Шурочкино поле

Родилась Шура в небольшой сибирской деревеньке Петрунькино Тавдинского района, в большой крестьянской семье. Мать, статная красавица Кланя-вдова, вошла со своими четырьмя детьми в семью Абрама Устюгова. На пятерых его детей. За совместную жизнь «случилось» еще несколько ребятишек. Итого — четырнадцать. Радоваться бы родителям на множественных помощников, если бы не репрессии, а потом Великая Отечественная. Хватила лиха трудолюбивая, дружная семья, как говорят, по самую маковку. Шуре пришлось встать в крестьянский ряд, надеть тяжкое ярмо деревенской работы в 13 лет. Косила траву, жала скудные хлеба, полола, молотила снопы, подавала их к ручной молотилке...
— В войну появился конный молотильный агрегат, — поясняет мне Шура-Александра, — дак чуток полегчало. В колхозе «Звезда» боронила днями и ночами, боялась глаза сомкнуть: кабы под механизм не угодить. Упадешь — раздавит! Все летечко — в поле, с октября по апрель — на лесозаготовках. Сто грамм хлеба да похлебка постная — вся еда.
Доводилось и лес возить на лошадях к штабелям по ледянке — специально намороженной дороге (чтобы лошадям легче было тянуть воз с лесом). По глубоким-то сугробам они, мало кормленные, быстро выдыхались. Скотину ой как берегли! Без нее — хана всей деревенской жизни. Строго было и на лесных работах. В колхозе специального человека держали с ружьем, на случай, если кто-то надумает сбежать. Тятя мой в бригадирах ходил. За горсть гороха для голодной оравы на три года угодил в тюрьму. Правда, не весь срок отсидел — сжалились. Как вспомню тот горох — слезы градом. Чтобы заглушить голод, мы украдкой жарили в поле этот горох или пшеничку. Одна жарит, другие на страже стоят...
Невольно бросаю взгляд на ее руки. Набухшие вены, искореженные многотрудной долгой работой пальцы... Полиартрит донимает давно.
Было дело: Шура каталась по печке от сильных болей. Полусогнутый, крюком, палец, разрезанный серпом по суставу, лечила бабка. Больница-то далеко. Да и некогда лечиться...
Отвожу взгляд, стараюсь сосредоточиться на дальнейшем разговоре.
— В поле боронили... В одной упряжке — лошаденка и бык. Тягловой силы в быке больше. Намучаешься, пока наловчишься управлять разномастной этой парой. По 25-30 соток выкашивали хлебов на человека. Норма непосильная. Домой возвращались ночью.
«Поднатужьтесь, постарайтесь», — призывали их. Вот и старались до боли в костях, до рези в глазах. Совершали трудовые подвиги на Шурином, Марьином, Авдотьином полях. Но любая сила, как говорит А.Устюгова, истончается. Ушла она из «Звезды». Знала, что отвечать за это придется, но... В райцентр, в Тавду, пришла пешком. В 1947-м один знакомый помог ей устроиться на элеватор. Научилась поднимать мешок с зерном в 60 кг на плечо. С такой тяжестью — вверх-вниз по сходням весь день. Руки-ноги гудят, а в голове одна мысль: дожить до вечера и выспаться. Правда, за работу такую хлебушко давали. В тавдинском колхозе «Красный Север» председателем был Шурин однофамилец — фронтовик Степан Устюгов. По-военному строго повел он дела колхозные. И опять Александра в большой работе оказалась. Чурочку пилила для тракторов, в отдельном загоне коров бруцеллезных доила. Самая тяжкая из ее обязанностей — горючку на полевые станы доставлять. Пустая бочка в 50 кг весом да 2,5 центнера горючего в ней. Попробуй закати такую на дрожки!
— Руки-ноги собью, наревусь, но горючку вовремя доставлю.
Слезы в глазах у Александры. И я «давлю» ком в горле. Осторожно спрашиваю у собеседницы: «Замужество-то каким было?»
— А не было его, — отвечает. — Война выбила моих женихов, для молоденьких парней я по годам не подходила. А женатых отбивать не научилась.
Единственную дочь Галю Александра Абрамовна родила в 55-м, чтобы уж совсем не остаться в одиночестве. Потом радовалась внукам. А сейчас к ней нередко правнуки забегают. Калиной пареной насладиться, посидеть рядом...
В апреле этого года А.Устюговой исполнилось 85 лет. Маленький огородик за окном избы, квохтанье разноцветных курочек под голос петушка — все ей в радость. Жить еще можно — и хочется жить!