Горький вкус сахарина

В городе детства даже тополя были другие, я уже не говорю о диких каштанах и абрикосах, усыпанных весной бледно-фиолетовыми бутонами, а летом тяжело гнувшихся под тяжестью пахучих оранжевых плодов. Но судьба есть судьба: она распорядилась так, что Сибирь с ее необъятными просторами стала моей второй родиной. Здесь родились мои дети, здесь семья, работа, друзья…

Однако нет-нет да и вспоминается малая родина. Особенно когда наступает весна, и тебя накрывает волна запахов трав, клейких листочков березы, смелых желторотых одуванчиков, вездесущего клевера. А тут и праздники весенние — Женский день 8 Марта, Первомай и, конечно же, самый любимый из всех праздников — День Победы! Если бы вы знали, как этот день отмечали на просторах Кубани! А сколько рассказов, воспоминаний, слез, смеха было в каждом дворе, где накрывались длинные столы и собирались все — стар и мал…

Мои рано ушедшие родители не были фронтовиками. И все же война их коснулась огненно-черным крылом, запомнилась горечью потерь, грохотом канонады, автоматными очередями, гортанными криками немецких солдат…

Краснодар был оккупирован дважды и дважды освобождался бойцами нашей армии. Родители мои не любили рассказывать об этом, но однажды моя мама поведала нам с братом историю из своего оккупационного детства. Вот эта история.

Маме было 11 лет, когда в Краснодар вошли немцы. Ее младшую сестру звали Лилей, и она очень соответствовала своему имени — беленькая, пушистая, кудрявая. Совершенная противоположность черноволосой и черноглазой матери, которую моя бабушка прозвала Сто чертей — за непоседливость, своевольный нрав (казачка!) и абсолютное неподчинение ничьей воле…

Мать моя не боялась никого и ничего на свете, но очень любила свою сестренку и всегда таскала ее за собой. И в этот страшный год, когда по Краснодару расхаживали фашистские патрули, две сестренки украдкой от родителей убежали гулять. Был конец сентября. Тополя только начали сбрасывать резные листья, ветер сбивал их в желтые кучи. В одну из этих куч и залезли сестры — одни бантики торчали.

Мать была заводилой, восьмилетняя Лилечка ей во всем подчинялась. Сначала сидели тихо. Но разве ж эта чертовка Галька (моя мама!) долго усидит? Когда по булыжной улице мимо злосчастной кучи проходили немецкие автоматчики, мать выскочила и во всю глотку заорала: «Гав!!!» Автоматная очередь прошла чуть выше ее головы и срезала ей бант. Если бы девчонки были хоть на пару сантиметров выше…

Немцы, увидев маленьких девочек, застыли как вкопанные, а мать, схватив перепуганную до смерти сестру за руку, пустилась наутек.

Непосед ждал еще один страшный «сюрприз».

В доме, где жили мои родные, квартировали эсэсовцы. Двое офицеров. Солдаты жили в самой большой и светлой комнате, а мои бабуля и дедушка с дочерьми обитали в маленькой кухне с печкой и двумя окошками, выходящими во двор. Мать рассказывала: немцы приносили в дом мясо и просили бабушку им готовить. Остатки еды офицеры благосклонно отдавали бабуле, приговаривая: «Бери, матка, ешь, ешь…»

Мать моя тайком от всех воровала у «квартирантов» сахарин из красивых баночек. Фашисты держали их у себя в чемоданах. Делилась с сестрой. Но девчонки не знали: на баночках есть деления, которые должны были «совпадать», а если не совпадали — значит, их открывал кто-то посторонний. На этом воровки сладкого и попались. То ли немцы решили проверить, то ли просто невзначай взглянули на банки с сахарином…

Схватили сразу дедушку. Дедушка не воевал, он был инвалид по зрению — на сталелитейном заводе потерял один глаз. Приставили пистолет к голове, требуя признаться: дед их хотел отравить. Позвали соседку-гречанку: она хорошо знала немецкий язык и переводила. В этот момент и прибежали, запыхавшись, сестры Галя и Лиля. В голос стали реветь. Мать призналась: это она таскала сахарин, дедушка здесь вовсе ни при чем! Испуганная соседка быстро переводила, только немцы не верили, грозили деда застрелить. Вдруг старший по званию офицер вроде бы сжалился, подозвал мою мать, дал ей баночку с сахарином, приказал: «Ешь!»

Мама рассказывала: давясь и кашляя, они ели этот злосчастный сахарин вместе с Лилькой. На всю жизнь она его вкус запомнила. Эсэсовцы отпустили моего дедулю, предупредив, чтобы тот получше за дочерьми смотрел. А бабушка в старом сарае в очередной раз выпорола мою мать ремнем.

А только толку-то! Уже на другой день Сто чертей сидела на крыше дома и бросала мелкие камешки под ноги проходившим мимо солдатам, те, вытаращив глаза, оглядывались по сторонам, хватаясь на всякий случай за автоматы, — партизан немцы боялись, очень!

А я помню, что мать всегда пила чай без сахара. С конфетами вприкуску…