Продавец Кондаков

Дело было еще до войны. Я с двумя младшими братьями приехал в деревню Тромаган, привезли в рыбоучасток полный неводник рыбы. И целый летний день сдавали свой улов. В те времена вручную, на носилках рыбу поднимали на берег, в просторный бревенчатый склад-лабаз, где ее разделывали и солили в огромных бочках-чанах. Рыбу взвешивала да принимала молодая да бойкая девица, Маша-приемщица.

Работа с носилками, надо сказать, не из легких. Один сачком накладывает рыбу, двое носят. Потом, время от времени, меняемся местами. Ловить рыбу легче, чем сдавать ее в приемный пункт. В полдень я отправил одного из младших братьев в магазин. Он купил хлеба и пол-литра белой. Мы перекусили и немного отдохнули. Потом снова взялись за работу. Во время перекуров не спеша выпивали по маленькой стопочке. Разумеется, угощали и развеселую Машу, которая шутками да прибаутками все подбадривала нас.

Выгрузку и сдачу рыбы закончили только вечером. Оказалось, привезли три тонны. Это очень хороший улов. Возвращаться домой, на стойбище, было уже поздно. Решили переночевать в деревне, чтобы с утра уплыть на свои угодья.

За день, конечно, наломали себе бока. От тяжелых носилок ноют руки и ноги. И мы направились в магазин, чтобы к ужину взять еще одну поллитровку и выпить с устатку. Маша-приемщица тоже пошла с нами. От наших дневных стопочек она немного была навеселе. Она закончила работу — в лабазе остались только рыборазделочницы и засольщики, что обрабатывали нашу рыбу.

Подходим к магазину — а он закрыт. Это был большой деревянный дом, одна половинка — магазин, другая — квартира продавца. А продавцом был мужчина из Сургута, звали его Кондаковым. Семья у него была в Сургуте, здесь он жил один. Мы постучались к нему домой, вошли. Говорим ему:

— Ну, Кондаков, открой нам, пожалуйста, магазин.

— Зачем?

— Дай нам бутылочку белой.

— Нет, — отвечает Кондаков. — Я уже закончил работу.

— Ну, Кондаков, ну, будь человеком!

— Где же вы раньше были, когда магазин работал?

— Рыбу выгружали. Три тонны подняли на берег.

— Моя работа закончена.

Мотает он головой — ни в какую.

Мы с братьями переступаем с ноги на ногу. Кто затылок почешет, кто за правым ухом, кто за левым. Все уговариваем настырного продавца:

— Ну, Кондаков, что тебе стоит шаг сделать до магазина!

— Мы за день так намаялись…

— Ни рук ни ног не чуем.

— Никак перед сном не обойтись без рюмки.

Вредный был мужик Кондаков. Ходит перед нами по горнице, заложив руки за спину. Через наши головы исподлобья бросает выразительные взгляды на Машу. Шаг-два туда, шаг-два обратно, а потом буркнет:

— Не могу. Закрыто.

Вот так переминаемся с ноги на ногу, уговариваем продавца. А Маша-приемцица за нашими спинами стояла и молча слушала наши увещевания Кондакова. Вдруг она раздвинула наши спины, выступила вперед, привздернула плечики, топнула ножкой и, выплыв перед Кондаковым, запела задорную песенку:

Продавец Кондаков —

Пол-литра дай-дай-дай!

Продавец Кондаков —

Кунка дам-дам-дам!

Потом приостановилась, перевела дух, глянула на Кондакова и, снова пустившись в припляс, повторила свою песенку:

Продавец Кондаков —

Пол-литра дай-дай-дай!

Продавец Кондаков —

Кунка дам-дам-дам!

После этого продавец Кондаков молча снял с гвоздя пиджак — и в двери, на улицу. Мы все за ним. Конечно, обрадовались. Он открыл склад и нырнул в него. Нам сделал знак — чтобы не входили. Через мгновение-другое он вышел оттуда. Не знаю, в брючных карманах у него что-нибудь было или нет — этого не знаю. Но запомнил одно. Из двух пиджачных карманов торчали две поллитровки водки. Молча закрыл склад на амбарный замок. Молча взял Машу, нашу приемцицу, под руку и молча же повел ее в сосняк, который начинался тут же, за магазинским складом на окраине села.

Мы, кажется, все трое только вздохнули разом:

— Ох, Кондаков, Кондаков!..

Делать нечего. Приуныли мы все. Кто за ухом почесал, кто на затылке взъерошил волосы. Потоптались возле злополучного склада и пошли ночевать к своим сородичам. Два наших дальних родственника, два деда преклонных лет, жили в деревне, бывшие охотники. Деды такие почти замшелые, но говорливые, гостеприимные. Мы любили останавливаться у них. За вечер, бывало, такого от них наслушаешься — в сказке потом не перескажешь. Пришли, чай попили. Как водится, за ужином мы все лесные новости рассказали. Кто да как живет. Какая и где ловится рыба. Какая птица прилетела да как гнездится. Какая ожидается вода. Каким ожидается урожай на ягоды и орехи. А деды наши слушают да трубками пыхтят — все им в новинку, скучают по таежной жизни. Уж возраст не пускает на охотничью тропу да на рыбную ловлю. Между делом тоже вставляют свои слова, разные занятные истории вспоминают.

А перед сном, когда стали укладываться спать, мы рассказали про три тонны рыбы, Машу-приемщицу и про вредного продавца Кондакова. Наши деды выслушали молча всю историю, потом посмеялись над нами, сказали:

— Какие вы молодые да глупые! Надо было вам немного подождать. Как только Кондаков с молодкой устроились на полянке, выпили и закусили — вы к ним. Кондаков же один, а вас трое. Продавца за руки за ноги — и в кусты. А тут вам сразу досталась бы и выпивка, и закуска, и молодка!.. Ах, глупые!.. Ах, молодые! Такой пир упустили!

Ну, посмеялись всем домом над нашей глупостью и легли спать.

Что теперь делать — упустили так упустили.

А история эта имеет свое продолжение.

Я уже говорил, что это дело было до войны.

А тут война пришла. Моих младших братьев забрали на войну. И они оба там погибли. Продавец Кондаков, говорят, тоже не вернулся с войны. Значит, тоже погиб. Прошло сколько-то лет после войны.

Однажды морозным днем я пригнал со своей семьей обоз с рыбой в Сургут, в коопзверопромхоз. Контора была на Черном мысу, возле пристани. Рыба в мешках была, взвесили всю, сдали. Директор говорит: «Иван Степанович, теперь уж вечер, рабочий день заканчивается — накладные там, бумаги, все расчеты и деньги получите завтра. Переночуете на пастбище — утром приедете». А пастбище за городом, в пяти-шести километрах. К вечеру похолодало. Я и говорю директору:

— У оленей, возле костра придется ночевать. Дай из кассы авансом пять рублей. На бутылочку, чтобы согреться вечером.

Он говорит:

— Сейчас, подождите. Кассирша куда-то вышла. Придет — скажу, выдаст пятерку для сугрева.

Вот сидим, ждем кассиршу. А в конторе народу много. Ханты, кто рыбу привез, кто пушнину. Тут и конторские, разные специалисты, на своих местах сидят — что-то пишут, что-то считают.

Сидим, ждем.

А потом кто-то говорит мне:

— Иван Степанович, ты, говорят, много песен знаешь. Может, пока кассирши нет, споешь нам что-нибудь, потешишь народ?

— Да, песен у меня немало, — говорю. — Что бы вам спеть?

— Про жизнь, про любовь…

Тогда я сказал:

— Может, про продавца Кондакова спеть?

— Во-во, — подхватило несколько голосов. — У нас в конторе работает Кондаков. Это наверняка его родственник.

— Все сургутские Кондаковы между собой родственники.

Тут же привели ко мне этого конторского, так, средних лет, Кондакова. Вот он меня тоже просит:

— Спойте про моего дядюшку Кондакова. Это наверняка был он.

— Ладно, — согласился я.

И рассказал всю историю. И про три тонны рыбы, и про Машу-приемщицу, и про вредного продавца Кондакова. А потом, когда дошел до песни, будто увидел вдруг Машу-приемщицу, будто она подтолкнула меня в бок, я дернул плечом, притопнул ногой, вышел на круг, и сама собой полилась песня:

Продавец Кондаков —

Пол-литра дай-дай-дай!

Продавец Кондаков —

Кунка дам-дам-дам!

Контора грохнула от хохота. Все разом обступили меня, зашумели, загалдели. А молодой Кондаков вытащил кошелек, вложил в руку мне деньги и сказал:

— На, не жди кассирши — это для сугрева у костра. Ты настоящий певец и актер, Иван Степанович! Молодец! Молодец!

Вот так на песне о Кондакове первый раз заработал деньги.

Потом холодной ночью на пастбище сидел в кругу семьи у костра, смотрел на огонь и вспоминал погибших младших братьев, Машу-приемщицу, вредного продавца Кондакова. Словом, вспоминал многих людей, ушедших в предвоенные и послевоенные годы нашей тяжкой жизни.

Еремей Айпин.

с.Малый Яр, 10 апреля 2002 года

* Сопочин И.С. — сказитель и певец, старожил Сургутского района. Ушел из жизни в 1993 году в возрасте около ста лет.