Брат за брата. Рука в руке

В детстве у братовьев Нурлана и Серыка Байгужиновых все было общее — книги, игрушки, луг за околицей. В юности общими у них стали руки, одна пара на двоих. Старшему, Нурлану, повезло — он приехал со второй чеченской войны целехоньким. Только со службы он отправился не домой, а в реанимационную палату подмосковного госпиталя, где опутанный капельницами, с обрубками вместо рук, с вытекшим глазом и без надежды выжить боролся со смертью Серык.

№20 (4997)
08.02.2010
Александр Белов

Настоящим сообщаем...

На школьных фотографиях они кажутся похожими, как близнецы. На снимках армейской поры видно, что Нурлан малость покрепче. Неудивительно: он постарше брата на два года. Пока учился в техникуме на фермера, получал отсрочку от призыва.
Повестки братьям пришли в один день. Им и проводины справили разом. И поначалу они служили в одной части, недалеко от родных мест — в Екатеринбурге, в 19-м военном городке.
Четыре месяца их учили перевязывать раны, накладывать шины и ставить уколы. Потом учебную роту перебросили с Урала в Чечню. Там санинструктор Нурлан Байгужинов стал снайпером. Ему вручили винтовку и сказали: вечером заступаешь в дозор.
Санинструктора Серыка Байгужинова отрядили служить в саперную роту. Две недели он мотался между полигоном и минными полями, учась обезвреживать заряды. Прямо с занятия и пошел в первую инженерную разведку.
— Разминирование велось просто, — вспоминает Серык. — Шли мы группами, обычно по четверо, при поддержке точек прикрытия. Если видели «сюрприз» — яркую вещь, брошенную на видном месте, или игрушку, или пачку купюр, то расстреливали их из автоматов. Разряжать-то мину-ловушку бесполезно: все равно рванет. Если «сюрпризы» не детонировали от автоматного огня, по ним били из крупнокалиберного пулемета.
Часто «сюрпризы» находила поисковая овчарка по кличке Анька. Нюх у собаки был отменный. Все чуяла!
Если бы был адрес брата, Серык написал бы про нее, про ребят, с которыми ходил в разведку, про то, сколько «сюрпризов» они уже обезвредили. Но он знал только, что Нурлан служит в Грозном.
Их подразделения разделяло всего-то шестьдесят километров. Но — ни написать, ни увидеться. Война...
Командирам на войне вести приносят нарочные, а солдат за ними вызывают. Нурлан собирался в дозор, когда ему приказали явиться в канцелярию. И ротный, пряча глаза, сказал:
— Там это... Брата у тебя осколками посекло... Собирайся, поедешь в Москву...
Серык шел в патруле по шоссе близ села Старые Атаги, когда рядом рванул радиоуправляемый фугас. Лохмотьями раскаленного железа и взрывной волной парня изрубило в кровавое месиво. Если б не медсестричка, чьего имени солдат так и не узнал, он бы не дожил даже до погрузки в вертолет.
Оглохшая от взрыва чумазая девчонка в пыльном камуфляже шустро стянула жгутами кровоточащие культяпки, поставила обезболивающий укол, перевязала раненому бойцу голову. И, чтобы не разреветься, крикнула саперам: «Быстрее носилки! Машину!»
На следующий день в поселок Октябрьский, затерявшийся в бескрайних лугах Упоровского района, в дом Байгужиновых принесли черствую телеграмму:
«Настоящим сообщаем, что в ходе контртеррористической операции ваш сын получил тяжелые ранения и находится в военном госпитале г.Реутова».
Отец солдата, мудрый батыр Сатовалды Байгужинов, никогда и никого ни о чем не просил. Но три дня назад он женил старшего из трех своих сыновей, Жаслана. И денег в крестьянской семье больше не было.
Сатовалды пошел к директору лесхоза, где шоферил много лет. Начальник, Владимир Шамрай, выслушал шофера и подписал приказ для бухгалтерии. Распорядился выдать материальную помощь и тогдашний глава района Сергей Спиридонов. И тогда Сатовалды купил билет на ближайший скорый поезд, идущий в столицу.
Он быстро нашел город Реутов, легко отыскал военный госпиталь, сразу определил, где хирургическое отделение.
Только в палате реанимации, где стояло всего две койки, он не вдруг отыскал сына. Одна кровать была пуста, на другой лежал опутанный медицинскими проводками сухой бритоголовый подросток. Он не мог говорить — раздробленная челюсть не слушалась. И рукой помахать тоже не мог, от рук у мальчишки остались тонкие культи.
Лишь уцелевший заслезившийся глаз светился тепло и знакомо.

Ни тоски, ни жалости

Когда большая семья Байгужиновых собирается за дастарханом, кто-нибудь из домашних усаживается рядом с Серыком. Мама, отец или брат надевают ему на культю резинку, за которую просовывают ложку, или подносят к губам пиалу с чаем. Серык, словно благодаря, касается их ладоней обрубками рук.
Он старается встать половчее, чтобы родным было удобно надеть на него рубашку или вытереть лицо полотенцем.
— Серык научился делать уборку! Ногой нажимает тумблер пылесоса, зажимает шланг под мышкой и ходит по дому, — рассказывает его мама Калия. Когда она говорит так, ее лицо светлеет, как это бывает с людьми, на мгновение забывшими про застарелую боль.
И на глазах стареет, вспоминая день, когда Нурлан и Сатовалды привезли из госпиталя изувеченного младшего сына.
Нурлан вскоре вернулся в часть: дослуживать оставшиеся армейские месяцы. Мать, отец и младший сын стали учиться жить, ловя на себе сочувствующие взгляды.
Поначалу Серык дичился всеобщего сострадания и даже порывался уйти из дома, если в гости приходили односельчане или приезжала родня. Потому что когда тебя постоянно жалеют, это напоминает о твоей ущербности.
А когда тебе едва за двадцать и всякое, даже самое простое, желание становится испытанием, жить хочется еще сильнее.
И Серык начал жить так, как это доступно безрукому калеке. Сначала он приноровился работать на компьютере. Затем приловчился и завел малолитражку, которую ему как ветерану и инвалиду боевых действий выделило государство.
А вот боевых выплат солдат не получил по сей день. Вместо них приходят отписки: то реквизиты указаны с ошибкой, то искажена фамилия получателя. Были бы деньги, можно было бы помочь отцу, который сейчас без работы, или Нурлану, переехавшему в Тюмень, или Жаслану, у которого маленький ребенок.
В этой семье так принято. Здесь и беда общая, и радость одна на всех. От этого даже раны рубцуются быстрее. Мелкие шрамы на лице Серыка, усеявшие подбородок и щеки, давно затянулись и поблекли. А еще — мама заметила — он стал чаще улыбаться.

Я тебя люблю

Этой тайне почти год. Наверное, Серык старается хранить ее от себя самого, но получается плохо. Поселок — это не многотысячный город, тут каждый человек на виду.
В общем, Серык, кажется, влюбился. И похоже, что это взаимно.
Девушку зовут Динара. Они познакомились там, где обычно и встречается молодежь, — в сельском клубе. Динара заканчивает школу и хочет работать воспитателем в детском саду. А больше Серык ничего про нее не рассказывает.
Да и как расскажешь про то, как радостно хлопочут родители, когда Динара приходит к ним в гости. Или про то, как за дастарханом, застенчиво держа в одной руке пиалу, другой она невесомо смахивает с плеча Серыка невидимую соринку.
А когда они идут по улице, то шагают так близко, что соприкасаются рукавами. И если смотреть издали, кажется, будто влюбленные держатся за руки.
Так крепко, что не разорвать.