Мама трёх поколений

Под крышей одного дома, а точнее, двух соседних квартир, добровольно объединенных в единое целое, живут представители четырех поколений Васильевых: родоначальница Зинаида Ивановна, ее сын с женой да их дочка с мужем и чадами. Понятно, что у «младшеньких» фамилия другая. Но ни это обстоятельство, ни разница в возрасте никак не сказываются на их взаимоотношениях. Они — очень родные друг для друга люди. И поэтому случается, что маленькие правнуки Зинаиды Ивановны «перепутывают» — называют прабабушку мамой.

— Мама, — беспокоится, звонит Зинаиде Ивановне с работы ее сноха Александра Агаповна, — не забудь напоить гостей чаем.

Я — тоже свекровь. Ловлю себя на мысли о том, что моей реакцией на это напоминание, скорее всего, стали бы слова типа: «Не беспокойся, я еще не совсем выжила из ума». И даже если бы не произнесла их вслух, то именно в таком «направлении» я бы молчала и думала: «За кого меня тут принимают?»

Господи, как же я благодарна людям, которые встречаются на моем журналистском пути, за то, что поделились со мной опытом собственной жизни! Учат услышать в напоминании — простое участие, в заботе — любовь без подвоха и корысти.

— Почему это, — удивляется Зинаида Ивановна, — я должна командовать, учить жизни да подначивать? Моя сноха не глупее меня. Я от нее за всю свою жизнь, а сын привел ее в дом в день своего двадцатилетия, стало быть, в 1971-м, худого слова не слыхивала... Правда, услышала как-то: «Твоей снохе при жизни нужно памятник поставить». Согласна! Но... Только и памятник мне пусть будет установлен рядом. Родная для меня Саша. И дети ее, и внуки — родненькие. Я их всех старалась поднять на ноги. Помогаю по мере сил — хочу быть полезной.

Те самые гости, о которых беспокоилась Александра Агаповна, — это мы: журналисты «ТИ» и председатель Тюменского отделения Российского фонда милосердия и здоровья В.Алексеева. Валентина Федоровна, как только услышала информацию о том, что в Боровском есть фронтовичка, которая 63 года прожила без всяких льгот, положенных участникам войны, начала собирать в дорогу подарки. И вот мы на пороге квартиры З.Васильевой. И прямо с этого порога хочется спросить: «Ну, как же вы так-то: столько лет не стучали себе в грудь, не требовали положенного?» А мудрая женщина Зинаида Ивановна сама предвидит наше недоумение и, как говорится, в первых строках излагает: «Профукала я нужные документы, когда... в туалет ходила. Правда, девки, правда: сама виновата! Никогда мысли не допускала о том, что можно взять чужое добро. А девушка, которая взялась посторожить на Новосибирском вокзале (нужного поезда тогда ждали сутками), прихватила мои шинельку с фронтовыми документами и кирзовую сумку с пожитками. Видно, промышляла этим...»

Вполне житейский этот факт наполнен тревожными подробностями. И «появились» они задолго до начала Великой Отечественной. Еще в те времена, когда семья Бекишевых из деревни Головино, что прямо под Тюменью, была раскулачена. «За свое трудолюбие, — считает Зинаида Ивановна, — пострадал мой тятя Иван Харитонович Бекишев. Вместе с отцом представители НКВД взяли тогда и ее брата Петра. Ивана Харитоновича вскоре отпустили. Вышел на свободу и Петр. Потом, когда он был уже серьезно болен. И по этой причине не сумел добраться из Свердловска до родного дома. Впрочем, дома у Бекишевых уже не было: в Головино случился большой пожар, из-за которого лишились крова десятки семей. «Понимаете, — говорит Зинаида Ивановна, — кругом пекло, а мы словно замороженные: не можем никак осознать, что горит наш дом. Тот самый, из которого нас к тому времени уже выселили, но мы не теряли надежду: разберутся, где надо, и...»

Выгорела дотла та надежда. Семья Бекишевых была сослана в Карелию. И не затерялась благодаря трудолюбию среди тамошних болот и лесов. Жили в достатке: об этом свидетельствует наличие радиотарелки. Не у всех беломорканальцев в начале сороковых годов прошлого столетия было тогда такое звуковое чудо. Июньским воскресным утром 1941-го комсомолка Зинаида Бекишева и услышала из тарелки о том, что началась война. Рванулась с этой страшной новостью к своим ровесникам — жителям станции Первая Летнереченская. «Как?» — недоумевали люди. «Так-так-так!» — вскоре подтвердили сообщение девчушки обстрелы. И первые убитые, и первые раненые. И первый контуженный — её тятя.

В срочном порядке на станции были созданы бригады по эвакуации жителей. Зину и ее брата Кузьму «оторвали от семьи» — подальше от железной дороги вместе с другими жителями Первой Летнереченской вывезли лишь родителей и сестру Клаву. А их и еще нескольких комсомольцев оставили в помощь тем, кто отвечал за эвакуацию стариков-карелов: лежачих, больных, недвижимых. Справились с этим заданием, отправили на лесозаготовку.

— Я, — вспоминает Зинаида Ивановна, — сходила на лес посмотреть. Ну, какой из меня вальщик? Послали на погрузку... Так до вагона не дотянусь! Что ж так и ходить никчёмной? И тогда я сговорила четырех перволетнереченских девчат сбежать на нашу родную станцию.

Добирались непросто — «где пеше, где лежа в вагонах, загруженных углем». Прибыли и ахнули: вот стоят их родные дома, и все в них так же, как было до войны (эвакуированному разрешалось взять с собой лишь 40 кг из того, что имел). Кровати, столы, комоды стоят на прежних своих местах. А... пусто и жутко. Потому что безжизненно.

Лучшее средство от страха — работа. Вакансия прачки не была занята в 30-м батальоне аэродромного обслуживания, который дислоцировался прямо в Первой Летнереченской. Там и прослужила полтора года вольнонаемной Зинаида Бекишева.

— Представьте-ка, — предлагает, — горы грязных рубах, кальсон и шинелей. Руки до дыр истерты, а гора не уменьшается... Но больше всего доставалось от одного представительного такого военного. Это он придумал мне «кличку», сказал: «Будешь Бельской». И каждый день подробно выспрашивал о том, что я видела-слышала. Видела — обмундирование да кровь на собственных руках, слышала — стоны стиральной доски. А что я еще могла ему сказать? Но вот однажды в батальон прибыло пополнение вольнонаемных. Девчушки совсем! И вот я возьми да и посоветуй им: идите, мол, сначала к этому представительному человеку. Да не забудьте взять с собой документы. Ой, что потом было! Этот человек так кричал: «Вы меня разоблачили, предали! Вас судить за это будут!» Пришлось дать дёру до станции Шуерецкая. Там тоже наши части дислоцировались. Только-только устроилась делопроизводителем строевого отдела, как меня направили на курсы. После учебы попала в маскировочную роту, которая располагалась за Кандалакшей. Кашеварила я у них, ходила в хвостике. Все — здоровые мужики, я — девчонка, одна. Но ни разу меня никто даже намеком не обидел. А ведь спали все вместе, вповалку, в палатках, которые устанавливали на земле. В снегу, на траве — как придется. По-походному жили, замаскированно...

В середине 44-го она получила письмо от Клавдии. Та сообщала, что похоронила и тятьку, и маму. Брата Кузьму тоже убили на войне. Получалось, что от всей их большой семьи осталось двое. «Вижу тебя, — писала Клава, — как ты, упершись спиной в сугроб, строчишь мне весточку. Хоть бы сообщила, когда перестанешь мотаться по частям, приедешь ко мне, в Архангельскую область». Легко сказать — «строчишь». Зинины руки едва удерживали химический карандаш. Кашеварство в сугробах да предыдущие стирки давали о себе знать болячками, неутихающим нытьем суставов. «Отвоевалась», — решила вольнонаемная З.Бельская и поехала в Сибирь. В Головино, где когда-то жила еще в такой большой семье.

На печи у родной тетки Василисы не занежилась. Сорвалась в Тюмень, встала на учет в райком комсомола, устроилась на работу пионервожатой в школу № 21. К работе приступить не успела: пришла повестка из военкомата. «Свою» комсомольскую организацию из восьмидесяти девчат Зинаида создала в Новосибирске, на курсах портных и сапожников, куда ее направили от военкомата. Будущий мастер-кительщик сама сшила себе «шинельку по фигурке». И до этого у нее было обмундирование — все, что положено бойцам действующего Карельского фронта. Но было оно (такое чувство) будто с мужского плеча. Вот ту, что была «по фигурке», и умыкнула тогда вместе с документами соседка по вокзалу.

О дубликатах «военных» документов хлопотать не стала. Рассудила так: «Вся страна воевала, а на пенсию я себе и так заработаю». Заработала: до семидесяти лет трудилась на Боровской птицефабрике. На это же предприятие приходили персонально для нее юбилейные медали «30 лет Победы», «50 лет Победы». Не скрывает: «Сердце радовалось. Значит, я где-то числюсь, значит, не потерялась?» Не потерялась, не заблудилась в перипетиях жизни, не сломалась. В знак доказательства тому приносит круглую картонку, обтянутую черной тканью (между прочим, очень напоминающую радиотарелку). Ткань расцвечивают знаки «Ударник пятилетки». Рядом с октябрятскими звездочками (сына, Валентинки, внучек) замечаем орден Отечественной войны.

— Это — награда моего мужа, Василия Лаврентьевича, — смахивает слезы Зинаида Ивановна. — Сорок лет мы с ним прожили душа в душу. И вот уже почти 23 года он в земле полеживает. Хороший был человек, трудяга. Во время войны Вася тоже намыкался. Он с 1926 года рождения. Ничейным был — сиротой. Босым и полураздетым побежал на фронт, попал в морскую береговую охрану Калининграда. Из армии вернулся только в 1950-м. А фронтовиком не числился... Не было, видать, четкости в оформлении документов. В День Победы Вася плакал, говорил: все с орденами-медалями на парад идут, а я как будто ни при чем.

В 1986-м в дом Васильевых позвонила заведующая отделом кадров Боровской птицефабрики Т.Борцова:

— Василий Лаврентьевич, из военкомата сообщили, что на ваше имя пришел орден Отечественной войны. Ждите награду!

У окна сидел и ждал. Передали орден, когда Василия Лаврентьевича уже похоронили.

Ровно через двадцать лет после этого события, 28 мая 2006 года, активистка ветеранского движения поселка Боровский Валентина Ивановна Семибратова заставила-таки З.Васильеву сделать запрос в Подольск, в Центральный архив Министерства обороны. Через полтора года Зинаида Ивановна получила ответ-подтверждение: она — участница Великой Отечественной.

Конечно, сразу почувствовала разницу в пенсии. За «потерянные» деньги себя не ругала. Рассудила так: не ради них я по военным частям мыкалась. Ради Победы.

...Разливая чай, Зинаида Ивановна посетовала: «Так и не научилась наполнять чашки не до самых краев». И вспомнила опять военную историю:

— Был в нашей маскировочной роте боец — большой, высокий. Вот как-то получил он свою порцию белесой такой, жиденькой овсяной каши, съел и подошел ко мне, позавидовал: «Ты, — говорит, — Зин, наверное, можешь наесться этой каши досыта?» Не ответила я ему: «Да у меня в крови звучит приказ: «Всё — для фронта, всё — для Победы».

И про то, что из своей, вольнонаемной, пайки она старалась урвать ложку для добавки бойцу, об этом тоже промолчала. Зачем говорить голодному о еде? Ты лучше помоги человеку чем можешь... По такой «комсомольской установке» Зинаида Ивановна Васильева и живет. И пусть здравствует долго-долго!