на множество полных коробок из-под бумаги формата А3 с книгой «Тобольск» (в выходных сведениях тираж не значится), предположил, что на тюменском горизонте появилось имя еще одного издателя. И что отрадно — пытающегося торговать книгой.

Стенания, что журналистика куда-то уходит, что наступило время пиара черного и цветного, не прекращаются. Вышедший сборник слушателей школы литературного мастерства Владислава Крапивина вполне вписывается в русло вышесказанной сентенции. Многие из авторов «Геометрии и мыльных пузырей» — студенты отделения журналистики — пробуют себя, правда, пока на писательском поприще. Тематика прыщеватых мальчиков касается не только «обычных проституток, из которых никогда не вылупятся Марии Магдалины», но и Зинаид Долампочкиных здесь хватает. Очевидно, единственно имеющийся у юных авторов жизненный опыт. Им явно было не до книг великих своих предшественников. Неумение придумать сюжет, нарастить ему мускулатуру побуждают начинающих авторов лишь к словесному эквилибру, который не вызывает читательского отклика. Такую ситуацию обрисовал когда-то наш земляк, писатель и художник из Тобольска Михаил Знаменский. Мол, псевдоним придуман, бумага приобретена, перья заточены. Осталось только сесть и написать выдающееся произведение.

Судя по самохарактеристикам, которые приведены перед публикацией очередного автора, перед нами есть все. И авторы собственных сборников, и написавшие предисловия к книгам именитых поэтов, и печатавшиеся в столичной периодике. И, как сказал автор одного из рассказов: «И крыша на месте, даже не течет, что вне всякого сомнения хорошо». Но в общежитии таком явно не сильно уютно читателю. Конечно, авторы братской могилы еще не волшебники. Они только учатся.

Но Мати Унт, написавший в четырнадцать роман «Прощай, рыжий кот», который выдержал к восемнадцатилетию автора несколько переизданий, пока не случился. Результат эксперимента с приглашением маститого писателя из Екатеринбурга (все как в Штатах, там ведь держат эмигрировавших писателей на профессорских должностях; а мы чем хуже?) обозначен талантливым придумщиком уже в имени книги: «…и мыльные пузыри».

А что, если попробовать привезти к нам нескольких Пелевиных или хотя бы Маринину с Донцовой (нам ведь все по плечу!), появится ли свой писатель (за исключением имеющихся не только в двух творческих союзах) со всероссийским именем?

На титуле брошюры Володи Бердова «За Басаргой и дальше» обозначено два места издания: Тюмень и Омск. В. Бердов когда-то работал ответственным секретарем в аромашевской районной газете, «собкорил» незначительное время в «Тюменской правде» по тому же околотку, включая Голышмановский и Бердюжский районы. В тоненькой мемуарной книжечке есть свои мифы, рожденные то ли свойством памяти, то ли сидящим внутри каждого из нас цензором-редактором партийно-советской газеты. Один из них касается и автора этих строк, якобы ставшего жертвой члена бюро райкома партии за критику. Было и такое, но совсем в другом случае. Но не об этом речь.

В. Бердов делал многое для популяризации местного поэта из Большого Кусеряка своего тезки Володи Белова, прикованного с детства к постели. На страницах районки именно благодаря ответственному секретарю появлялось много стихов начинающего поэта.

В одной из публикаций уже приходилось писать о пропавшем с кафедры Тюменского госуниверситета литературном наследии поэта. А что оно находилось там несомненно — об этом свидетельствует кандидат филологических наук С.А. Комаров в предисловии к посмертно изданной Витей Зуевым (руководитель фирмы «Теа и Ко») в 1992 г. книге. Но на публикацию не отреагировали. Или парламентскую газету никто из охраняющих наше наследие не читает, или такова позиция университетского руководства на нематериальные активы, находящиеся где-то рядом с балансом. Будничное «бросовое нам не надо, дай нам что-нибудь подороже купить» — давно стало лозунгом постперестроечного времени.

Помню, после выхода десятитомника «Невидимые времена» мы не знали куда его девать. Торговля не хотела заниматься местной книгой, трехтысячные тиражи требовали складских помещений и огромных затрат на это. Начали бесплатно передавать в районные отделы народного образования. Но представители их косились на краеведческую литературу. Им нужны были не книги, а деньги, на которые готовы были покупать те же книги. Кажется, что аналогичная история и с архивом Владимира Белова.

Больше шестнадцати лет его нет с нами: 27 октября Володе Белову исполнилось бы шестьдесят:

…И чёрное порой

бывает светлым.

Но Времени —

оттенки не нужны.

Итог один —

всё станет серым пеплом,

И белый голубь с вороном —

равны…

Но, пробиваясь в будущее мыслью

И, как на ощупь, вытянув ладонь, —

Я знаю грань

меж вечностью и Жизнью

И то, что пепел —

умерший огонь…

Это стихотворение пока не опубликовано. Молодой исследователь Ю. Макерова обнаружила его в бумагах, хранящихся в одной из частных коллекций. Но не все они доступны. И тем не менее около полусотни стихотворений, неизвестных широкому читателю, подготовлены Юлей к печати. Появятся они в четвертом номере краеведческого журнала «Лук & Чок». В предисловии к публикации Ю. Макерова писала о тех коллекционерах, которые и после смерти не выпускают душу поэта из заточения: «Архив писателя разрознен, части его находятся на руках у людей, одни из которых идут навстречу идее того, что творчество талантливого автора нужно читателю целиком, а другие надежно хранят (хоронят) желтеющие рукописи у себя… Кто-то хочет, чтобы поэта помнили, читали, узнавали, кто-то замалчивает его имя, потому что ощущение чужого таланта приятно не всем, и потому что жить на «ренту» с чужого таланта приятнее — спокойнее. Следы отдельных частей архива ведут в Тобольск, но найти что-то сейчас сложно — время делает своё дело, уходят люди, факты забываются»:

Темна и убога квартира моя.

Враги отступились,

и предали дети…

Презрев человеческий дух

бытия —

Поймал сам себя я

в нетленные сети…

И больше

ни слова тебе не скажу!

Доскажет когда-нибудь

кто-то…

Сегодня в день выхода газеты в свет в читальном зале научной библиотеки Тюменской государственной академии культуры и искусств состоится вечер, посвященный памяти поэта. Вести его, как и все подобного рода «сэйшены», посвященные местным авторам, будет Людмила Владимировна Кайгородова:

Сменяя зим скрипучие фургоны,

Листают вёсны Библию времён.

Я — фантазёр —

считаю лет вагоны.

И он придёт —

последний мой вагон!

В котором

я когда-нибудь уеду…

Ну а пока мой поезд не пришёл,

Я жду любовь

и радуюсь рассвету,

Устало руки уронив на стол.

И не считаю,

сколько мне осталось

Шагать по жизни,

о тебе мечтать…

Уходит юность.

А придёт ли старость? —

Не знаю,

не хочу об этом знать!

Как собрать наследие поэта? В телефонном разговоре Володя Бердов сказал, что все материалы, которые были у него, он давно передал в Тюменский университет. Его хотелось, чтобы земляки знали все о великом поэте. Кроме печатных материалов там были и записи голоса Белова. Он хорошо читал свои стихи…

Литературная стезя чаще всего является орнаментальным украшением провинции. У нас — почти как во Франции: ты можешь быть безудержно гениальным, но знаменитым станешь только в Париже. Вот только с кандидатурами туда пока большая напряженка…